Петер вежливо кивнул, не понимая. Потом распахнул глаза:
– Они сбрасывают землю в Разрыв?!
– Верно, – хихикнул Фьол. – Прямо туда. Бум! И поминай как звали. Потому-то роют так быстро. Этому красавцу (он указал на крота) не надо заботиться об отходах производства. Просто прёт себе, куда глаза глядят, да шарахает всё в Разрыв. Они и друг друга так могут. Видел бы ты, какие у самцов драки за бабу! Прямо дуэли. Сходятся-сходятся… Потом бум!! И одного нет.
Он всё время подчёркнуто обращался к Петеру, делая вид, что не замечает Ката. На шее у старика тоже висел дыхательный аппарат: лёгкая, тонкой работы вещица с маской из прозрачного материала.
– А уходить в Разрыв они умеют? – спросил Петер.
Фьол качнул головой:
– Нет, могут только вот так. Хозяин очень ими гордился. Говорил, мол, открыл новый тип эволюции. Стрессовая эволюция – вот как её называл. Но пришлось свернуть исследования, когда оазис подобрался к лаборатории…
Крот-проходчик бросил топтаться на месте, сердито рявкнул под нос. Снова зазвучали взрывы. Кат, чувствуя подступающую дурноту, нашарил мундштук и принялся всасывать кислород с усилием, как воду.
Петер с Фьолом двинулись вперёд. Старик, перекрикивая грохот, продолжал что-то втолковывать мальчику. Кат хотел отстать на несколько шагов: ему надоел Фьол, надоело смотреть на его извивающиеся по земле щупальца и слушать несмолкаемый, слащавый дребезг его голоса. Да только тут же послышалось за спиной угрожающе фырканье – страшилище, что топало сзади, не желало сбавлять ход. Страшилище, как выяснилось, было самкой; впрочем, если не считать одного незначительного элемента, самку от самца ничего не отличало.
Кротиха волочила за собой привязанную к постромкам волокушу, ржавый лист железа с загнутым передом. На волокуше ехала ловушка. Кат предполагал, что это будет устройство вроде капкана или клетки. Однако ловушка оказалась простым кубом, сработанным из нержавеющей стали. Сбоку виднелся разъём для подключения проводов – и только: на поверхности куба не было ни кнопок, ни рычагов, ни экранов. И ни единого шва. Сплошь тусклый, в царапинах металл, такой толстый, что, если по нему постучать, раздавался не звон, а глухой короткий гул.
Какое-то время Кат шёл позади Фьола с Петером, потягивая кислород и яростно моргая, чтобы не так резало от бессонницы глаза. Рискованно было отправляться в путь, не выспавшись. Но сон в подземной берлоге Фьола стал бы, скорее всего, не просто ошибкой – последней ошибкой Ката. Да и время поджимало… «Помрём – отдохнём, – вертелась в голове дурацкая поговорка. – Помрём – отдохнём». Эту нелепицу любил повторять кто-то из знакомых матери, но кто именно, Кат вспомнить сейчас не мог. Мозг словно бы плавал в тёплой манной каше. Мысль о том, что вот-вот придётся встретиться с Основателем, вызывала не страх, а тоску.
И ещё ворочалось, судя по ощущениям, где-то под селезёнкой неловкое, непривычное чувство. Стыд. Кат его испытывал крайне редко. Когда ведёшь дела с такими, как Кила, стыд – роскошь, которую не можешь себе позволить, а Кат вёл дела с Килой уже очень много лет. Но сейчас ему было не по себе из-за пережитой вспышки ярости. «Ведь ещё чуть-чуть – и прирезал бы доходягу, – думал Кат. – Что на меня нашло? Как с цепи сорвался». Очевидно, батимская разрушительная магия действовала не только на атмосферу, но и на мозги. Стоило учесть это обстоятельство и впредь держаться настороже: упырь не должен терять над собой власть.
«Не буду терять», – решил Кат. В следующий миг на него накатило чужое воспоминание.
Редкостной гнусности.
Вначале стало темно. Кат подумал было на испортившийся окончательно фонарь, но обнаружил, что фонаря при нём нет – как нет и рук, и всего прочего. В целом мире не осталось ничего, кроме темноты.
– Власть есть упорядоченная сфера питания в пространстве, – сказал какой-то незнакомый голос. – Некоторый вещественный параметр цветёт, так сказать, в своём неимении вещей. Он и есть мой взгляд на жизнь, мой образец. Рассмотрим самосопряжённый оператор и найдём для него два момента. Первый имеет корни, которые являются базисом для труда. А то, что неизбежно, сами понимаете, без труда не достаётся.
Хватая ртом воздух, Кат вынырнул из тьмы в реальность. У него снова были руки, ноги, голова с глазами. Был фонарь.
Впереди по курсу Фьол продолжал что-то втолковывать Петеру. Петер рассеянно кивал.
Кат посветил фонарём назад. Луч выхватил из тьмы кротовую самку. Та заворчала, щурясь от света.
– Что за нахер? – потрясённо пробормотал Кат.
И вновь очутился в темноте.
– Бытие я вижу в единстве, которое есть симметрическая матрица искомого базиса, – сообщил всё тот же голос. У него были самодовольные, назидательные интонации, словно он рассказывал о самых простых вещах тому, кого считал неизмеримо глупей и ниже себя. – Бытие в отрицании – неизбежная проблема, теперь уже не сон и не что-то общественное. Соотносится с собою как небытие инобытия. Введение скалярного произведения с единичной матрицей означает, что я есть в себе.
