«Что значит – прорвалась?» – спросил Кат, макая огрызок баранки в повидло.
«А вот то и значит! – сказал градоначальник сердито. Он подошёл к стене, где висела карта, и ткнул в неё пальцем. – Вот здесь! Здесь, где было хлебное поле и село Вершки! Нет больше ни поля, ни Вершков, ни корешков! А есть только пустыня! И вообще там такое творится, что человеку близко подходить не стоит».
«Вот как», – сказал озадаченный Кат.
«Да, вот так, – градоначальник утёр красное лицо красным платком, подсеменил обратно к столу и подлил из самовара себе в чашку кипятка. – Вот так. И эта штука растёт, Демьян. Две недели назад мне про неё впервые доложили. Тогда она была размером три версты в поперечнике. А сегодня говорят – она уже десять в длину и пятнадцать в ширину! Полтораста квадратных вёрст!»
«Ничего себе, – сказал Кат. – Этак она скоро…»
«Совершенно верно, – закивал Будигост. – Если пустыня будет расти такими темпами, то через месяц придётся эвакуировать Китеж. Максимум – через два месяца».
Кат сразу вспомнил про Аду, про её дом и про всё остальное. И ему стало нехорошо.
«Что можно с этим сделать? – спросил он. – Что я-то могу?»
«Ты мироходец, – сказал градоначальник. – Мы здесь не знаем, как быть. Но на каком-нибудь другом свете, возможно, знают. Может статься, в иных мирах такое уже победили».
Кат смотрел на него, на маленького толстого человечка с окладистой рыжей бородой и положенной по статусу длиннющей гривой волос. «Как можно победить Разрыв? – хотелось сказать. – Как можно победить солнце, или зиму, или ночь?» Но ничего этого он не сказал, потому что градоначальник – это, как ни крути, градоначальник. Даже если ты вот уже десять лет кряду таскаешь ему разные диковины с других планет.
«Почему это произошло?» – спросил он.
«Да прах его знает», – сказал Будигост севшим голосом. Долил заварки в чашку, взял её обеими руками и стал пить, громко прихлёбывая, глядя куда-то в область галстука на Катовой шее.
Кат молчал и думал об Аде. Об её доме.
Баранок с повидлом больше не хотелось.
Допив, Будигост хмуро посмотрел на чашку. Повертел так и этак, ощупывая выпуклые узоры на фарфоровых боках.
А потом, несильно размахнувшись, швырнул её в угол.
Перед глазами мелькнуло размазанное пятно, по кабинету пронёсся порыв ветра. Кат сморгнул. Градоначальник по-прежнему сидел за столом: только растрепались волосы, да ещё сильней побагровело лицо. В руке была зажата чашка – целёхонькая.
«Могу ещё, – пробурчал Будигост, отдуваясь. – Только силы уже не те. В молодости-то быстрее был, а нынче… Эх. У самого пола поймал».
Он осторожно поставил чашку под краник самовара. С присвистом выдохнул.
Поднял на Ката взгляд и негромко спросил: «Так что, пойдёшь?»
Ну, Кат и согласился.
А куда деваться, если просит градоначальник?
Куда деваться, если рядом с твоим городом растёт язва, которая пожирает землю и убивает всё живое?
Куда деваться, если тебе дают чемоданчик целковых, да ещё приглашают на городской склад лично к главному кастеляну, дабы бесплатно взять любые вещи, что потребуются для путешествия?
Собственно, Кат знал, куда деваться в таких случаях.
В другой мир. Или, как говорили мироходцы, на другой свет. Навсегда. С концами. И хоть трава не расти в этом пеженом городе, чтоб ему провалиться.
Отправиться в опасное путешествие? За-ради блага родины, за-ради любимого государства, созданного Основателем, за-ради народа общим числом сто тысяч душ, включая женщин, детей и чернь без гражданских прав? Идите-ка вы, ребята, ищите другого придурка. Кат обладал редчайшим даром, который позволял исчезнуть из поля зрения градоначальника быстро и надёжно, и не преминул бы этим даром воспользоваться, если бы не одно обстоятельство.
Ада.
Ада, Ада, Ада. И её проклятый дом. От мыслей об этом начинало мутить, как от сильной головной боли.
…Мутило и сейчас.
Поэтому Кат нашарил на полу рядом с креслом холодную, как смерть, бутылку, начислил ещё стопку и выкушал. После чего – наконец-то! – стал клевать носом и потихоньку задрёмывать.
Мысли, едва возникнув, обращались в короткие сны. Опять явился выпитый Адой мертвец, почему-то весёлый, праздничный. «Бывайте, милые, – сказал он, – был я, да вышел весь, а вы тут мучайтесь, бляди!» Кат потянулся схватить его, но Петер (это был Петер, с самого начала) отдал Кату свою драную куртку и в придачу подарил монетку. Монетку пришлось выбросить, она была вчерашняя и уже не годилась. Тут он услышал, как на кухне возится Ада, и ужасно обрадовался, что ей, оказывается, можно жить где угодно, жить вместе с ним. «Надо силовых кристаллов раздобыть, – сказала она, – иначе с голоду помрём. И книгу найди».
Кат заспорил, горячась, потому что они с детства знали: пневму нельзя пить из кристаллов, можно только из живого человека. Но Ада будто не понимала, упрямилась, и всё говорила про книгу. «Книга, книга, – повторяла она, – ступай найди её, ступай в Танжер».
