Чудовище было страшным до тошноты и отвратным до дрожи.
Увидев Ката с Петером, оно развернуло жвалы и снова затрубило, испуская прозрачную дрожащую струю пара.
«Нам кранты, – пронеслось в голове Ката. – Старик долбанулся на всю голову. Как можно поймать эту громадину?!»
Видимо, о том же подумал и Петер.
– Не справимся! – выдохнул он, косясь на Ката ошалелым от ужаса глазом. – Надо бежать!
– Валим, – согласился Кат. – Я направо, ты налево. Пошёл!
Зверь рванулся вперёд.
Они бросились в стороны.
Ветер засвистел в ушах Ката, волосы откинуло назад. Несколько жутких секунд он бежал – бежал сломя голову, ожидая хруста веток за спиной, удара, смертной боли: словно попал в кошмарный сон. Корявые стволы заслоняли путь, ноги скользили по набрякшей влагой почве. Рюкзак цеплялся за сучья, но не было ни единого свободного мгновения, чтобы стащить его с плеч.
Когда Кат, наконец, рискнул бросить взгляд за спину, то обнаружил, что находится в относительной безопасности. От ямы его отделяли полсотни саженей, а необъятная косматая туша виднелась ещё дальше – и стремительно притом удалялась.
Зверь гнался за Петером.
Из двух жертв он выбрал ту, что была слабее. Ломился сквозь лес, быстро и неудержимо, явно превосходя скоростью заполошный бег мальчика. Буро-зелёная куртка мелькала между деревьями чуть впереди расставленных, исходящих ядом жвал монстра.
«Можно уходить в Разрыв, – подумал Кат. – Досчитать до ста, пожалуй, успею. Но пацан?..»
И тут его окатило каким-то дурным весельем. Как уголком глаза замечают движение, так и Кат отмечал – уголком сознания – что всё складывается хуже некуда. Им не удалось поймать зверя. Петер вот-вот погибнет, и с ним заодно погибнет возможность свободно разгуливать по мирам без вечной заботы о том, где раздобыть пневму. Больше не представится возможности одолеть Бена и забрать у Фьола чертежи. Разрыв продолжит разрастаться по Китежу и скоро поглотит дом Ады.
Но всё это казалось сейчас незначительным. Пренебрежимо малым. Главным было то, что Кат выжил. Всех перехитрил, ускользнул от опасности. Он мог дышать, говорить, есть, пить, любиться. И волен был идти куда глаза глядят. Свободен в высшем понимании этого слова.
Оставалось только смыться в Разрыв.
– Один, – пробормотал Кат, отступая на шаг, чтобы надёжней укрыться от зверя за деревом. – Два. Три. Четыре…
Под ногой хрустнула ветка.
Кат взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Крепко оцарапался о торчащий острый сучок.
И пришёл в себя.
Вернулись привычные, почти родные эмоции: раздражение, тревога и чувство общей неустроенности. Мир, как обычно, был плох, дела обстояли, как всегда, из рук вон погано. И с этим, как водится, предстояло что-то делать.
Но главное – Петера догонял зверь.
Собственно, самого Петера уже не было видно: его заслонил мохнатый, колыхающийся на бегу звериный зад.
Счёт шёл на секунды.
– Эй! – крикнул кто-то.
Зверь дёрнул ухом.
Кто-то заорал громче:
– Эй, говно-о! Драть твою ма-ать! Иди сюда, скотина пеженая! Э-э-эй!
Монстр замедлился, остановился. И принялся разворачиваться – медленно, неуклюже, сшибая деревья. Храпя от лютого бешенства.
– Иди! Иди, сука! Ну иди, я тебя в жопу еть буду! Дава-ай!!!
И вот когда чудище, поливая землю пеной, сочащейся из-под жвал, развернулось, взревело и ринулось к Кату – только тогда Кат сообразил, что это кричал он сам.
«Дурак», – промелькнуло в голове.
Ноги сами понесли его прочь.
«Один, два, три… – представить Разрыв с открытыми глазами, да к тому же перепрыгивая через пни, оказалось непростым делом. – Четыре, пять, шесть…»
Сзади послышался глухой шум и треск.
И ещё – рёв.
«Да неужели?..»
Кат обернулся.
Зверя не было.
Были только сломанные, вповалку лежащие деревья. Яма, чернеющая посреди просеки. И заглушённый, доносящийся из-под земли вой, в котором ярость мешалась с болью.
Кат остановился, перевёл дыхание.
Прихрамывая, держась за донимавший тупым колотьём бок, каждую секунду ожидая какого-нибудь подвоха, он вернулся к яме.
Маскировка исчезла, обнажив неровные, осыпавшиеся земляные края. Кат заглянул вниз и отпрянул, когда из глубины опять взвился к небу рёв. Под ногами загудело от ударов: зверь молотил лапами в глинистые стены.
Из-за деревьев вышел Петер. Он хватал ртом воздух, волосы прилипли ко лбу.
– Этот… там?..
– Там, – Кат упёрся в колени, выдохнул. – Только, думается, ненадолго. Здоровый, сука, выберется легко.
Петер побрёл к нему навстречу в обход ямы – осторожно, медленно, держась подальше от края.
– Стой на месте… – начал Кат.
Снизу хлыстом вывернулся звериный хобот. Обвил Петера поперёк тела. Тот коротко вскрикнул, а хобот рванул его, повалил и поволок к яме.
Кат выхватил нож. Упав на колено, вонзил клинок в жёсткую плоть, собранную из блестящих сочленений, как огромный жучиный ус. С усилием выдернул, вонзил ещё раз, и ещё.
