Я хотел жить сильнее всех. Только что закончился мой сон про серебристых насекомых, и я перестал слышать металлический шорох ножек и крыльцев. Я выл, как волк, как вампир, пронзенный деревянным колом. Голос хриплого пьяницы, складки голосовых связок залеплены мокротой. А потом снизошел покой, и я впал в чудесное оцепенение. Эта божественная неподвижность сопровождала меня при каждом выходе из левитации. Dieu Le Veut превратил кабину в баню и массажный салон, потом напылил на меня одежду и отполировал мою лысую черепушку (слизь вытравила все до единого волоски на теле). Наконец-то я могу приступить к своей работе!
Аланис лишь через несколько часов передала нам сообщение о смерти Анны-Сью, когда мы уже напрямую стали спрашивать, почему она не вышла из своей каюты. Она была мертва уже три месяца. Проснулась почти на полгода раньше положенного срока, что уже само по себе было непонятно. Ее ум не хотел больше оставаться в состоянии полубытия, энцефалограммы сошли с ума, так что SI могла лишь рискнуть, погрузив ее в криоспячку, либо разрешить ей, как члену Совета, досрочно покинуть капсулу. Она выбрала второе, учитывая скорое пробуждение остальных и риски, связанные с повторной заморозкой. DLV немедленно начал процедуру.
Анну-Сью пролечили, затем пропустили сквозь мембранные покрытия в центральную часть ковчега, где она стала наблюдать за подготовкой городов к приему колонистов. Она неплохо справлялась в условиях невесомости, я, просматривая голографические фильмы, поражался грации, с которой она отталкивалась от стен, используя все точки опоры для коррекции полета. Когда что-то шло не так, она ругалась, как админ над легшей сетью, или сжимала кулаки до побелевших костяшек. Большую часть времени она проводила в пространстве Плаща, внешней сферы, окружавшей Муравейник, наблюдая ход творения через прозрачные стены.
Вид был впечатляющий: прямо на глазах возникала растительность, отпочковываясь и выстреливая из висящих в воздухе особых облаков, состоящих из органики. Низкие, одно– и двухэтажные здания, теснящиеся вокруг узких улочек и площадей, покрывались текстурой, заполнялись перегородками и содержимым. На ярусах B и C Dieu Le Veut делал пробные пуски искусственной воды в высохшие русла, ручейки журчали по камешкам и упавшим пням деревьев, еще не приобретшим правильной окраски. На ярусе А через каждые шесть часов шел снег в течение пятнадцати минут; здесь застройка казалась плотнее и массивнее, а растительность – реже. Восходы и закаты трех независимых солнц отмеряли разное время дня. По вечерам Ковчег уменьшал притяжение в пределах Муравейника, дул ветер, а среди зданий и деревьев со скоростью грызунов двигались аморфные недоживотные, роясь в грязи и взбираясь на стены, водостоки, ставни и крыши. Я тогда понятия не имел, зачем DLV их развел? Аланис не хотела это объяснять. Бегущие клубки жизни исчезли еще до погружения в анабиоз первого колониста. Допускаю, что это вносились элементы хаоса в процесс творения либо корабль экспериментировал с биологическими формами, которые когда-нибудь выпустят на покорение дикой планеты.
Момент смерти Анны-Сью был запечатлен настолько точно, что я чувствую себя живым свидетелем этого. Я видел во всех ракурсах, как из темноты вылетает серая, вибрирующая пластина и отрезает голову женщине, наблюдающей за Муравейником. Бьет точно, сзади, кровь хлещет из порванных артерий, большие брызги летят во все стороны. Темные шарики крови, меняя при движении форму, обозначили траекторию полета тела. Голова улетела в сторону и отбилась от светящейся стены палубы B, как футбольный мяч. Женщина не успела понять, что же ее убило. Она была обезглавлена так внезапно, что если бы попала в загробный мир, то уверенно настаивала бы, что жива, а во всех ошибках, конечно, виноваты мужчины. Ее смерть вызвала у меня истерический смех.
Квадратная пластина плавала в вакууме (затем в смеси кислорода и азота) около двадцати месяцев. За это время она меняла направление уже тысячу раз, пролетела десятки километров, чтобы однажды ударить кромкой толщиной в миллиметр меж позвонков Анны-Сью. Вероятность этого была меньше, чем авария челноков Ахиллес и Гектор, которые десять лет летали над разными Хабитатами и однажды, в результате ошибки навигатора, столкнулись возле марсопорта Nord. Как и в «Илиаде», Ахиллес победил Гектора, вышел из поединка целым и невредимым, и еще долгие дни за ним тащились дымящиеся остатки случайного противника. Но это событие на борту DLV было тем более странным, что нормы контроля за качеством на корабле-Ковчеге были выше обычного в системе Six Sigma.
Я знаю от Брэндона, что в программе 6∑ допускается 3–4 дефекта на миллион эпизодов, между тем FFP в проекте Эрец Израэль допускала только два дефекта на миллион. Одним из них оказался отколотый фрагмент обшивки, который DLV не смог успешно обезвредить. Аланис вовремя не предостерегла Анну-Сью, ошибалась и в расчетах и, по-видимому, преуменьшила вероятность того, что пути человека и фрагмента обшивки пересекутся в пространстве Плаща. Она прозевала эту ситуацию, и мы потеряли к ней доверие, потеряли изначальную радость того, что мы проснемся через четверть века, чтобы увидеть рождение колонии. Даже я перестал дышать полной грудью, хотя корабль гораздо успешнее справлялся с моей аллергией, чем с собственной.
