Правда, не факт, что помог бы. Ох, не факт.
Лучший Атлас Вселенной
– Шестьдесят тысяч марок, – выговорил Кат сквозь зубы. – Ни больше, ни меньше. Дивная точность.
Петер поднял воротник и повертел шеей, словно пытался ввинтиться внутрь одежды.
– Сказали – пятьдесят за весь ущерб, – напомнил он. – И ещё по тысяче за каждый просроченный день.
– Если у вас даже бандиты так аккуратно деньги считают, – проворчал Кат, – удивительно, почему страна настолько нищая.
– Бандиты как раз богатые, – возразил Петер и, подумав, добавил: – А от этого уже страна нищая.
Вокруг простиралась пустошь, усеянная хвойными кустами. На западе кусты росли гуще, казались сплошной тёмной полосой, и сейчас в эту полосу, умирая, валилось багровое солнце. К востоку виднелась мешанина заборов и лачуг, собранных из кусков шифера, битых шлакоблоков, трухлявых досок и прочего строительного мусора: то были задворки города, пристанище бедняков. Между заборов вилась дорога, сохранившая местами участки ровного асфальта, но по большей части разбитая в хлам. На обочине догнивала свой век скамейка, поставленная, верно, ещё в те времена, когда здесь регулярно ходили дилижансы.
Рядом со скамейкой стояла госпожа Фрида Энден. Шляпка её, приколотая к бронзовым кудрям на макушке, смотрела прямо в зенит. Руки были упёрты в бёдра – крутые, обтянутые полами синего пальто. Ноги (обычные, без копыт) притоптывали по усыпанной окурками земле. Из-под пальто выглядывала кисточка хвоста.
На скамейке лежала туго набитая дамская сумка с верёвочными ручками. В сумке было ровно шестьдесят тысяч рунхольтских марок – целый ворох бумажек, хрустящих, разноцветных, пахучих. Чтобы разжиться марками, Кату пришлось отнести на обмен в банк столь ценившееся здесь золото.
Очень много золота.
Почти всё, что выдал две недели назад градоначальник Будигост.
Каждый раз, когда Кат смотрел на сумку, настроение у него становилось чуть-чуть хуже. Хотя, казалось бы, хуже было уже некуда. «Интересно, – думал он, – тот солнечный мужик и это предвидел? Вот что бы ему было явиться во сне Будигосту и повелеть выдать мне побольше?»
Они с Петером лежали в кустах недалеко от обочины, спрятавшись за колючей порослью так, чтобы их не заметили с дороги. При этом Кат прекрасно понимал, что не успеет вскочить и добежать до скамейки, если дела пойдут не по плану. А даже если бы и успел – много ли он сможет сделать вооружённым бандитам? Но выбора не было. Рейдеры, которые связались с Фридой, потребовали: приходи одна. Поэтому Кат и Петер лежали на пыльной траве, укрывшись за пыльными кустами, и ждали.
– Едет кто-то, – Петер заворочался.
– Голову ниже, – сказал Кат. Мальчик безропотно уткнул подбородок в землю. Кат прищурился, стараясь разглядеть то, что приближалось по дороге. Стук подков становился всё громче, в закатных лучах отсвечивали киноварью дверные стёкла. Через минуту сомнений не осталось: это была та же карета, в которую вчера затащили Эндена похитители.
Фрида тоже её заметила. Привстала на цыпочки, приложила ладонь ко лбу. Хвост, высунувшийся из задней прорези пальто, нервно хлестнул по икрам.
Карета подъехала. Рыжий кучер (тот самый) осадил коней; кони заржали, подняли пыль. Кучер спрыгнул. Вразвалочку, поправляя на ходу жавшие в паху штаны, подошёл к скамейке. Потянулся за сумкой.
Фрида, резко повернувшись, отвела его руку, сказала что-то. Кату стало видно её лицо – сердитое, с выщипанными в нитку бровями и крупным крестьянским носом. «Хочет сперва увидеть профессора, – догадался Кат. – Баба-то не из робких. Да что толку…» Толку и впрямь оказалось мало: рыжий небрежно, даже с какой-то ленцой толкнул женщину в грудь. Та взмахнула руками и повалилась набок, попутно ударившись локтём о скамейку, а рейдер открыл сумку и принялся в ней копаться.
Петер тихо закряхтел – жалел, видно, Фриду. Кат же испытал душный спазм ярости. Рыжий надрывал запечатанные пачки, слюнявил кончики пальцев, развёртывал купюры веером, тискал и мял деньги – его, Ката, деньги!
«Встать и подойти, – мысли плавали в багровом мареве, – вперёд мальчишку пустить. Прикинется местным, беседу затеет: мол, кто такие, да что у вас тут за дела… А пока он зубы заговаривает, подобраться ближе и – по горлу рыжему хероплёту. Но те, в карете, у них ведь, наверно, оружие? Надо было сперва духа выпить, прежде чем сюда тащиться. Тогда и скорости хватило бы на троих, и силы. Может, сейчас у мальчишки взять? Чего он тут, в самом деле, бесплатно валяется, сучёныш?»
От злости заколотилось в висках. Кат сморщился и, подтянув ко рту руку, вцепился в запястье зубами. Боль отрезвила, гнев пошёл на убыль. «Врёшь, падаль, не возьмёшь», – подумал Кат неизвестно о чём: то ли о болезни, то ли о Разрыве, то ли обо всём мире в целом и о Вельте в частности.
