Он постоянно так ошибался: якобы оттого, что в его родном мире не было различий между «ты» и «вы». Кат не мог взять в толк, как можно что-либо путать в божественном языке, который известен любому человеку от рождения. Оставалось предположить, что Петер просто стеснялся звать Ката на «ты». Это было непривычно и весьма раздражало.
Ещё больше раздражало то, что Петер, похоже, ни на грош не доверял чутью Ката, и особенно – тому, что касалось снов. Всякий упырь видит чужие воспоминания: они приходят вместе с поглощённой энергией. Сила, которую берёшь у других людей, достаётся вместе с отголосками ярких впечатлений. Возможно, это влияет на восприятие мира в целом, потому что упырям время от времени снятся особенные сны. Будто из выпитой пневмы осаживаются, подобно золотому песку, отпечатки личностей. И ночью заглядываешь туда, где эти отпечатки хранятся, а они шепчут что-то своё, совместное. Вещее.
Человек-солнце уже снился Кату.
Раньше, задолго до чаепития с градоначальником Будигостом. Когда никто ничего ещё не знал о проникшем на Китеж Разрыве.
Перед тем, как отправиться в дорогу, пришлось рассказать про сны Петеру. Петер внимательно выслушал Ката, но, видимо, ни слову не поверил. Не верил и до сих пор. Что, опять-таки, раздражало. А вежливость, с которой Петер давал это понять – раздражала сверх всякой меры.
Кат в последний раз окинул взглядом книжные полки, где тесно стояли разноцветные тома всех степеней потрёпанности. В лавке имелись рыцарские романы, плутовские, любовные, исторические, романы философские, романы в письмах (скучные даже с виду) и один скандально известный, модный роман, состоявший из единственного предложения – правда, очень длинного. Также водились сборники новелл, стихов, афоризмов, труды по юриспруденции, естествознанию и прочей ерунде. На отдельной полке громоздились энциклопедии, словари и справочники. И атласы. Этих было штук двадцать. Самых обычных, дешёвых, с картами такого мелкого масштаба, что можно было покалечить глаза, пытаясь различить, где река, а где железная дорога.
Атласа, о котором говорил человек-солнце, здесь не было.
Его не нашлось ни в одном магазине Танжера, хотя Кат с Петером обошли уже больше трёх десятков. Танжер был огромным городом, пожалуй, самым большим из всех городов, заложенных людьми в мирах Основателя. Но не бесконечным. И здесь не так уж часто попадались книжные лавки – намного реже, чем, например, бордели.
«Последняя попытка, – решил Кат, – и можно уходить. Только вот куда идти?»
Вразвалку, скрипя пыльными дорожными ботинками, он приблизился к прилавку. Рогатый хозяин заведения всё так же выводил в тетради цифры, похожие на синих червяков, застывших в разнообразных мучительных позах.
Кат вытащил кошелёк, вынул золотую монету и положил на страницу тетради.
Хозяин и ухом не повёл.
– «Лучший Атлас Вселенной», – сказал Кат. – Есть такой?
– Вы уже спрашивали, – басом прогудел рогатый. Свободной рукой он смахнул монету со страницы и продолжил своё занятие. – Нету.
– Может, что слышал про этот атлас? – спросил Кат. Ему вдруг захотелось схватить хозяина за волосы и приложить лбом о прилавок. Желание было сильным, до зуда в пальцах.
Хозяин нахмурил крутые брови, выпятил челюсть и начал новую колонку цифр. Ему было немногим больше двадцати пяти лет: Кат знал, что по кольцам на рогах можно примерно узнать возраст роговладельца. Но этот бугай относился к известному сорту людей, которые способны заматереть ещё в отрочестве. Выглядел он солидно. Живот, какой бывает, если каждый вечер запивать танжерским пивом танжерскую выпечку; двойной подбородок; ранняя плешь; мешки под глазами… И толстенные мощные ручищи. С изрядными мускулами – хоть и под изрядным слоем сала.
Бык, совершенный бык.
Кат нагнулся над прилавком. Ему показалось, что вблизи от рогатого несло хлевом.
– Я – мироходец, – сказал он негромко. – Если тебе что особое надо, так и скажи. Разыщу, принесу. Редкость какую, может, издание старое. Мне этот атлас позарез нужен, притом быстро. Или хотя бы наводку дай, где искать.
Рогатый книжник бросил исподлобья взгляд – быстрый, скользкий. Как жиром мазнул.
– Нету, – буркнул он и поднялся со стула, оказавшись в стоячем виде всего на полголовы ниже Ката. – Магазин закрывается, прошу покинуть.
Кат забрал с прилавка монету и пошёл к двери. Петер вернул на полку книгу, которую листал, и заторопился ему вслед. Перед тем как выйти, он обернулся и сказал:
– До свидания!
Однако ответа не получил.
Снаружи было полно народу. Закатное солнце золотило выкрашенные яркими красками стены домов. Город готовился к ночной жизни: зажигались лампы над вывесками кальянных, поднимались ставни в витринах борделей, по тротуарам прогуливались скудно одетые девушки. Невдалеке, рассекая толпу, пробирался к перекрёстку бронированный полицейский шагоход – высотой в два людских роста, с коленчатыми ногами, с открытой кабинкой наверху, откуда глядели вниз патрульные. Под брюхом у шагохода покачивалась пушка.
– Я на соседней улице библиотеку видел, – сказал Петер. – Можно зайти. До темноты успеем. Библиотека ведь тоже годится?
