«Ваше сиятельство, господин барон, сей казак бродит по польскому и немецкому побережью, почитай, полгода и удивляет многих сходством черт своего дурного лица с иными портретами покойного императора Петра Третьего».
При этих словах гигантическая кустистая молния встала вдруг в сгустившейся буре за стеклами эрмитажа, что заставило барона Фон-Фигина резким движением прикрыть лицо локтем. Чудовищный гром не заставил себя ждать, свалился тремя раскатами, словно вбивая некий осиновый кол прямо в макушку холма, то есть туда, где все эти четверо сидели. С этого момента вся дальнейшая беседа происходила прямо в громокипящем ядре бури, среди непрерывно вырастающих и пропадающих огненных кустов холодного электричества. Просим учесть, что к этому времени мистер Франклин еще не успел изобрести своего громоотвода.
«Не хотите ли вы сказать, достопочтеннейший, что существуют некие круги, возжелавшие выдать беглого каторжника за покойного императора?» — ледяным тоном вопросил Фон-Фигин.
Шпрехт оглянулся через плечо и сделал жест, будто бы отгоняющий какую-то нечисть. «Что с вами, Шпрехт, кого это вы гоните?» Фон-Фигин все еще тщился сохранить ледяное превосходство, однако видно было, что ему не по себе. Агент сумрачно усмехнулся: «Да как же, барон, как раз того, кто лезет тут во все щели, почти бесплотного человека Сорокапуста Захария Скрежетарьевича. Я знаю его давно, при мне он защищал в Кенигсберге своё титло магистра черной магии».
«Какой вздор, — деланно усмехнулся Фон-Фигин. — Нет никакого Сорокапуста. Это противоречит природе и науке великого Бюффона, невтонианской концепции Вселенной, в конце концов».
Шпрехт вскочил и начал выталкивать из павильона нечто несуществующее. «Цурюк! — басил он. — Пшель к бесу, холера ясна!» Фон-Фигин хотел было обратиться за подтверждением невтонианской концепции к двум своим соратникам, но тут заметил, что оба они стоят перед пустотой в обронительной позиции. Афсиомский вытащил наполовину свою шпагу и гаркнул, будто бы в чью-то заросшую мерзостью рожу: «Ват'ан, донк, иначе размажем по стенке!» (Так в те времена иной раз выражались витязи незримых поприщ.) Коммодор Вертиго, в свою очередь, по навыку лондонского рынка Биллинсгейт провел череду искусных пагалистских выпадов кулаками, способных размозжить любую мало-мальски существующую личность. Так, видимо, и случилось. От Сорокапуста осталось на полу лишь остро пахнущее слежавшейся дрянью пятно. Барон понял, что с этого момента и он стал посвящен в местную чертовщину.
«Вот теперь можно продолжить разговор без опаски быть услышанным в Шюрстине, — удовлетворенно произнес Шпрехт. — Дело в том, барон, что слухи об уцелевшем императоре уже витали на нашем побережье Остзее, а также в Швеции, на корону коей он имеет право претендовать, однако…» Шпрехт прервал речь и исподлобья с улыбкой уставился на посланника.
«Ну так в чем же состоит ваше „однако“?» — раздраженно вопросил тот и сунул руку в карман кафтана.
«Однако», ваша светлость, иной раз бывает весомее сути дела».
Посланник вытащил руку из кармана. В ней трепетал банковский вексель. «Этого достаточно?»
Шпрехт взял вексель и извлек из-за голенища бюргеровского ботфорта жестяную шкатулку, явно изготовленную потомками викингов на острове Готланд. Шкатулка, быв открыта, обнаружила состав разноцветных склянок, в коих опытное око тотчас же распознало б набор ядов. Впрочем, там был карман и для векселей.
«Однако дело, ваши светлости и превосходительства, усугубляется тем, что в нем появился еще один казус, и казус сей до чрезвычайности похож, ммм, на Казака Эмиля».
Фон— Фигин в застывшей позицьи призывал на помощь все свои рыцарские качества. «Сей казус, пан Шпрехт, вы видели его лично?»
«Третьего дня, барон, я передал казусу от ганноверского двора мешочек с бритскими фунтами».
«Господа, прошу соблюдать полное спокойствие! — вдруг возвысил глас Вертиго. — В наших руках сей час, быть может, покоится судьба державы. Шпрехт, перестаньте вымогательствовать! Вы получили достаточно! Отвечайте прямо, что вы заметили в лице сего казуса?»
«У него два носа», — пожал плечами агент.
«Ох!» — охнул тут едва ли не по-бабски могущественный фаворит Двора. Две гигантских молнии мгновенно возникли за стеклами эрмитажа и постояли несколько секунд, трепеща сколь бессмысленным, столь и беспощадным огнем. Всем присутствующим захотелось закрыть макушки в ожидании ужасного, но вообще-то безопасного, как позднее доказал Бенджамен Франклин, грома.
Вечером того же дня галера «Аист» доставила в Свиное Мундо коммерсиалиста Шпрехта-Пташка-Злотовскего вместе с кавалерами Буало и Террано и их боевыми лошадьми. В порту их уже ожидал отряд желтых гусар из расквартированного в дружественном государстве российского войска. Все всадники были переодеты в форму цвейг-анштальского-и-бреговинского пфальца. Имелись на случай пожара и шведские накидки.