Кат взялся было спорить про книгу, но вдруг проснулся – проснулся во сне.
– Танжер, – сказал человек-солнце. – Ступай в Танжер. Найди книгу.
Вокруг царил мрак. Не обычная ночная темнота – такая, которую можно прогнать огнём лампы – а мрак, лютый и холодный. Тьма, что, наверное, наступает после смерти.
Но Кат был в этой тьме не один. Рядом стоял человек, будто бы сделанный целиком из светящегося золота. Смирял тьму, не давал ей подобраться, схватить Ката, установить навечно свои законы.
– Танжер, – говорил он. – Книга. Атлас.
– Какая книга? – Кат умирал от холода, от тоски, царившей до самых пределов, до бесконечности. Единственное, что могло его спасти – слова человека, который светился золотым сиянием. – Какой атлас? Где он?
–Лучший Атлас Вселенной, – сказал человек-солнце отчётливо и непонятно.
И пропал.
Кат остался в одиночестве. Это оказалось так страшно, что он просто взорвался от ужаса. Выпал из собственного тела, полетел вперёд, вверх, вниз, во все стороны.
И проснулся.
На этот раз по-настоящему.
Было очень холодно. Печь остыла, в доме хозяйничал сквозняк. Спавший на тахте Петер выводил носом мелодию из двух нот. В трубе сдержанно выл ветер.
Кат застонал и вытянул онемевшие ноги. Он чувствовал себя разбитой тарелкой, которую плохо склеили заново. Сон ещё не до конца растаял в голове, он проникал в реальность, заражал её страхом и одиночеством, а стоявший в доме холод был проводником, соединившим явь и грёзы.
Кат откашлялся.
– Лучший Атлас Вселенной, – пробормотал он.
Петер перевернулся на другой бок и ровно, глубоко задышал. На улице с неторопливым скрипом, под цоканье копыт проехала телега.
Близилось утро.
Кат подобрал бутылку, встал и побрёл наверх досыпать.
III
Вот так всё и началось. Большие группы подопытных по двадцать-тридцать тысяч человек. Пригодные для жизни планеты. Устройства, которые умели обращать людей в богов – древние устройства, забытые. Основатель усовершенствовал их, сделал обращения массовыми: не возиться же с людишками по одному! Переносить в иные миры – тоже сразу и помногу. У него хватило таланта, чтобы собрать сверхмощные телепорты.
Конечно же, он лишил своих подопечных возможности ходить в Разрыв. Ещё чего: этак каждый сможет вернуться на Землю, поработить людей, накопить огромное количество энергии и развязать вселенскую войну. Нет. Никакого Разрыва. Никакой свободы.
И только долгие годы наследственных изменений позволили появиться таким, как ты, о путник.
Мироходцам.
Лучший Атлас Вселенной
– А я думал, вы его похороните, – сказал Петер.
Они снова стояли перед особняком Ады. Светило солнце, под ногами поскрипывал снег. Если посмотреть влево, можно было разглядеть поверх домов далёкий шпиль ратуши с ослепительной точкой золоченого кораблика-флюгера.
Калитка за ночь примёрзла к столбикам ограды и не открывалась. Кат исправил это пинком.
– Похороню, – сказал он, подходя к крыльцу и нашаривая в кармане ключи. – Только копать не придётся.
Петер ступал рядом, стараясь не отставать. Он был во всём новом: утром Кат сводил его на городской склад, воспользовавшись давешним разрешением градоначальника. Со склада Петер вышел одетым и обутым – в лучшем виде, на взгляд Ката. Правда, длиннополая суконная куртка и парусиновые штаны сидели на мальчике мешковато, а цветом напоминали болотную жижу. Но это была крепкая одежда, шитая хорошими, без гнилья, нитками. В долгом путешествии надёжность важнее изящества. Ну, а ботинки – высокие, с толстой подошвой – годились и для осенней грязи, и для глубокого снега, и для рыхлого песка.
Кат справился с замком и перешагнул порог. Петер, войдя следом, прикрыл за собой дверь – не слишком плотно, будто собирался в случае чего дать дёру.
В доме пахло яичницей. Ада выглянула из кухни, вытирая руки о передник.
– Доброе утро, – сказала она.
– Видали добрее, – сказал Кат.
Петер молча поклонился.
– Завтракать будете? – спросила Ада.
– Мы в подвал, – сказал Кат.
– А, ну ладно, – кивнула Ада. – Как управитесь, возвращайтесь. Молодому человеку овсянку могу приготовить. Ты ведь ешь овсянку? – обратилась она к Петеру.
Тот снова поклонился, не издав ни звука.
– Сыты уж, – сказал Кат. – Надо дела делать.
– Ну делайте тогда, – Ада поправила передник и исчезла на кухне, где тотчас зашипело на сковороде масло.
В зале было светло, по углам играли радужные зайчики от люстры. На оконных стёклах цвели морозные узоры. Мирно звякала за дверью посуда, сипел, неторопливо закипая, чайник. Сложно было представить, что двумя аршинами ниже, в подвале лежит труп.
Петер прочистил горло.
– Она же помнит, что вчера случилось? – голос его чуть дрогнул на последнем слове.
– Да, – сказал Кат.
Не снимая плаща, он взял с полки подсвечник, зажёг огонь и направился в подвал.