В Дуббинг.
Но Дуббинга Бен не знал совершенно, да и, собственно, никогда не видел. Поэтому, вероятней всего, первым делом он наведался к тому, кого более-менее представлял по отцовским рассказам. К тому, кто мог бы выслушать его историю и не побежал бы тотчас доносить в полицию.
Энландрия приветствовала Джона и Джил тоскливой осенней моросью. Они вышли из Разрыва в западной части Дуббинга, где с давних времён обитали аристократы – в том числе, Питтен Мэллори. Несмотря на прошедшие годы, Джон отлично помнил дорогу. Но на месте дома, где он рассчитывал найти сына, обнаружилось пепелище.
Хмурые пожарные ходили по дымящимся развалинам, рядом мокла под дождём кучка зевак. Скрипуче ныла, удаляясь, сирена медицинской кареты. Джон свистнул проезжавшему кэбу, проник в разум кэбмена и велел гнать за каретой что есть мочи.
Обожжённого, еле живого Мэллори привезли во Флотский госпиталь – туда, где когда-то лежал его племянник. Нужно было спешить: датчики божественной энергии наверняка успели засечь всплеск двойной силы, вот-вот могли появиться констебли. Джон не стал тратить время. Он просто остановил кэб на задворках госпиталя, выпустил в воздух рой магических частиц и, найдя Мэллори за больничной стеной, забрался в его сознание.
То, что удалось обнаружить, подтвердило худшие опасения Джона.
Бен действительно пришёл к старику домой. Однако не стал просить ни приюта, ни покровительства. Мальчик с порога принялся требовать, чтобы ему показали раритет, хранившийся у Мэллори дома – старинную, довоенной работы шкатулку, способную создавать воображаемые миры и переносить туда людей. Мэллори был так ошарашен происходящим, что безропотно пригласил Бена в гостиную. Усадил перед камином, налил чаю. И принёс раритет. (Подумать только: странный загорелый мальчишка, одетый в ветхую одежду, представляется сыном Джона Репейника и хочет взглянуть на вещь, о существовании которой знают только специалисты...)
Джон проклял тот день, когда ему пришло в голову рассказать Бену о шкатулке. Тогда, шесть лет назад, это казалось неплохой мыслью – красивая сказка, в самый раз, чтобы развлечь сына перед сном. Теперь сказка привела к катастрофе. Найвел Мэллори, талантливый специалист по пневмоэнергетике, способен был обучить Бена очень, очень многому. А если бы он отказался, Бен пригрозил бы отключить прибор, создававший мирок, где только и мог существовать Найвел.
Хороший ход. В самый раз для того, кто хочет получить всё и сразу.
Увидев шкатулку, Бен выхватил её из рук Мэллори и пустился бежать. Семидесятилетний толстяк не мог ничего поделать. Когда он, задыхаясь, доковылял до прихожей, там уже бушевал огонь. Неизвестно, что произошло – сбил ли Бен случайно газовый рожок со стены, или поджёг дом намеренно. Как бы то ни было, последним осознанным воспоминанием Мэллори стал огонь, преградивший путь к выходу. Дальше всё заволокло ужасом и болью. Бедняга выжил только благодаря тому, что соседи быстро заметили дым и вызвали пожарных.
А Бен?
Бен пропал.
И вот теперь Джону и Джил пришлось идти наугад. Они пустились на поиски – беспорядочные, долгие, изнурительные. Искали сына в хмурой дождливой Энландрии, хоронясь от правительственных ищеек. Искали в Твердыне, под грохот канонады – там была война, Джон вышел из Разрыва прямо среди поля битвы и едва не угодил под огромный танк. Искали в Арвернисе, где бушевал гнойный грипп: однажды ночью Джил очутилась близ полного нечистот канала, увидела там утопленника, и ей померещилось, что утопленник похож на Бена. Она нырнула за ним, а когда поняла, что обозналась, сверху в канал сбросили ещё один труп – прямо ей на голову.
Они искали в Северной Федерации, и в Нинчу, и в Элладе, и много где ещё. В Элладе, кстати, произошёл странный случай. За Джил на улице погнался какой-то резвый старик, крича: «Стой, дура, я просто хочу поговорить, смерть на тебя…» Тут же из-за угла появились полицейские, и пришлось спешно возвращаться на остров.
Они искали не только на Земле. Был мир, где в небе висело пять лун – одна настолько большая, что глаз различал пятна и рытвины на её мраморном теле. Был мир, где горные вершины, острые, как колья, утопали в едких облаках, пахнувших горелой резиной. Был мир, замёрзший до основания, укутанный снегом и льдом, и из-подо льда смотрели на Джона мёртвые чудища: смерть застигла их в попытках выбраться на волю. Были прочие миры, удивительные и непостижимые, и совершенно безжизненные – все до единого.
Ни Бена, ни его следов найти так и не удалось.
Джил поседела – сплошь, до последнего волоска.
…А потом, спустя два года поисков Бен пришёл к ним сам.
Он вернулся на остров. Тощий, неожиданно высокий, с повзрослевшим лицом. Со шрамом на груди – извилистым, скверно сросшимся. Весь увешанный какими-то устройствами, от которых фонило, словно от перегретого зарядного кристалла.
Он нашёл то, что искал.
Колыбель богов.
Батим.