Кучер между тем закончил считать деньги, кинул в сумку последнюю пачку и, обернувшись, свистнул. Дверь кареты распахнулась. Наружу полез Энден – медленно, вцепившись в ручку, нашаривая копытами ступеньки. Эта медлительность, похоже, пришлась не по нраву тем, кто был внутри: показалась обутая в тяжёлый ботинок нога, Эндена нетерпеливо пнули в заднее место, и профессор кубарем скатился со ступеней в пыль. Следом из кареты вылетел портфель.
Кучер, прижав к себе сумку, влез на козлы. Кони дёрнули, карета, лихо кренясь, описала дугу и укатила в пустошь.
Кат встал и неторопливо зашагал к скамейке. Петер, обогнав его, добежал до Фриды и помог ей подняться, за что был удостоен скупой улыбки и нескольких слов на родном языке. Энден справился сам: когда Кат подошёл, профессор уже принял вертикальное положение и пытался приладить на место наполовину оторванную манжету рубашки.
– Демиан! Рад тебя видеть! – голос его дребезжал. На скуле, тяготея к глазу, лиловел синяк.
– Демьян, – сухо поправил Кат. – Идти сможешь?
– Смогу, смогу, – кивнул Энден. – Я в порядке. Только эти сволочи очки мне разбили… Да…
Он хлопнул себя по бокам и близоруко огляделся. Кивнул стоявшей рядом со скамейкой Фриде – та как раз закончила отряхивать от пыли пальто и достала из кармана папиросы.
– Живой, – безрадостно констатировала она.
– Живой, – признал Энден и, помявшись, добавил: – Спасибо… Что выручила.
Фрида сунула в зубы папиросу и, пряча спичку в горсти, прикурила.
– Это они тебя выручили. У меня в жизни столько денег не водилось. Даже тогда, когда я замужем за тобой была... – она, прищурив глаз, выпустила дым уголком рта. – Особенно тогда.
Энден неловко ухмыльнулся.
– Благодарю, молодые люди, – сказал он.
– Были рады помочь, – отозвался Петер, зябко кутаясь в куртку.
– Ну, – сказал Кат, – раз все рады, тогда можно топать в город. А потом, ты, профессор, расскажешь о себе.
– Что именно тебя интересует? – спросил Энден с некоторым вызовом.
«Интересует, как можно быть таким долбаком», – подумал Кат.
– Да не слишком много, в общем-то, – сказал он. – Только та часть твоей биографии, в которой ты умудрился задолжать очень серьёзным людям очень крупную сумму наличности. Настолько крупную, что у меня больше ничего не осталось.
Энден задрал подбородок:
– Я… Я всё верну. Со временем.
– Которого у нас почти нет, – подхватил Кат. – И так целый день потеряли. Идём уже. Не то Разрыв нас опередит. Так должником и помрёшь.
Они двинулись по дороге, что вела между бедняцких лачуг. В вечернем воздухе пахло дымом и отбросами. Кричали дети, протяжно вопили местные карликовые кошки. Из-за заборов поглядывали на путников хмурые, скверно одетые люди – без особого интереса, просто желая убедиться что это не полиция и не бандиты. Несмотря на густевшую темноту, ни в одном из окон не теплился свет. Местные жители экономили на свечах.
Кат вздохнул с облегчением, когда увидел впереди вывеску бакалейной лавки. Здесь начинался город: дома были в сносном состоянии, горели фонари. А главное – здесь можно было найти транспорт.
Пройдя ещё немного, они заметили у обочины экипаж – открытую повозку, запряжённую ушастой лошадью, которая тщетно обнюхивала коротким хоботком землю в поисках травы. Петер поговорил с извозчиком, и тот приглашающим жестом похлопал по сиденью, подняв небольшое облако пыли. Энден полез в повозку первым, за ним вскарабкались Фрида и Петер. Сев на последнее свободное место, Кат попытался поднять сложенный гармошкой навес, но дуги, на которых крепился брезент, оказались сломанными. Впрочем, ветер стих, а дождя не предвиделось.
Ехали молча. Кат смотрел, как мимо проплывают дома – двухэтажные, трёхэтажные, с мансардами, с колоннами, с затейливыми пристройками. Энден, сгорбившись, трогал кончиками пальцев синяк на скуле и время от времени тянулся к переносице, чтобы поправить несуществующие очки. Фрида смолила папиросу за папиросой. Петер забился в угол повозки и сидел тихо, как мышь. Только вздыхал порой тяжело и длинно.
«Что же со мной творится? – хмуро размышлял Кат. – Неужели болезнь пошла вразнос? А может, просто чужие воспоминания отзываются, только в такой вот поганой форме? Одно ясно – началась эта херня после Батима. Раньше ничего подобного не бывало».
Вдруг вспомнилось: гигантский бункер, темнота, расщелина, в которую виден свирепствующий вихрь. Смотрят из ревущей мглы полные ярости огромные глаза. Кат протягивает руку и, не думая, машинально пытается втянуть в себя чужую энергию – понапрасну, впустую...
Понапрасну?
Впустую?
«Ети меня! – он выпрямился, поражённый. – А ведь могло и получиться! Я же тогда не чувствовал ничего, даже когда у пацана пневму брал. Из вихря бы зачерпнул – тоже бы не заметил… Да, дела. Похоже, что и вправду зачерпнул. У самого Основателя дух испил, значит. Ну и мучайся теперь, богоборец. Ещё скажи спасибо, что жив остался. Теперь ясно, откуда голос этот психованный, откуда сны, ярость почему накатывает. Вот ведь блядство какое».
Тут извозчик сделал губами «тпр-р-р», и повозка остановилась.
Энден, словно проснувшись, вскинул голову и подслеповато огляделся.