– Это не мутация, сынок. Верь – не верь, а родился я таким же, как ты. Далеко отсюда, в другом мире. Просто моему бывшему хозяину хотелось, чтобы я выглядел именно так. Вот он меня и улучшил. Двойная выгода: не надо тратиться на штаны, и можно передвигаться по вертикальным плоскостям.
– Ничего себе, – тихонько проронил Петер.
Кат поёрзал на стуле, стараясь почесать зудевший от магического фона хребет. В затылок дул хилый сквознячок: похоже, здесь всё-таки устроили какую-никакую систему вентиляции.
– Впрочем, это не важно, – продолжал Фьол. – Важно то, что все местные давно эволюционировали в подземных жителей… Вам знакомо слово «эволюционировать», а, ребятишки?
– Знакомо, сударь, – смиренно сказал Петер.
– Хорошо, – Фьол расплылся в улыбке. – Если проще, они изменились. Изменились внешне – ну, вы видели… И внутренне тоже. Привыкли, что всё время нужно прятаться. Живут в темноте, в духоте. Питаются всякой земляной нечистью. А ведь умеют выбираться на поверхность! Могут смотреть на свет. Бегать, охотиться. Но боятся. С рождения боятся и до самой смерти. А я вот не боюсь!
Он забросил в рот горсть хлопьев и с горделивым видом принялся жевать. Кат пока ровным счётом ничего не понимал, но решил выждать, не задавая лишних вопросов: авось «носитель здорового генома» сам доберётся до сути своего путанного рассказа.
– И таким образом, – дожёвывая, невнятно проговорил Фьол, – я тут едва ли не единственный, кто хочет поменять существующие порядки. Нет, у меня имеется, конечно, поддержка. Несколько юных особей, которых тоже всё это достало. Двоих вы видели – это те самые молодцы, что дежурят у входа. Но сподвижники из них, прямо скажу, так себе. Если нужно прокопать штольню или сломать что-нибудь – им равных нет. А вот с мозгами у них, между нами, неважно. Как и у всех местных.
«Дежурят у входа, – подумал Кат. – Стало быть, свалить отсюда, в случае чего, не выйдет. Ах ты сволочь хитрая». Он ощутил, как снова поднимается злость, и с усилием приказал себе быть спокойным. «Не хватало ещё нервы тратить на всякую мразь».
– А… что вы, собственно, хотели бы поменять? – осторожно спросил Петер. – И чего боятся эти несчастные люди – я правильно понял, они же люди?
Фьол звонко впечатал ладонь в морщинистый лоб:
– Охо-хо, совсем забыл сказать… Простите старика, всё о своём думаю. Хозяина они боятся. Кого же ещё-то. И да, это, по сути – люди. Кротами их сделал страх. Много лет страха. Собственно, всю вот эту ситуацию я и хотел бы изменить.
– Они боятся Основателя? – уточнил Петер.
Фьол покивал:
– Я слыхал, его так называли кое-где. В тех мирах, где он нашкодил больше всего. Надеюсь, вас он напугать не успел. Вы мне нужны непугаными.
– Мы с ним ещё не встречались… – начал было Кат и осёкся.
Фьол смотрел на него, прищурив голые веки. Руки сплелись в замок на животе, большие пальцы безостановочно крутились – заскорузлые, как пятки.
«Вихрь, – вспомнил Кат. – Вихрь нас искал. Как будто нашаривал вслепую. И та поганая рожа…»
– Торнадо, который нас едва не погубил – его устроил Основатель? – спросил Петер сипло.
Фьол, растянув рот до ушей, покачал головой из стороны в сторону.
– Всё гораздо интереснее, внучок, – сказал он. – Гораздо забавнее!
«Искал и нашёл, – подумал Кат. – И посмотрел на нас своими сучьими глазищами. Неужели…»
– Это и был Основатель? – спросил он, не веря собственным словам. – Он что, превратился в вихрь, чтобы нас прикончить?
Фьол просиял:
– В точку! Мой бывший хозяин может принять любой облик. Вихрь, или туча, или морская волна. Большая такая волна, доложу вам. А ещё может вселиться в чужое тело. Вот потому-то его кроты и боятся. Практически всесилен. Красота!
Он захихикал: звук снова был похож на бренчание костей в мешке.
– Только вот своего тела у него больше нет, – добавил он, отсмеявшись. – Нет! И не будет. Не будет никогда. За всё надо платить, так-то.
Кат почувствовал, что дико, невообразимо устал. Тащиться в такую даль. Потратить кучу времени и пневмы. Рисковать жизнью. И пожалуйста: тот, кто хотя бы теоретически мог помочь в беде, превратился в стихийное бедствие.
«Надо было остаться дома, – подумал Кат. – Забраться с Адой в постель. Пить да любиться сутками напролёт. Она бы на пианино играла... По крайней мере, хорошо провели бы время напоследок».
– Ты работал на Основателя? – спросил он Фьола, ни на что уже не надеясь. – Всё время зовёшь его хозяином. Можешь устроить так, чтобы он меня выслушал? Дело есть.
Фьол расхохотался.
– У всех к нему дело есть! – проговорил он, утирая слёзы. – У всех, кто сюда приходит, к нему дело. Но только сам посуди, верзила: как тебя может выслушать грозовая туча? А? Или крот, в которого вселился мой хозяин – у-у, я такое видел пару раз, больше не хочу. Жуткие они всё-таки твари, особенно, когда взбесятся.
Кат подумал, что, если выбраться отсюда не удастся, надо будет обязательно как-нибудь улучить минутку и задушить этого весельчака. Хоть что-то полезное сделать перед смертью.
