Как уж Юхук вылазил оттуда, Менузея не видела, некогда ей было над ним стоять. Когда уходила, из бочки две ноги торчали аки два цветка полевых, да бубнел он что-то недовольно. Ну и Хрыська, конечно же, рядом с ним стояла, вопросительно мяукая. Она теперь от него ни на шаг не отходила, изменщица! Небось, помогала ему тесто пробовать!
В общем, от кухни они вдвоём с хозяйкой кое-как его отвадили. Что говорит не умолкая — за то кухарка на него не сильно обижалась. Пусть рассказывает, он ей не мешает. А бабка слушать его страсть как полюбила — смешил он её часто. Так сильно, как в первый день, она уже не хохотала, насчёт своего здоровья опасалась. Но разговаривала с ним всегда охотно и в любом настроении.
Если бы ещё удалось отучить Юхука в носу постоянно ковыряться, совсем бы Менузея довольна была. Хоть руки перед обедом привык мыть — и то хорошо.
Неладное Менузея заподозрила осенью, уже холодно было.
Бабка первая заговорила о том, что работника надо бы приодеть. Кухарка идею не одобрила. Жалование исправно получает? Пусть сам о себе заботится, нечего медяки под матрас складывать. Почитай, на всём готовом живёт, куда же ещё их девать?
Но старуха и не собиралась сильно тратиться. Открыла один из своих сундуков, поковырялась в нём и вытащила какую-то древнюю тужурку на меху. К ней добавила тёплые самовязаные подштанники, а к ним — носки из той же пряжи.
К удивлению Менузеи, кочевряжиться Юхук не стал: подаркам очень обрадовался и сразу же начал их носить. Впрочем, особо он никуда и не выходил, а для работы во дворе ему эти вещи как нельзя кстати пригодились.
Вот тогда Менузея и обратила внимание, как изменились хозяйка и её работник. Он отъелся немного, щёчки появились, выглядел не таким тощим, даже чуть выше стал казаться. А бабка заметно повеселела, ожила, шустрее стала, с соседями почти перестала ссориться.
По вечерам он полюбил возле неё в горенке сидеть. Брал себе работу какую-нибудь — верёвки плести иль чинить что-нибудь, и располагался недалеко от её кресла. Старуха тоже для виду что-то делала, но больше его слушала. Охотно смеялась над его байками, а он, чувствуя интерес, соловьём заливался.
Менузея к ним в компанию не набивалась, да никто её и не звал. Она привыкла жить на кухне — здесь всё было настроено так, как ей нравилось. Спала кухарка в своём закутке за печкой, отгороженном от кухни красивой занавеской, выход на улицу у неё тоже был свой. Если бы не надо было в комнатах убираться, она бы в дом вообще не ходила. Раньше бабка любила возле неё в тепле сиживать, а сейчас всегда наказывала Юхуку в горенке хорошо протопить. Дров хватало, новый работник старался.
Однажды вечером Менузея допоздна завозилась с травами — для бабки на завтра нужные пучки отбирала. Хотела спать уже ложиться, да услыхала непонятный шум в горенке. Решила сходить проверить, что там, заодно и печку посмотреть, всё ли перегорело. Коль огня уже нет, можно будет задвижку в трубе прикрыть, чтобы тепло зря не уходило.
Дверь открыла очень тихо — хозяйка обычно рано ложилась, чего зря её будить? Глянула в комнату и обмерла — в темноте белело что-то неясно. Аль духа какого знахарка вызвала? Неужто вправду бают, что ведьма? Но «призрак» вдруг шевельнулся, и она поняла, что это Юхук. Светлым пятном была его нижняя рубашка.
Что это он по дому среди ночи в исподнем бродит?!
Менузея хотела, сказать ему что-то, возмутиться, но вдруг вспомнила давний разговор с хозяйкой: «То, что врёт — нехорошо…» Ей вдруг стало зябко, даже холод по спине прошёл: Юхук повернулся, ещё миг — и заметит, что она следит за ним. Её как раз не увидеть сложно, с таким-то ростом!
Но нет, к ней голову не повернул, к выходу из горницы пошёл.
Лишь когда хлопнула дверь в его чуланчик, кухарка смогла глубоко вздохнуть. Что же он искал здесь? Посмотрела туда, где стоял их работник и сердце сжалось ледяным комком — да она же его у двери хозяйской спальни застукала! Вот дурень, мог же старуху до смерти напугать! Или дня ему мало?
Кухарка решительным шагом подошла к двери, тронула железную клямку. Заперто! Правильно, на ночь бабка всегда на задвижку закрывается. Она сама не раз слышала, как лязгает металл с той стороны. Может, и хотел он что у знахарки найти, да ни с чем остался. Так тебе и надо, балабол!
— Сплю я уже, легла, — внезапно раздался из комнаты скрипучий бабкин голос. — И ты иди спать, кот-баюн.
Менузея на миг замерла в испуге, будто застигнутая на горячем, а потом неспешно, стараясь подражать шагам Юхука, отошла от двери.
Очутившись в кухне, она долго не могла прийти в себя — сердце колотилось как сумасшедшее. Не выдержала, нашарила в шкафчике бабкину любимую успокоительную настойку. Старуха на всякий случай порастыкивала пузырьки по всему дому, будто знала, что не только ей может понадобиться. Ложку кухарка не стала искать, глотнула так. Густая тягучая жидкость оказалась на удивление сладкой, по телу побежало приятное тепло.
Менузея посидела чуть-чуть, подождала пока подействует… И чуть не уснула прямо за столом.