Радость Джона и Джил была недолгой. Сын пробыл на острове всего неделю. Ел за троих, отсыпался вволю. Почти ничего не отвечал, когда его расспрашивали о странствиях; он вообще говорил мало, ронял при необходимости «да», «нет», а чаще просто кивал либо мотал головой, в зависимости от обстоятельств. «Да, путешествовал. Да, многое видел. Многое узнал. Нет, не болит. Нет, рыбы больше не хочу. В данный момент хочу спать. Пойду спать».
И ни разу не сказал: я сожалею, простите, что заставил вас страдать и скитаться.
Днём он где-то пропадал. Может быть, даже уходил с острова, посещал другие миры – в том числе, Батим, о котором тоже едва обмолвился. На его площадке появились новые машины. Собранные на скорую руку, они выглядели просто и даже примитивно: кубы и цилиндры из серого металла, неподвижные, скучные. Но при взгляде на них Джона почему-то пробирал озноб.
«Что ты строишь, над чем работаешь? – спросил он Бена. – Зачем тебе эти штуковины?»
Бен только пожал плечами.
А через три дня Джон узнал – зачем.
Он вышел утром из хижины и побрёл к океану – ополоснуться, проверить вершу, которую ставил накануне, да заодно поглядеть, нет ли поблизости сына. Была ещё надежда, что Бена удастся разговорить, растормошить. Взломать его жутковатое молчание, пробиться к тому мальчику, который всего несколько лет назад катался у тебя на плечах... Джон шёл привычной, утоптанной тропинкой, отводя в сторону тяжёлые от росы пальмовые листья, когда вдруг со всего маху налетел на что-то твёрдое. На что-то невидимое.
Что-то, чего раньше здесь не было.
Он сразу понял: это сыновних рук дело. Здорово рассердился, конечно. Достал со своими фокусами, мелкий засранец. Всё, хватит, сейчас поговорим по-мужски!
И, сердясь, Джон пошёл вдоль прозрачной стены, касаясь её рукой, чтобы определить, где она закончится. Хотел выйти к берегу, найти зарвавшегося пацана и оттаскать, наконец, за уши. Бог там или не бог, а он мне сын, и пришла, кажется, пора, его воспитывать. Лучше поздно, чем никогда. Наигрались в молчанку. Да, сейчас он у меня получит…
А стена всё не заканчивалась и не заканчивалась.
К полудню он, уставший, изнывающий от жары, вернулся к той же тропинке, откуда начал утром. Невидимая преграда охватывала весь остров, и Джон прошагал вдоль неё, замкнув круг.
У тропинки ждал Бен. Одетый для дороги, с сумкой на плече и с боевым жезлом на поясе.
«В этом была необходимость», – сказал Бен. Он заговорил первым: Джон не успел сказать ни слова.
«Была необходимость, – повторил Бен. – Чтобы вы не могли помешать. Я воссоздал старую технологию. Изучил на Батиме. Над островом – купол. Он пропускает воздух и солнечный свет. Всё остальное задерживает. Пока только задерживает. Чтобы вы не причинили себе ущерб по незнанию. Когда мы закончим разговор, я переведу режим с удержания на аннигиляцию. Для большей сохранности».
«Зачем? – спросил Джон. – Бенни, сынок… На хрена?»
«У меня есть план. То, что ты сделал со мной и с мамой – то же самое можно сделать с каждым человеком. Буквально. Я намерен поставить эксперимент».
«Да ты спятил», – потрясённо сказал Джон. Он не говорил сыну о своих несбыточных мечтах. В жизни не говорил. Но, видно, Бен додумался до этого сам.
«Я реорганизую людей, – сказал Бен. – Изменю весь мир. Болезней, преступлений, нехватки ресурсов – ничего такого не станет. Смерти тоже. Потом, когда-нибудь. Я справлюсь, уверен. Новая эпоха, папа».
«Чушь, – сказал Джон. – Даже не думай».
И ударил в барьер магическим потоком.
Ничто и никогда не способно было остановить парцелы. Частицы, которыми Джон мог проникать в чужие умы, читать мысли, сканировать личность, убивать – эти частицы без сопротивления проходили сквозь металл, бетон, плоть. Вообще сквозь что угодно. У Джона много раз была возможность это проверить.
Нет, убивать сына он, естественно, не собирался. Обездвижить, разве что. На время, до поры, пока не придумает, что с ним делать дальше.
Но поток – чёрный, блестящий, похожий на рой пчёл из воронёной стали – вонзился в барьер и пропал. Без следа. Парцелы словно растворились в воздухе.
Бен поправил на плече сумку.
«Не стоит, папа, – посоветовал он. – Батимские технологии – надёжная вещь. Многоуровневая блокада. Я ведь долго готовился. Да, и не пытайся, пожалуйста, выйти в Разрыв. Это будет совершенно бесполезно. А после того, как я включу режим аннигиляции – ещё и очень неприятно».
Джон, разумеется, тут же попытался. Впустую.
Бен кивнул:
«Я знал, что тебе моя идея не понравится. И принял меры».
«Что ты собираешься делать? – спросил Джон угрюмо. – Как именно ты их хочешь… реорганизовать?»
Бен покачал головой.
«Я теперь – единственный живой и свободный бог во вселенной. Насколько мне известно. Так что торопиться некуда. Начну с создания экспериментальных групп, а там… Пойду методом проб и ошибок, наверное».
Джон тогда не выдержал. Сорвался. Начал кричать, ругать Бена, молотить кулаками по вогнутой поверхности невидимого купола. Что именно кричал – он толком не помнит, да это и неважно.