– Вряд ли, – сказал Кат. – Но проверим. Где видел-то?
– Вон там, – Петер указал вслед шагоходу, – за углом направо и пройти немного… Демьян, а что ты ему такое шептал?
– Здесь книжники часто ведут дела с мироходцами. Иначе торговать было бы нечем, – Кат сунул руки в карманы и не торопясь, нога за ногу побрёл к перекрёстку. – Вот я и намекнул: дескать, могу что-нибудь для него раздобыть. Но без толку.
Он оглянулся. Позади, как и впереди, было полно крикливых прохожих. Каждый куда-то спешил. Не двигалась с места только одна женщина. Она внимательно разглядывала уличный прилавок, уставленный грошовыми сувенирами – невзирая на то, что её толкали все, кому не лень.
– А почему без мироходцев нечем было бы торговать? – спросил Петер.
– На Танжере лет двадцать назад заварушка случилась, – объяснил Кат. – Все книги сожгли подчистую. По домам ходили, у хозяев отбирали и – в костёр. Потому-то у этого хера рогатого так мало книжек на местном языке. Их вообще мало. Приходится заказывать из других миров. Прибыльное дело, учёный люд бешеные деньги платит.
– Заварушка? А зачем книги сжигать стали?
Кат пожал плечами:
– Говорили, в них слишком много противоречий.
– У нас тоже заварушка была из-за… противоречий, – неохотно признался Петер. – И не одна. Но книг не жгли. А вот людей…
Он провёл рукой по стене дома. На ладони остались чешуйки синей краски.
– Интересно выходит. У них тут такое всё развитое. Ну, я имею в виду – техника, машины, света вон сколько по вечерам, да? И совсем не похоже, что они всего двадцать лет назад со знаниями боролись.
– Власть сменилась, – проворчал Кат. – Когда что-то подчистую сносят, потом это же больше всего хотят вернуть. И возвращают в тройном размере. Так всегда.
Они подождали, пока перекрёсток минует процессия, исходящая выкриками, пением, звоном струн и перестуком барабанов. На Танжере не было профессиональных музыкантов в обычном понимании этого слова – то есть, людей, которые зарабатывают тем, что играют для других. Здесь родители обучали детей музыке и танцам едва ли не раньше, чем грамоте. Любой из местных умел играть на двух-трёх инструментах и знал наизусть бесконечное количество песен. В Танжере пели хором и в одиночку, пели на свадьбах и похоронах, пели за работой и в послеобеденный жаркий час, когда принято было отдыхать всем городом. И вот так, собравшись под вечер на улице толпой, где никто не знал друг друга – тоже пели, и играли, и плясали до упаду. Музыка была любимым наркотиком танжерцев: слабым, зато бесплатным, и без похмелья.
Когда шумное сборище, наконец, схлынуло с перекрёстка, взгляду открылась стоявшая на углу зарядная будка. Дверь её медленно отворилась, наружу вывалился человек – бледный, в поту, с закрытыми глазами. Он бухнулся на тротуар и остался лежать, а в корытце монетоприёмника, висевшее сбоку будки, с глухим звоном посыпались медяки.
Кат подошёл ближе.
– Неплохой у них тут курс, – заметил он, заглянув в корытце. – На наши деньги где-то полтинник.
Петер нерешительно остановился над человеком. Тот еле слышно захрипел.
– Мы как-нибудь поможем? – спросил мальчик.
– Зачем? – Кат пожал плечами. – Сам оклемается. Не рассчитал сил, перестарался. Бывает.
Переступив через неподвижное тело, он двинулся вниз по улице. Однако спустя несколько шагов обнаружил, что идёт в одиночестве, и посмотрел назад.
Петер обеими руками выгребал деньги из монетоприёмника и ссыпал их лежащему в карманы куртки. На него косились прохожие – многие наверняка считали, что дюжина медяков станет неплохим дополнением к их бюджету. И планировали сюда вернуться.
Кат зашагал дальше. Вскоре его трусцой нагнал Петер.
– Так монетки целее будут, – объяснил он.
– Угу, – кивнул Кат. – Целее.
«Себе парень, конечно, ничего взять не догадался», – подумал он.
– Ну, я подумал, так правильно… – пробормотал Петер.
– Правильно, – послышался женский голос у них за спинами. – Молодец, мальчик.
Петер вздрогнул и оглянулся. Кат оглядываться не стал.
– От самой книжной лавки за нами идёшь,– сказал он, не останавливаясь. – Ты кто?
– Меня зовут Ариана, – женщина за его спиной откашлялась. – У меня к вам дело. Насчёт той книги, что вы ищете. Мы можем зайти куда-нибудь?
Кат прицелился пальцем в вывеску ближайшего кафе – яркую, как всё здесь, с большими красными буквами.
– Туда, – сказал он.
Они спустились в кафе: первым Кат, за ним Петер, женщина по имени Ариана – последней.
В зале, освещённом белым неживым светом кристаллов, царил гвалт. Местные не умели жить тихо. Здесь шумно ели, шумно обсуждали скачки и ящериные бои, шумно ссорились и ещё более шумно мирились. Кафе было пропитано запахами дыма, жареного мяса, кальянной смеси и местного чая – чёрного настоя, который не заваривали, как в Китеже, а кипятили на огне. Между столиков, подшаркивая и теряя на бегу верёвочные сабо, бегали официанты с мятыми лицами.