Репейник вздохнул.
– Не поверишь, – сказал он, – но по работе мне, как правило, попадалась красная. Впрочем, неважно. Важно, что вы – люди с белой кровью, умеете ходить в Разрыв и ищете Основателя.
– Не совсем, – сказал Кат как можно учтивей. – Мы ищем того, кто знает, что делать с этим самым Разрывом. Вы мальчонку вообще не слушайте. Он чудит иногда и вопросы задаёт бесперечь.
– А по-моему, достойный юноша, – возразил Репейник, разглядывая Петера. – Мне отсюда, конечно, толком не разобрать. Но опыт, знаешь ли, подсказывает, что у него в голове полный порядок. В отличие от тебя, громила.
Тут Репейник посмотрел на Ката – так, что тому захотелось попятиться. Но Кат не попятился.
«Не нравлюсь я ему, – подумал он и вдруг почувствовал прилив злости. – Что ж, на колени упасть теперь? А иди-ка нахер, господин Основатель. Вряд ли ты меня достанешь из-за этой стенки. Ну, а достанешь – значит, судьба такая».
И, не моргнув, он уставился на Репейника в ответ.
Они глядели, и глядели, и глядели. Один – из-под полей самодельной шляпы, другой – сквозь упавшие на глаза пряди волос. Солнце стояло в зените, равно слепя обоих. В воздухе посверкивал хрустальный барьер. Было очень, очень жарко.
«Не похож он на портреты и статуи, – думал Кат. – Потрёпанный какой-то, да и ростом не особо вышел… Ну давай, шарахни уже молнией, или что ты там умеешь».
Спустя минуту Репейник покачал головой и опустил глаза.
– Садитесь, – сказал он. – Да поближе, чтобы мне горло не драть. Буду рассказывать, и рассказывать долго. Так что располагайтесь.
«Поди ж ты, – Кат смахнул заливавший брови пот, – кажется, поживу ещё малость».
Он скинул рюкзак, положил на него плащ и сел сверху. Петер, подумав, устроился на собственной куртке, расстеленной поверх им же затоптанных веток.
Репейник махнул рукой:
– В тень ступайте, не то обгорите. Пацан вон уже розовый, как поросёнок.
Кат решил не спорить и переместился левее, туда, где одинокая пальма отбрасывала на землю полуденную синюю тень. Петер, извозив куртку в пыли, примостился рядом.
Репейник положил мотыгу и уселся под табачным кустом на перевёрнутое ведро.
– Так, – сказал он. – Для ясности: вы не первые, кто сюда приходит. И даже не десятые. Поэтому я примерно в курсе, что вам нужно.
Петер несмело поднял руку – точно в гимназии на уроке:
– А что стало с теми, кто был до нас?
– Не знаю. Может быть, вы узнаете. Видите ли, здесь в последнее время частенько появляются люди с книгой в руках. И все хотят остановить Разрыв. Я рассказываю им то, что мне известно. Они благодарят, прощаются. И уходят. С концами. Правда, сегодня впервые пришли аж двое сразу. Интересно, кстати, отчего так?
Он вопросительно посмотрел на Ката. Тот покачал головой:
– Мироходцы обычно держатся поодиночке. Конкуренция. У нас… особый случай.
Петер сощурился на солнце:
– Выходит, кто-то их… Ну, нас – таких, как мы – сюда направляет?
– Поначалу гостей ко мне снаряжал какой-то старик из Эллады, – Репейник неопределённо покрутил ладонью. – Это такая маленькая страна на Земле… Не суть. Но в последнее время их приводят сюда сны. Верней, один и тот же сон. Кто-то настойчиво советует мироходцам найти определённую книжку – «Атлас Вселенной», если не ошибаюсь. Ну, а потом они следуют указаниям из книжки. И оказываются здесь.
Петер поглядел на Ката с той смесью восхищения и страха, какая бывает написана на мордочках очень маленьких котят.
«Вон оно как, – подумал Кат. – Тот солнечный мужик, выходит, дело на поток поставил».
– Ладно, – Джон хлопнул по коленям. – Сейчас я буду говорить, а вы – слушать. Вопросы потом. Начнёте перебивать – до вечера не закончим. Ясно?
– Ясно, сударь Репейник, – сказал Петер смирно и с почтением.
– Джон, – сказал Репейник. – Можно просто Джон.
Сверкнул на солнце портсигар. Это был самый старый и потёртый портсигар из всех, что видел Кат. Репейник сунул в рот небольшую тёмную самокрутку и извлёк из нагрудного кармана силовой кристалл с прикрученными к концам проводками. Сжал кристалл между указательным и большим пальцами. Встряхнул.
Кристалл полыхнул фиолетовым – так, что даже на ярком солнце стало больно глазам.
Репейник прикурил от проводков, помахал кристаллом в воздухе, остужая его, словно простую спичку, и небрежно спрятал обратно в карман.
– Ни хера себе, – сказал Кат, не сдержавшись.
Кому угодно потребовалось бы копить пневму неделями, чтобы провернуть такой фокус. Да и не смог бы обычный человек высвободить всю накопленную энергию за долю секунды. А если бы и смог, то уже валялся бы при смерти.
Бог, который просил называть его просто Джоном, подмигнул Кату и смачно затянулся.