Кат забился, пытаясь вырваться из кошмара. Тщетно: у него по-прежнему не было тела. Он ощущал себя частью чего-то большого, враждебного, непреодолимого. Частью тьмы.
– Используя правила обращения и транспонирования ума, мы легко докажем определённость как качество, – сказал голос лекторским тоном и вдруг без всякого перехода дико заорал. Крик был надсадным, истошным, на разрыв связок. Он длился долго-долго, никаких человеческих лёгких не хватило бы на такое.
Потом крик оборвался, и одновременно сгинула тьма.
Кат опять обнаружил себя в тоннеле – задыхающимся, мокрым, как мышь. Фонарь плясал, зажатый в трясущейся руке.
Обернувшись, он увидел прямо перед собой кротиху.
– Ыб-быб, – промычала та и чувствительно подтолкнула его башкой, чтоб не останавливался.
Кат с минуту вздрагивал и косился по сторонам, опасаясь, что воспоминание вернётся ещё раз. Но больше ничего не было. Петер с Фьолом продолжали шагать вперёд. Кротиха сопела, шаркала когтями по земле и бубнила.
– Ети вас всех по списку, – пробормотал Кат, чуть успокоившись. «Никогда такой жути не было, – подумал он. – Видно, духота влияет. И магия. Надо выбираться отсюда, да поскорее, пока вовсе с катушек не съехал».
В этот момент крот-проходчик взбрыкнул задними лапами, подняв фонтан глиняных комьев, и заревел. Таким же рёвом отозвалась самка. Чудовища начали перекликаться: тоскливый, похожий на гудки паровоза вой заволок тоннель.
– Ну чего ещё, а! – воскликнул Фьол. – Опять вы, опять!...
– Что с ними? – прокричал Петер.
– Боятся! – крикнул в ответ Фьол. – Не хотят идти! Сейчас уговорю!
Он выпростал во все стороны осклизлые щупальца, с неожиданной, какой-то насекомьей лёгкостью вскарабкался на стену и, забирая всё выше, пополз вперёд. Поравнявшись с кротом, навис над самой его мордой, протянул руку и что было силы дернул гиганта за мясистое ухо. Крот замолк; тут же, как будто ей в глотку забили кляп, замолчала и самка. Фьол притянул к себе увенчанную костяным наростом кротовью голову и принялся что-то негромко говорить. Крот протестующе урчал.
Петер плюхнул сумку прямо в грязь. Уселся сверху, сгорбившись и втянув голову в плечи. Задышал редко и глубоко, сжимая в зубах мундштук. Под тканью куртки топорщились в такт дыханию лопатки – будто маленькие крылья, которые когда-нибудь вырастут. Если вырастет сам Петер.
Если ему дадут вырасти.
«Если мы вообще отсюда выберемся, – добавил про себя Кат. – Интересно, у парня тоже беды с головой начнутся? Или он просто ещё немного поглупеет?»
Петер обернул к нему бледное, испачканное подземной грязью лицо. Прохрипел:
– Тяжело… Тяжело идти.
– Не надо было соглашаться, – проворчал Кат.
– Он сказал… – слова выходили редко, с трудом. – Сказал, что у меня дар. Дар усмирять духов. Что в моём присутствии… Ну, духи слабеют. Я справлюсь… с Беном.
Кат хмыкнул.
– Он тебе ещё и не то сказал бы. Ему просто приманка нужна. «Усмирять духов». Самому-то не смешно?
Петер сделал несколько вдохов, страдальчески сдвинув брови.
– А у меня есть выбор? – спросил он невнятно.
– Да нет никакого выбора, – Кат скинул рюкзак и прислонился к стене тоннеля. – Просто он тебя на смерть отправляет. А ты и рад.
– Я не рад, – хрипло ответил Петер и выпрямился. – Дело в другом.
Кат бросил взгляд вперёд – туда, где Фьол что-то нашёптывал кроту в обвисшее ухо. Из темноты позади доносилось тихое курлыканье самки.
– Ну? – спросил Кат.
Петер повёл глазами по сторонам, будто искал подсказку.
– Я трус, – выговорил он наконец. Вытер лоб, оставив на коже очередной грязный развод. – Вот почему я здесь. Потому что бежал… Бежал из приюта. В страхе.
Кат помолчал, ожидая продолжения. И дождался.
– Они выбили дверь внизу, – сказал Петер. – Ворвались. Я слышал, как начали крушить мебель. Кестнер, наш учитель, на них кричал. И потом тоже… Кричал… А они поднялись на второй этаж, где были спальни. Стали вытаскивать всех из кроватей. Всех наших. Напротив спала Ирма… Напротив моей комнаты. Хотел к ней идти, как-то спасать, не знаю. Но тут дверь с петель слетела. И я увидел их, увидел, как схватили Ирму. А дальше… Оказался в Разрыве.
– У тебя со страху открылся дар, – кивнул Кат. – Бывает.
Петер провёл ладонью по лицу.
– Её забрали, – сказал он. – И всех тоже забрали… А Кестнера, должно быть, убили. У нас в городе последнее время часто такое случается. Рейдеры. Нападают на общежития, на школы, на приюты. Угоняют в рабство. Молодых и детей.
Со стены дробно осыпалась горсть мелких камешков.
– Ирма теперь у них, – произнёс Петер и прочистил горло. – А я – сбежал. Бросил её. Бросил всех.
– Она была твоей девчонкой? – спросил Кат.
Петер приоткрыл рот, желая что-то сказать, но моргнул и опустил голову.
– Да, – произнёс он после долгой паузы.
Кат пожал плечами:
– Ты бы всё равно её не спас. Просто получил бы по башке. Валялся бы и смотрел…