Петер коротко ответил.
Рыжий вдруг захохотал. Хлопнув себя по коленям, повторил ответ Петера – видно, это была какая-то удачная шутка. Рейдеры за его спиной тоже заржали.
«Пацан-то умеет выкрутиться, когда надо, – смекнул Кат. – Хорошо, что у нас обманки работают. Кажется, пронесло…»
Тут устройство на поясе Петера как-то не по-хорошему защёлкало. Поддельное лицо с россыпью прыщей над переносицей расплылось, истаяло. Мелькнула испуганная мальчишечья рожица. Всего на мгновение. Но иногда мгновение – очень долгая штука.
«Подгадил Чолик, стерва», – звякнуло у Ката в голове.
Рыжий прищурился: всё-таки света в коридоре было маловато. Повелительно крикнул. И стал приближаться, с угрозой шаря за пазухой. Его подельники оказались проворней – успели достать пистолеты, но пока не целились, держали стволами вниз.
«Всё», – Кат выронил бесполезную палицу и полез в карман. Толку от ножа сейчас было чуть. Но хоть так…
Вдруг Ирма резко, со всхлипом набрала воздуха и запела. Это был простой мотив, похожий на колыбельную, которой унимает младенца среди ночи усталая мать. Без слов, без смысла, просто несколько повторяющихся звуков. «А-а-а, а-а-а-а», – тихий, надтреснутый голос. Она лежала у стены, свернувшись в клубок. «А-а-а, а-а-а-а. А-а-а, а-а-а-а».
Рыжий остановился. Сжал кулаки, оскалился. На лбу пиявкой вздулась жила. Глаза забегали. Он что-то забормотал и с силой ударил себя в челюсть.
«А-а-а, а-а-а-а».
Один из рейдеров, стоявший у двери, выронил пистолет, упал на колени и затрясся. Кату показалось – смеётся; но через несколько секунд до его слуха донеслись рыдания. Рейдер ревел в голос, как маленький мальчик, и пистолет валялся рядом с ним, словно забытая игрушка.
«А-а-а, а-а-а-а. А-а-а».
Второй бандит выпучил глаза и вцепился в собственные волосы с такой силой, будто хотел сорвать с черепа скальп, а потом, загребая ногами, враскачку побрёл вглубь коридора. Каждый раз, когда он натыкался на стену, из груди его исторгался вопль. В конце концов, он нашёл выход в цех, где готовили штофф, и исчез в темноте.
«А-а-а, а-а-а-а».
«Ирма приходит в себя. У неё есть способность», – вспомнил Кат слова Петера. Похоже, способность Ирмы была недюжинной; удивительно, как девушку, обладавшую таким даром, смогли похитить и удерживать в плену.
Однако нужно было действовать.
Рыжий стоял слишком далеко – в трёх саженях от Ката. Он, в отличие от остальных, сопротивлялся дару Ирмы: нашарил-таки под курткой кобуру и пытался её расстегнуть. Кат двинулся было вперёд, но опоздал. В лоб ему уставился пистолет. Воронёный ствол ходил ходуном, рейдера трясло, как с лютого похмелья. Неизвестно, что творилось у него в голове, но выстрелить он мог в любой момент.
«Была не была».
Кат осторожно, с предупредительной медлительностью начал поднимать руки.
Рыжий глядел на него поверх прыгающей мушки и скалился, как больной пёс.
«Далеко. Не смогу. Дурак я, дурак».
Пальцы Ката когтями впились в воздух. Рыжий встрепенулся, по телу от ступней до головы прошла судорожная волна. Пистолет брякнулся на пол.
Кат резко крутанул рукой, притягивая взгляд жертвы.
Убедился, что схватил крепко.
И, бросив, наконец, сдерживаться, со всей силы втянул в себя сладкую, дивную, кипящую пневму.
…Это было, словно возвращение в детство, в то летнее утро, когда по какой-то забытой причине он ощущал бесконечное счастье, и солнце улыбалось с бесконечного неба, и впереди ждала бесконечная жизнь.
Это было, словно объятия Ады, когда она, голодная до любви, обхватывала его руками, ногами, обволакивала всем своим существом, и они до самого утра были только вдвоём в целом мире.
Это было, как стакан ледяной воды после блужданий в пустыне Разрыва. Как стопка водки после тяжёлой работы. Как свежий хлеб из печи после охоты в зимнем лесу.
Это была настоящая жизнь.
…А потом его кто-то толкнул в бок.
– Демьян, хватит! Да хватит же! Он умрёт сейчас! – голос был незнакомый. Кату потребовалось какое-то время, чтобы осознать себя, вспомнить, что он и Петер забрались в берлогу рейдеров, что на нём и на Петере – обманки, и что обманка изменила голос Петера, так что, по видимости, это именно Петер сейчас толкает его и требует остановиться.
«Хрен там», – подумал Кат с наслаждением, добирая остатки рейдерского духа. Вообще-то, дух был не самого лучшего качества: рыжий определённо чем-то недавно обдолбался. Пьяная пневма – не лучший выбор. Но, как говаривал Кила, «на бесптичье и жопа – соловей»…
Тут Петер ударил плечом – с разбега, так сильно, что Кат пошатнулся и разорвал связь.
Рыжий грохнулся на пол и завыл, истекая слюнями. Он весь искрился золотом, каждое его движение вызывало в пространстве упругие муаровые волны. Свет в коридоре стал пурпурным и сладострастно мерцал.
«Хорошо, – отметил Кат. – А могло быть ещё лучше».
– Ну что ты наделал, – печально сказал Петер. – Теперь человек калекой останется.