Иеремия и Крепс начали спор о чем-то, чего я был не в состоянии понять, а также облаивать Брэндона за ошибки в расчетах, касающихся аварии Чифа Ли. Именно так я это и должен назвать: они не отчитывали его, не ругали, даже не давали нахлобучку – просто облаивали, используя нецензурные слова. Вся тройка не участвовала в шоу, устроенном Ковчегом, не наблюдала за шествием размороженных, выползавших из ниш в стенах корабля, чтобы заселить жилые уровни Муравейника. Питер также пропустил это необыкновенное зрелище, так как был поглощен исследованием тела Анны-Сью, хранящегося в медицинской кабине под присмотром Аланис. Согласно протоколу, мы должны были появиться на каждом ярусе, чтобы жители знали о нас, рассказать о задачах, которые они должны выполнить. Колонисты ожидали нашего прибытия; в их расписании визит наблюдателей должен был состояться на третий день их жизни здесь. Мы должны были посетить их как можно скорее, а далее – не нарушать развитие общества вмешательством извне. Наконец, через неделю, комиссию для встречи сформировали сами гуманисты: Эрвин, Джонсон и я. Остальные члены Совета отказались от участия в ней. Пожалуй, это было к лучшему.
Первая встреча прошла без особых помех, согласно Ватиканским протоколам. Я не мог сосредоточиться на лицах размороженных – они напоминали живых мертвецов, особенно несколько оказавшихся на борту стариков и детей. Я не мог сосредоточиться на бессодержательных переговорах или отчетах, передаваемых Аланис через нейронную сеть корабля. В голове звучал голос Иеремии, он ходил по коридору за Брэндоном и кричал, что на борту Dieu Le Veut лажовое распределение вероятностей. Этого я боялся больше, чем самого большого нанокатаклизма, боялся вещей, которые не должны были произойти и именно поэтому обязательно должны здесь произойти. Это были не только ошибки в коде Чифа Ли и явное нарушение системы контроля качества. У меня был повторяющийся сон и исцеление от неизлечимой аллергии. Питер обнаружил в течение месяца абсурдное накопление редких заболеваний в генах сообщества В, а Джонсон обеспокоился психологическим портретом людей, стремящихся стать лидерами в сообществе A (копирование личности Гитлера как минимум несколькими людьми). Эти явления стали множиться, и я должен был признать, что Крепс и Иеремия были правы: всё было хуже некуда.
На протяжении ста пятидесяти лет на меня действовали как физические, так и ментальные перегрузки, которые полностью разрушили бы любой искусственный интеллект. Пусть я и не сошел с ума, но постоянно испытываю навязчивые состояния: в моменты стресса я произношу слово GARDRAM, и тогда перед моими глазами вместо насекомых появляется лазурное небо и луг, усеянный цветами. Нервный тик и дрожащие руки не улучшают моё состояние, как и боль потрескавшейся кожи и удушливый спазм в горле. И все же просыпаюсь с надеждой, что моя история – рассказанная точно и честно – поможет колонистам познать правду. «Stranger than kindness, bottled light from hotels»[58], – мысленно вспоминаю песенку времен туманной молодости.
Джонсон не обнаружил у меня признаков безумия. Понимаю, что это малое утешение, когда один псих не диагностирует болезнь у другого сумасшедшего. Доктор бросился в пустоту, чтобы умереть: сделал это внезапно, после ужина, который он съел, как обычно, в компании Эрвина, Питера и моей, на тринадцатый день после третьего выхода из левитации. Он по-своему адекватно отреагировал на смерть оставшихся членов Совета, понял, что никакие заклинания и молитвы или даже любимые его пациентами новшества не защитят нас от неизбежного. «Более странный, чем доброта, свет бутылочный из отелей». Черт, из каких отелей?!
Нужно рассказывать по очереди, чтобы не заболтать эту историю, как художник-авангардист, наложивший кучу в центре галереи.
– Аланис, в твоих запасниках есть работы авангардистов?
– Конечно, Арчер. У меня есть все виртуальные выставки.
– Что ты о них думаешь?
– Они еще более удивительны, чем доброта.
Значение этих работ можно оценить лишь в определенном контексте, так же как и смерть членов Совета и все события в Муравейнике требуют понимания контекста. Уже нет тех, кто мог бы верно объяснить визуализированные с помощью SI распределения вероятностей: кривые витков, стандартные отклонения и медианы. Человек практически ничего не знает и поэтому должен пользоваться интуицией. Именно интуиция подсказывает мне, что Джонсон ошибся, что – как бы это странно ни звучало – напрасно сошел с ума и пытался себя убить. Мы увидели лишь иное обличье того, что сопутствовало нам всегда…
Из второй левитации часть экипажа выходила с хронической головной болью. Совершенно случайно это были три спорщика с тех времен, когда мы покинули Солнечную систему: Иеремия, Крепс и Брэндон, наш костяк точных наук. Они жаловались на недомогание, были неразговорчивы и раздражительны и через некоторое время начали избегать общения с другими людьми. Обеспокоенный Питер пытался заставить Аланис использовать медицинские капсулы, но умница SI не дала себя убедить. Она на расстоянии отсканировала мозги наблюдателей, но какую информацию получила – скрыла от своих коллег-медиков рода человеческого. Питер не сдавался, он начал самостоятельные исследования, используя весьма примитивные диагностические устройства.