Встрепенувшись сонно, не сразу поняла, почему она здесь. А потом пошла в свой закуток, живо разделась, нырнула под одеяло, закрыла глаза…
Увы, сон успел сбежать…
Кухарка ворочалась не меньше часа, пытаясь отогнать проснувшиеся вместе с ней дурные мысли, но ей это никак не удавалось. Внезапно что-то сообразив, она вскочила с кровати и подбежала к большому резному буфету. Выдвинула один из многочисленных ящиков, покопалась, достала большую тетрадь с твердой обложкой, обтянутой кожей. Здесь знахарка всегда записывала сколько и какого зелья сварила, сколько продала. Она постоянно следила за тем, чтобы был достаточный запас готового, чтобы травы, ягоды да прочие нужности в кладовке не переводились.
Память у Менузеи была хорошая, она и так знала, что когда варили, что продавали. Поэтому недочёт в бабкиных записях увидела сразу. В последнее время они часто готовили молодильное зелье. Да не простое, то самое. Его обычно покупали женщины, которые пытались вернуть своего мужа или любовника, ушедшего к молоденькой. Но пузырьков продано было не так уж и много. Куда же девался остаток?
Захлопнув тетрадь, кухарка положила её обратно и вернулась к себе, под одеяло. Укутавшись, начала думать: как поступить, говорить ли кому?
Неужто хозяйка… Нет, не могла она. Хотя…
Откуда вообще этот Юхук взялся? Раньше она его в городе не видела, внешность-то приметная — запомнила бы обязательно.
Так и не надумав ничего толкового, кухарка наконец-то заснула.
На следующий день, обдумав всё на свежую голову, Менузея решила никому ничего не говорить. Старуха всегда отличалась здравым умом, на её рассудок возраст никак не действовал. Юхук, конечно, сразу глупости нёс, а сейчас будто и забыл о них, не зря они с хозяйкой старались, на ум его наставляли. К знахарке больше ластится как котёнок, чтобы слово доброе сказала, похвалила, чем с каким-то умыслом. Потому пусть сами между собой решают, что им друг от друга надобно, не маленькие. А ей вмешиваться незачем. Но приглядывать следует, на всякий случай. Всё-таки не чужая ей бабка, сколько лет уже в этом доме живёт.
И про молодильное зелье никому ничего не скажет. Мало ли для кого хозяйка его делала. Те, кто такое снадобье покупает, обычно тайно приходят, не кричат об этом. Либо кого из прислуги шлют, из тех, кто умеет язык за зубами держать.
Зима выдалась спокойной — и мороз не сильно лютовал, и горожане болели не больше обычного. Юхук ещё больше сдружился с хозяйкой. Вечера-то длинные, а они никуда не ходят, да и к ним только покупатели являются. Время коротать как-то надо, вот старуха к нему и привязалась. Менузея теперь старалась в горенку чаще заходить, самих их надолго не оставлять. Но ничего странного она больше не замечала.
Тот вечер ничем не отличался от остальных, разве что кухарка ушла к себе чуть раньше обычного. Вспомнила, что хотела продукты с мороза внести, чтобы растаяли до утра, до того, как печь завтра растопит. Потом уже в горенку и не заходила — поздно было, чего зря ходить? Да и устала — близились зимнепраздники, она весь день комнаты драила-убирала.
Ночью её разбудил громкий стук в дверь.
— Менузея, проснись! Беда!!!
Она сразу узнала голос Юхука. Вскочила с постели, и как спала — в ночной сорочке и тёплом халате поверх, бросилась открывать. Их мужичонка, белый как мел, перепуганно ухватил её за руку:
— Хозяйке плохо! У себя, она. Тебя зовёт. Быстрее!
Бубнил, а сам всё дёргал, чтобы бежала скорее. Менузею поразили его руки: горячие-горячие, будто у самого жар, и от пота мокрые.
Спросонья она не сразу поняла, о чём речь. Но когда сообразила, ринулась через всю горенку туда, где зияла распахнутая дверь спальни. Старуха сидела на своей кровати, голову откинув на подушки. Запавшие щёки, синеватые губы — видок тот ещё. Посеревшее лицо в обрамлении кружевного темно-синего воротника нарядного пеньюара казалось мертвецки-белым.
Не теряя ни секунды, Менузея подскочила к комоду, сгребла стоявшие там склянки и сунула под нос хозяйке:
— Какой?
— Это… — слабо шевельнула рукой бабка. — С водой.
— Неси кружку воды. Бегом!!! — рявкнула кухарка на Юхука.
Тот вприпрыжку помчался на кухню, лишь пятки босые застучали.
«Почему он босиком?» — удивилась Менузея. Но Юхук уже бежал назад и она тут же забыла свой вопрос. По приказу хозяйки влила в неё одно за другим зелье из трёх флаконов. Снадобье помогло быстро — вот и щёчки уже порозовели, и губы стали краснеть. Ещё немного времени да пара пузырьков из потайной каморки на кухне, и старуха совсем в себя пришла. Села чуть ровнее, взглядом мутным их окинула и бодрым шёпотом приказала:
— Всем спать! Сегодня помирать не буду.
Менузея пыталась воспротивиться, но хозяйка её быстро спровадила:
— Хочу спать, — заявила. — А вы мне мешаете.
Когда дверь бабкиной спаленки за ними захлопнулась, Юхук проворно нырнул под руку Менузеи, пытаясь быстрее проскочить в свой чуланчик. Но не вышло — лишь жалобно заскулил от боли, когда железные пальцы кухарки раскаленными прутьями вцепились в его ухо. Менузея держала его всей пятернёй, поднятой так высоко, что стоять он мог едва-едва, и то на цыпочках.