Он до сих пор был в облике прыщавого бандита: обманка работала, хоть и могла дать сбой в любой момент. У стены лежала Ирма – маленькая, сжавшаяся в комок. Она больше не пела. Волосы её шевелились и разбрызгивались водопадом, пижама сверкала множественными гранями, будто высеченная из бриллианта.
– Надо выбираться, Демьян...
Кат взмахнул рукой. Петер отлетел, впечатался в стену и упал рядом с Ирмой. Больше он ничего не говорил, только мотал патлатой башкой и тёр затылок.
Кат подобрал пистолет – чёрный, как смерть, тяжёлый, как память – и сунул за пояс.
Дверь приблизилась, содрогнулась и с готовностью подставила замочную скважину. Ключ долго не хотел вставляться; спустя минуту – или четверть часа, или час – Кат осознал, что пытается вскрыть замок ножом. Ещё несколько часов – или секунд – ушли на то, чтобы вспомнить, где он в последний раз видел ключи. Ну конечно! Вон они, валяются возле Петера. С ключами дело пошло на лад; скважина довольным голосом заурчала и поддалась.
Свобода!
Век повеки, отныне довеки!
На улице хозяйничала ночь, в небе сияли два месяца: сапфировый и рубиновый. Чуть ниже виднелся третий, едва народившийся – чистый и острый, ни дать ни взять заточенный серп. Это было до одурения красиво. Но всё-таки не так красиво, как полуночный небосвод Китежа.
Кат шагнул наружу, задев притолоку макушкой, и аккуратно прикрыл за собой дверь. Кто-то спросил его о чём-то на неизвестном языке. Он поглядел по сторонам. Увидел двоих рейдеров-охранников. Занятно: у обоих были пристёгнуты к поясу боевые жезлы, довольно мощные с виду. Похоже, на вооружение внешней стражи бандитское начальство не поскупилось.
Тот, кто спрашивал, повторил свой вопрос; у него были замечательно густые брови и такие же густые усы – будто три зубные щётки на лице. Кат вместо ответа ухмыльнулся и от души хлопнул рейдера по плечу. Тот тоже ухмыльнулся – неуверенно и криво. Тогда Кат хлопнул по плечу другого охранника, плечистого, с единственным коротким рогом, торчавшим прямо из середины лба. И спокойно пошёл прочь. Он совершенно ничего не боялся: обманка работала исправно. Для всего мира он был толстым бандитом, дежурившим этой ночью на складе. Человек устал сторожить пакеты со штоффом и отлучился на двор до ветру. Обычное дело.
Охранники, видимо, не почуяли дурного, поскольку от Ката отстали и даже затеяли за его спиной ленивый разговор. Вероятно, обсуждали красоту трёх вельтских лун.
Кат же, неторопливо шагая, пересёк вымощенный бетонными плитами двор и ступил под сень здоровенного дерева, росшего в десятке саженей от дома. Опьянение потихоньку отступало, но, как всегда после пития духа, стали необычайно восприимчивыми все чувства, в первую очередь зрение. Он отчётливо видел впереди, на пустоши тёмную полосу – дорогу в город. Старую, разбитую, кривую. И тем не менее прекрасную. Не потому, что перебравшему пневмы Кату всё казалось прекрасным. Просто дорога вела к свободе.
К свободе – без настырного дурного мальчишки, без его девки и их щенячьей любви, без спасения никому не нужных рабов.
Без всего этого дерьма.
Ну, а если придётся что-то вспомнить потом – что ж, будет просто ещё одно воспоминание. Упырям на роду написано уживаться с непрошенными воспоминаниями, это привычная помеха. Одной помехой больше, одной меньше. Ерунда.
Вот что важно: бомба. Оазис. Взрыв.
И возвращение домой. К Аде.
Он постоял немного под деревом, в темноте. Рейдеры у входа вяло перебрасывались фразами; про Ката, похоже, забыли.
«Пора делать ноги, пока обманка не отключилась», – подумал он.
В этот самый момент раздался странный щелчок. Кат опустил голову. Растерянно оглядел собственные ладони (знакомые, крупные), собственный плащ, собственные ступни в огромных грязных ботинках.
Чужая личина исчезла. Он снова был собой.
«Вот сука! – паскудная ухмылка Чолика возникла перед глазами, будто наяву. – Дохлые кристаллы поставил. И в палицу, и в обманки. Сука, сука!»
Он поднял взгляд.
Охранники не смотрели в его сторону. Они смотрели на дверь, откуда именно сейчас, шатаясь, вывалился Петер с Ирмой на руках. Его обманка пока ещё работала. Рейдеры, однако, заступили ему дорогу. О чём-то спросили – куда громче и злее, чем спрашивали Ката.
Петер с трудом ответил. Подумав, добавил пару слов.
Охранники нехотя расступились.
«Ишь ты, – равнодушно подумал Кат. – Пацан всё-таки выкрутился».
Тут из-за двери показался ещё один бандит. Тот самый, который побрёл в цех, когда Ирма начала петь. Очевидно, он не задержался в цехе, а спустился в подвал. Поскольку теперь вёл с собой, придерживая под локоть, женщину из числа пленных рабов.
А ещё двое рабов следовали за ним. Парень и девушка – обнявшись, запинаясь на каждом шагу.
«Что за ерунда? – Кат сощурился. – Он решил вывести всех погулять среди ночи?»
Охранники засуетились. Один из них, с бровями-щётками, отстегнул от пояса жезл и прицелился в рейдера, который шёл с женщиной. Второй – единорог – взял за рукав Петера.