– Что ж, – сказал он, выпуская толстую струю дыма. – Начнём, пожалуй. Я попал на этот остров двести лет назад, по чистой случайности…
Это был длинный рассказ.
Кат слушал – не перебивая, потому что его так попросили, и ещё потому, что сам не терпел, когда перебивают.
Петер тоже слушал. Молча, внимательно-внимательно, будто стараясь запомнить каждое слово.
А временами Кату казалось, что рядом был ещё кто-то.
Невидимый, неощутимый.
И очень печальный.
VII
Чтобы не нянчиться с каждым новорождённым человечком, Основатель наделил подопытных способностью передавать божественный дар по наследству. Дети в мирах-колониях появлялись на свет с небольшими магическими талантами, которые развивались и крепли по мере взросления. С одной стороны, это избавило колонистов от социального неравенства: среди них не было лишённых силы изгоев. С другой стороны, это породило множество других проблем, с которыми, о путник, ты знаком не понаслышке.
Но я до сих пор не понимаю, зачем Основатель отключил вам божественную регенерацию. Ему не нужны были перенаселённые планеты? Тогда мог бы просто подрегулировать ваш инстинкт размножения. Или это такая штука, которая в принципе не поддаётся регулировке?
Лучший Атлас Вселенной
Он попал на этот остров двести лет назад, по чистой случайности. Спасаясь от гибели вместе с единственной женщиной, которая была ему близка.
Тогда Джон впервые смог пройти через Разрыв в другой мир.
Вообще, в то время он много чего делал впервые. Воскресил умершего. Выпил чужую пневму, причём отданную по доброй воле, в дар. Убил разом несколько десятков человек – мгновенно, простым усилием ума. Научился проникать в сознание людей и за считанные секунды узнавать в мельчайших деталях, о чём они думают – или думали когда-то. Обрёл способность создавать летучие магические частицы и управлять ими.
А его собственная кровь поменяла цвет с алого на жемчужно-белый.
Жизнь становится очень разнообразной, когда превращаешься в бога.
Богом Джон тоже стал по чистой случайности. Он с юных лет был сыщиком, притом довольно умелым: в работе помогала врождённое умение читать обрывки чужих мыслей. Как-то раз, расследуя очередное дело – непростое, опасное – Джон обнаружил, что его заказчик также весьма непрост. И, как выяснилось чуть позже, весьма опасен.
Заказчик звался Хонна Фернакль, но этим именем он начал пользоваться сравнительно недавно. Прежде его называли Тран-ка Тарвем, что в переводе с мёртвого (и очень древнего) языка значило «Великий Моллюск». Также допускались обращения «Повелитель», «Радетельный Пастырь» и тому подобное. Великий Моллюск был единственным богом, выжившим после разрушительной войны, во время которой истребили друг друга его собратья. И он собирался стать во главе мира – нового мира, полного людей, находящихся во власти чудодейственного опьянения божественным снадобьем.
Проще говоря, Хонна изобрёл тяжёлый наркотик, с помощью которого собирался изменить человечество. Как он полагал – к лучшему.
Джон решил, что не может допустить такого развития событий. И убил Хонну. Разумеется, он вряд ли справился бы в одиночку с могущественным созданием, если бы не стечение обстоятельств. Так вышло, что у Джона был при себе телепорт – одноразовое устройство, примитивное, но действенное. Тому, кто пользовался таким телепортом, нужен был лишь якорь для переноса в любое место. Джон, борясь с теряющим человеческое обличье Хонной, нашарил в кармане куртки щепоть песка из Разрыва. (Откуда взялся песок? Ещё одна случайность. Дурацкая история). После чего оба они – и Джон, и чудовище, державшее его стальной хваткой – перенеслись в Разрыв. Телепорт, как уже говорилось, был примитивным, грубым прибором, способным нанести оператору серьёзное увечье. При перемещении Хонна лишился руки.
Так Джон остался в Разрыве вдвоём с умирающим от потери крови богом.
И тот перед смертью сделал Джона подобным себе.
До Хонны такой трюк никто не проворачивал вот уже несколько тысячелетий. Старые боги не передавали подданным магических способностей: боялись конкуренции со стороны новоявленных коллег. Люди для них были источником энергии, обслугой, пушечным мясом, подопытными кроликами – кем угодно, только не ровней. Трудно сказать, отчего Хонна решился на такой шаг. Возможно, он хотел, чтобы Джон продолжил его эксперименты. А может, им руководило чувство вины. Или отчаяние.
Как бы то ни было, Джон обрёл божественные силы.
Возможно, он смог бы придумать что-нибудь дельное насчёт применения этих сил. Но по его следу уже шло правительство. Верховные политики совсем не хотели возвращения старых, довоенных порядков; тогда они потеряли бы власть – а с нею вместе, скорей всего, и жизнь. Поэтому расставленные во всех городах Энландрии чуткие датчики постоянно ловили всплески магической энергии. Датчики эти мгновенно засекли Джона – верней, мощное средоточие пневмы в его теле.
И началась охота.
Джону повезло: его успел предупредить старинный знакомый, который занимал видный пост в государственной научной организации. Питтен Мэллори, канцлер Безопасного Хранилища Раритетов. У этого одинокого, болезненного старика во всём мире не было никого, кроме племянника по имени Найвел. Когда-то Джон спас Найвела от большой беды. Теперь у Мэллори появился шанс отплатить Джону той же монетой.