Глава седьмая, неожиданно открывающая нам некоторые секреты Прусского государства, а также пристрастие короля Фридриха Великого к тщательному разжевыванию марципанов
Естьли уж при слове «Пруссия» немедля всплывает слово «орднунг», то при слове «орднунг» тут же выскакивает крепость Шюрстин, что высится на бранденбургских холмах в полусотне верст от Берлина; вот уж орднунг так орднунг, даже пролетающий гусь не сбросит пары капель, тут же будет подстрелен. Ну а уж ежели заговорили мы о крепости Шюрстин, должно будет заметить, что ея восточное крыло, находящееся под властью самой секретной личности государства, фельдмаршала фон Курасса, зиждется над всей крепостью как юберорднунг, то есть сверхпорядок.
Взять, к примеру, крупнейшую в цивилизованном мире картотеку важнейших секретов и досье государственных преступников; не всякая мышь обежит ее за год! Все двадцать этажей специально построенного каземата — десять вверх над землею, десять вниз под землю — заполнены тут стеллажами с ячейками, расположенными в строжайшем алфавитно-арифметическом порядке. Сложнейшая система рычажков и блоков соединяет каждую ячейку с гигантскими дубовыми стенами кабинета фельдмаршала. Едва лишь хозяин кабинета начинает тянуть на себя нужный рычажок, как в затребованной ячейке звонит колокольчик, что способствует скорейшей доставке заказанных бумаг на письменный стол прусского властителя дум (в прямом смысле). Сему процессу способствует и уникальная подъемная машина, движущаяся в сердцевине каземата. Клеть сей машины способна курсировать по всем этажам, как над землею, так и под оной, и останавливаться на любом по заказу. На плоской крыше каземата главное поднимающее колесо машины вращают четыре отборных мерина ломовецкой породы. В подземелье четыре таких же мерина вращают колесо, удерживающее клеть от падения при спуске.
Верхнюю команду возглавляет мускулистый до гротескных размеров битюг по имени Ослябя Смарк. Он очень доволен своей участью. Крутить поднимающее колесо под лучезарной попоной прусского неба! Получать артиллерийскую смесь овса с горохом! Посылать цум тойфель смутные блики в тыльной половине головы, напоминающие о кобылах детства! Наслаждаться с крыши видами родины при равномерном повторении кругов: марширующие батальоны, выдвигающиеся на стрельбы пушки, все трудовики наших нив, занятые выращиванием овса и гороха! Радоваться каждую минуту, что взяли из подвала, где мерины не видят ничего, кроме каменных стен, и постепенно слепнут! Нет, Смарк, безусловно, был счастлив и знал, что чувства его разделяют все три пристяжных, Марк, Арк и Рк.
В тот день, о коем пойдет речь, колесо пребывало в почти непрерывном движении. По всем этажам дребезжали колокольцы, слышались топоты проворных ног (за непроворность тут секретных канцеляристов, случалось, наказывали фухтелями по пяткам), скрипела, вздымаясь, и с тяжким стоном ухала вниз чугунная клеть, предназначенная для группен-адъюнктов, а то и для чинов повыше. Все говорило о том, что в кабинете Отца (так тут за глаза называли фельдмаршала) идет серьезная работа с папирами, и лошадиные сердца преисполнялись чувством высокого долга, что выражалось в титаническом усилении перистальтики и в громовых выпусках гороховых газов.
Йохан фон Курасс тем временем сидел за своим столом, дубовой отделкой напоминающим похоронные дроги первого разряда, размерами же — ладью Нибелунгов. Три адъюнкта из лучших юнкерских семейств, выполняя все детали служебного протокола, а именно маршировку от дверей в середину огромного помещения, щелканье каблуками и мгновенную окаменелость с полной демонстрацией поднятого в сторону начальства лица, вносили и располагали вдоль западного края стола затребованные папки: действующие государственные договоры, недействующие государственные договоры, а также договоры, подлежащие расторжению в связи с невыплатой талеров за поставку батальонов всякой мелкой псевдонезависимой сволочи, которую давно надо было бы подчинить, к вящему удовольствию их населения, путем прямого действия непобедимой прусской армии.
Прошедшей ночью фельдмаршал добыл в Берлине «летучку», дававшую знать, что сегодня возможен внезапный приезд того, кому был только что адресован немой упрек, а именно Его Величества короля Фридриха Второго, столь неаккуратно прозванного досужим Вольтером Фридрихом Великим. Явившись в крепость, король должен был увидеть папки важнейших дел и сразу понять, что его ждали. Таким образом будет достигнуто несколько целей: а) король будет впечатлен четкой работой секретного ведомства, в) отметит, как скрупулезно классифицированы важнейшие секреты, и, наконец, самое главное, с) поймет, что и у него самого не может быть от сего ведомства секретов и что не нужно устраивать подобных стремительных наездов; никакой расхлябанности он здесь не застанет.
Довольный всеми этими своими перезвонами и скрипами по всему объему каземата, фон Курасс временами поднимался из-за стола и побрякивал подкованными подошвами по каменным плитам. Один его вид вызвал бы озноб у непосвященного человека, тем больший озноб он вызывал у человека посвященного и подчиненного. Он был очень велик, мосласт и беспредельно сух лицом, что придавало ему сходство с бесстрастным скелетом из Академии наук. Руки его свисали ниже колен, ежели не были взяты в любимую позу «акимбо», то есть если не лежали в страшной готовности на дугах подвз