Хобот выпустил Петера, хлестнул по земле, выбил нож из Катовой руки. И вдруг обмяк. Распластался варёным червём, соскользнул вниз.
В следующий момент из ямы полился звук сирены – оглушительное кряканье, которое сопровождали жёлтые вспышки, мерцавшие через каждые две-три секунды.
Петер встал: сначала на четвереньки, потом, собравшись с силами – на ноги.
– Чего… Чего это? – спросил он сипло. Слова были едва слышны из-за шума. – Это та… Та штуковина, да? Ловушка сработала?
– Сейчас узнаем, – проворчал Кат под нос.
Он сходил за ножом, подобрал и вытер с клинка вонючую кровь. Пару раз закрыл-открыл, чтобы проверить, не сломана ли пружина. Нож был в порядке.
Петер потряс головой.
– Кажется, я действительно… – начал он медленно, но тут раздались знакомые взрывы – бу-ум, бум, бум. Земля неподалёку от ямы разверзлась, и из свежевыкопанного тоннеля выкарабкался крот-проходчик, показавшийся теперь Кату не таким уж большим и вовсе не страшным.
За проходчиком объявился Фьол: весь припорошенный землёй, потный, с болтающимся на груди дыхательным аппаратом. Сияя улыбкой, старик подобрался к Петеру и заключил его в объятия.
– Ай да внучок! – воскликнул он, перекрикивая сирену. – Ну вот знал я, знал! Чей угодно дар вижу, насквозь, без ошибки, без обмана! Молодец мальчик! Молодец!
– Вы уверены, что у нас всё получилось? – громко спросил Петер, с видимым отвращением высвобождаясь из цепких Фьоловых рук. – Вдруг он сейчас как-нибудь… оживеет?
– А мы сейчас проверим! – бодро отозвался Фьол и, обернувшись, прокричал команду.
Из туннеля вылезла самка. Оба крота, опасливо косолапя, приблизились к яме, покружили, обнюхали землю костяными рылами. Крот-проходчик буркнул нечто повелительное. Самка заворчала было в ответ, но получила богатырскую затрещину, и, жалобно поскуливая, прыгнула вниз.
С минуту слышалось лишь ритмичное кряканье сирены.
«Ожил, – думал Кат. – И сожрал. Сейчас наружу полезет…»
Но из ямы выбралась только кротиха – цепляясь за стены когтями, пыхтя от натуги, намертво зажав в челюстях обрывки постромок. За ней на поверхность выползла помятая волокуша с привязанным кубом-ловушкой. Все грани куба вспыхивали жёлтым светом.
Оставляя за собой влажный улиточий след, Фьол подтёк к ловушке и коснулся её бока. Сирена умолкла, мерцание прекратилось. Старик мельком глянул в яму.
– Сдох, – прокомментировал он увиденное. – Дух покинул сие бренное тело, и тело околело. Околело тело, хе-хе-хе!
Фьол отдалился на аршин от куба и вдруг, скорчив гримасу, метко плюнул на стальную плоскость.
– Вот и попался, – сказал он дрожащим от чувств голосом. – Попался, обмудок чокнутый. Слышишь, хозяин, а? Это я, старший инженер биостанции! Фьол Юханссон! Узнаёшь верного слугу?
Ответом ему была тишина. Впрочем, Бен, заключённый внутри ловушки, скорей всего, и не имел возможности ответить.
– Ладно, ла-а-адно, – пел Фьол, ползая вокруг прибора. – Мы ещё поговорим. Мы ещё потолкуем! У меня для тебя столько придумано! Ух, повеселимся!
Он вдруг тоненько застонал и, прильнув к кубу, принялся молотить его кулаками.
– Тварь! Палач! – хрипел он. – Всё припомню, всё!!
Прибор на удары никак не реагировал.
Петер стоял на краю ямы, смотрел исподлобья, кривил губы. Сумка косо висела на боку, слипшиеся волосы колтуном торчали над макушкой, ветер пошевеливал измазанные в грязи полы куртки.
Кат подошёл к Фьолу и похлопал его по плечу. Крот-проходчик тут же всхрапнул и припал к земле, готовый кинуться.
– Цыц! – крикнул ему Фьол и обернулся к Кату: – Ну, чего?
Он тяжело дышал, лицо было серым, только на щеках лилово цвели сосудистые пятна.
– Чертежи, – коротко сказал Кат.
Старик нерадостно ощерился:
– А-а, как же, как же! Раз обещал – значит, дам. Фьол Юханссон врать не будет. Фьол Юханссон честный человек! Сейчас… Сейчас-сейчас-сейчас…
Он сунул руку в пройму куртки и рывком вытащил пухлый конверт, склеенный из пожелтелого от времени картона.
– На! – рука с конвертом описала неверную, трясущуюся дугу. – Бери! Фьол Юханссон своё слово держит…
Кат взял конверт. Открыл. Развернул лист тончайшей сиреневой бумаги, тут же с хрустом затрепетавший на ветру. Большую часть листа занимал чертёж какого-то неведомого агрегата – строгие линии, выноски, стрелки. Рядом теснились пояснительные надписи, таблицы, деловито пестрели штриховкой графики. Смотрелся чертёж очень внушительно. Во всяком случае, не похоже было, что старик изобразил всё это для отвода глаз. В конверте оставались ещё несколько листов – плотно стиснутая, исполненная технической премудрости стопка.
«Должно быть, настоящие, – решил Кат. – Только что теперь с ними делать?»
– Ладно, верю, – сказал он и аккуратно сложил чертёж по прежним сгибам.
– Ещё бы не верил! – огрызнулся Фьол. – Зачем бы я врал?
– Не знаю, – сказал Кат равнодушно. – Я вообще без понятия, чего от тебя ждать.