Тут его шарахнуло чужим воспоминанием, да так, что в глазах поплыло.
Он летел. Парил над лоскутным полем, над атласной лентой реки, над курчавым ковром леса. Клубились облака, воздвигались на пути – огромные, как сотканные из пара башни – но, приблизившись, обращались в дым, в туманную морось, в ничто. Он был один. Наконец-то один, без докучливой свиты, вдали от набивших оскомину чужих слов, лиц, улыбок. Нет ничего прекрасней и благородней одиночества. Одиноко солнце. Одиноко небо. Одинок тот, кто выше всех прочих. Это естественно и разумно. Необходимо и достаточно.
Внизу сверкнула полоса пляжа и распростёрлось море. Бесконечное, тихое, будто из самоцвета вырезанное, лазурное по краю и чёрное над глубиной. Он сбавил высоту и понёсся низко-низко, вспахивая морскую гладь потоками воздуха из турбинных двигателей, оставляя за собой кипящие, расходящиеся клиньями буруны. Опустил боковое стекло, подставил лицо ветру. Засмеялся от счастья…
Кат очнулся. Он по-прежнему сидел на стуле посреди грязной каморки. Вдали от дома, в подземелье, населённом чудовищами. Без надежды, без будущего. Без Ады.
Рядом звенел мальчишеский голос.
– Неужели он всё время такой? – спрашивал Петер, ковыряя пальцем завязки на сумке. – Никогда… не приходит в хорошее настроение? Учитель нам рассказывал, что Основатель, вообще-то, не был негодяем. Просто у него по-другому работала голова.
– Эх, дружочек, – проворковал Фьол, подавшись вперёд. – У него теперь совсем-совсем по-другому работает голова. Мой бедный бывший хозяин свихнулся. Лет пятьдесят уж как. Он псих. Безумец, который ненавидит всё, что шевелится. И старается убить всех, кого заметит на поверхности.
Он снова откинулся на подушки и бросил в рот жменю хлопьев из миски.
– В сущности, – невнятно проговорил он, работая челюстями, – я не могу винить кротишек в том, какими они стали. Год за годом… Ходить под смертью... Да, тупые, да, трусливые… Но от такой жизни кто угодно станет тупым и трусливым.
– Кто угодно, но не вы, – сказал Петер, подняв голову и встретившись глазами с Фьолом. – Вы же его не боитесь, да? Сами сказали. Или это только слова? Сидите-то под землёй, вместе с остальными.
У него вдруг прорезались непривычные интонации. Слова прозвучали жёстко, с вызовом. «Смотри-ка, щенок рычать пытается», – подумал Кат удивлённо.
На Фьола, похоже, эта перемена тоже произвела впечатление.
– С хрена ли мне его бояться?! – зашипел он, щеря корявую гниль зубов и плюясь размокшими ошмётками. – Он уже мне сделал всё, что мог! Изуродовал! Я служил ему почти целый век! Верой и правдой! И всё, что получил – вот это!!
Он запрокинулся, выставив нижнюю часть тела на обозрение – гнездо сочащихся блестящей сукровицей гибких, змеистых отростков.
Кат с трудом подавил желание вскочить и запустить в него стулом.
Петер тоже остался на месте, хотя вздрогнул, когда Фьоловы щупальца прянули ему почти в лицо.
– Вы говорили о помощи, – сказал он твёрдо. – И о том, что можете сделать нечто взамен.
Фьол сопел, обсасывая губы. На бледных, как непропечённые блины, щеках, выступили звёздчатые розовые пятна.
– Да, – сказал он почти спокойно. – Да-да. Отвлёкся я что-то… Не судите строго. Я кой-чего у вас попрошу. У всех прошу одно и то же. Никто пока не справился, но попытаться-то можно, а? Хотя бы попытаться…
Он подвинул к себе миску и принялся копаться в её содержимом, опустив голову. Кат с минуту наблюдал его блестящую от пота лысину, пытаясь хранить спокойствие. Потом не выдержал.
– Что делать-то надо? – спросил он. – Говори уже, одолел совсем.
– Поймать хозяина, – буркнул Фьол. – Только и делов-то. Справитесь?
«Издевается, – злость внутри Ката заколыхалась, грозя расплескаться в любой миг. – Придушить, что ли, этого выблядка прямо сейчас…»
– У тебя, очевидно, есть мысли, как это сделать? – спросил он. – Поймать, значит, твоего хозяина.
Фьол кивнул, оторвавшись, наконец, от миски.
– Есть, – сказал он. – Думается, что именно вам это удастся. Вот ему удастся.
И он ткнул пальцем в сторону Петера.
– Чем же я такой особенный? – спросил Петер, слабо улыбаясь. – Как это у меня получится поймать бога?
– Так же, как у него получается красть чужую пневму, – объявил Фьол, зыркнув на Ката. – Вы оба особенные. Только он по-плохому, а ты, внучок, по-хорошему.
Кат опешил.
– Ну-ка, старый хер, повтори, – потребовал он. – Что ты там сказал?
– Что слышал, упырь! – ощерился Фьол. – Думаешь, у тебя одного двойной дар? Мальчишка тоже такой! Он не только в Разрыв шастать умеет. Он ещё кое на что горазд!
Кат скрипнул зубами.
– Ты видишь чужие способности? – спросил он.
– Догадался, пневмосос, – Фьол, перегнувшись через край кровати, тягуче сплюнул на пол. – Таких, как ты, раньше сразу после рождения топили. Красть чужую пневму – хуже, чем убивать. Хуже, чем дитёнка растлить. Все это зна