Юлия Августина держала ее за руку и говорила что-то по-берберийски быстрым, доверительным стаккато, Клавдия же кивала, хотя в ее взоре и не было понимания. Девушка явно чувствовала себя плохо на открытом месте, похоже, она мечтала лишь о том, чтобы вырвать длань из рук Юлии и где-нибудь спрятаться.
Он миновал их, направляясь в сторону домиков прислуги, где жил и их хозяин. Искать долго не пришлось – вскоре на него едва не наткнулась смуглая женщина, тащившая полную овощей корзину.
– Сеньор доктор. – Она поставила корзину на землю и неловко поклонилась. – Вам чего-то нужно?
– Хочу знать, кто входил в мою комнату.
– Я не понимаю. Вы желаете пить? Может, есть?
Он схватил ее за руку.
– Ты еще недавно великолепно говорила по-окцитански. Кто входил в мою комнату? Кому дала ключ?
– Не понимаю. Я простая женщина для услуг.
Он сильнее сжал руку, и служанка вскрикнула, наверняка более от возмущения, чем от боли. Жордан краем глаза заметил, как Клавдия резко сжалась в комок, а Юлия Августина окинула его исполненным недружелюбия взглядом. Уловил он также блеск чего-то серебряного, словно бы одна из женщин возле фонтана носила на пальце массивный перстень.
– Я ничего не знаю!
Жордан уже понял, что ничего о таинственном госте от горничной он не узнает. Слишком она боялась. Это было видно по ее глазам. Похоже, взявший ключ крепко ее застращал.
Тогда он задал другой вопрос:
– А что значат слова Ur iya timasu?
– Не знаю! – Горничная явно была готова отречься даже от знания родного языка, и Жордан ее отпустил, поскольку дальнейший разговор смысла не имел.
Провожаемый осуждающим взглядом Юлии Августины, он прошел через двор. Фонтан тихо журчал, мелкие капельки уносились в воздух, но даже это не могло смягчить зной. Вернувшись в свою комнату, Доменик сел в кресло. Теперь, когда перед ним не было горничной, им овладели сомнения. И в самом ли деле он видел в ее глазах ужас или это ему лишь показалось? А может, страх был обычной реакцией простой деревенской женщины на кричащего на нее чужеземца? Может, в его комнате никого и не было? В конце концов, ничего не пропало, а он мог неточно запомнить место, на которое положил гребень и бритву. В последнее время настораживающе часто ему случалось допускать ошибки, на первый взгляд небольшие, однако способные иметь неприятные последствия.
Жордан уже не помнил, когда в последний раз спал спокойно целую ночь. Он чувствовал усталость и раздражение, и не только по причине жары. А донна Катарина была права – выглядел он неважно, и зеркало ежедневно это подтверждало. И дело было не в заострившихся чертах лица или бледности – Доменик Жордан даже в лучшей форме был далек от румяного и пухлого символа здоровья. В глазах у него было нечто, некий беспокоящий блеск, которого он надеялся никогда у себя не увидеть.
Перед ужином он переоделся, стараясь не упустить ни одной мелочи. Это его тоже тревожило. Элегантность всегда была его стилем, а теперь стала еще и необходимостью, словно бы застегивание пуговиц или забота о кружевных манжетах рубашки, которые обязаны торчать из-под кафтана на требуемую длину, были стеной, отделяющей его от мрака.
Он появился в обеденном зале, когда большая часть обитателей Дома пилигрима уже расселась за столом. Не хватало только супругов Зекондин, которым еду принесли в комнату. Зато рядом с хозяином дома сидел невысокий мужчина с намеком на рыжие усики над губами. Жордан вопросительно взглянул на донну Катарину, и та ему шепнула:
– Это офицер местной полиции, сеньор Баптиста. Наверняка с нами отужинает. Думаете, он явился кого-нибудь арестовать?
– А какое преступление вы совершили последним?
Донна Катарина захихикала, пряча лицо за веером. Жордан уселся напротив Баптисты и вежливо ему кивнул. Офицер ответил легким поклоном.
У него были глубоко посаженные глаза, которыми он одного за другим разглядывал сидящих у стола. На Жордане его взгляд задержался дольше, чем на иных, и он легко, почти незаметно прищурился. Тотчас после этого он отвел взгляд и занялся разговором с донной Катариной.
– А не поведаете ли вы, с какой целью почтили нас визитом? – допытывалась женщина.
В ответ Баптиста подмигнул.
– Каким бы я был офицером полиции, выбалтывая все свои секреты? – Как и большинство нумидийцев благородного происхождения, говорил он почти без акцента. – Кроме того, неужели и в самом деле нужен повод, чтобы провести некоторое время в компании такой приятной дамы?
Явно довольная донна Катарина по крайней мере на время отказалась от попыток поживиться информацией и занялась ужином. Жордан взялся за блюдо с остро приправленной бараниной: единственное, без проблем принятое им в Нумидии, была местная кухня. По мере того как жара снаружи падала и наступала темнота, разговор при столе, поначалу ленивый, оживлялся. Молчала только Юлия Августа, которая улыбками и великолепными манерами компенсировала недостаточное знание окцитанского.
– А сеньор доктор? – Баптиста обратился к Жордану. – Вы приехали сюда за чудом?
– Нет, жду корабля, который отвезет меня обратно домой. Чудо оставляю тем, кому оно сильнее потребно.
– Возвращаетесь из путешествия к Гробу Господнему?
Жордан заколебался. Он мог бы поддакнуть, поскольку большая часть путешествующих направлялась именно туда, а он не хотел выделяться из общей массы. Вот только его ложь было выявить очень легко.
– Нет, зной делает для меня такую дорогу слишком долгой.
– Несмотря на это, вы прибыли к нам из Окцитании в один из самых жарких месяцев. – Баптиста щурил глаза и крутил бокал так, чтобы свет свечей играл на его гранях. Красное вино в середине казалось кровью. – Путешествие в личных целях?
– Проведал приятеля отца. А что до жары, то, признаюсь, и не подозревал, насколько она будет сильна. Всем нам случается делать глупости, не правда ли?
Непринужденное признание ошибки выбило у Баптисты на время оружие из рук. Офицер поставил кубок и затеял разговор с Иохимом Радке, прибывшим в Соур в надежде на чудо для очень больной жены.
После ужина они вышли на террасу. Радке шел под руку с донной Катариной, хозяин дома сопровождал Юлию Августину. Доменик мог бы поторопиться и присоединиться к ним, но от предстоящего это спасти его не могло. Поэтому он еще задержался у стола и долил себе вина. Баптиста стал рядом.
– Я знаю, кто вы, – тихо сказал он.
Жордану, как и положено невинному человеку, следовало продемонстрировать удивление, но он этого делать не стал. Его самообладание, обычно являвшееся достоинством, теперь сыграло против него.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – прозвучало это фальшиво даже для него самого.
– А я думаю, понимаете. – Офицер схватил оливку и положил ее в рот. А потом, поскольку был ниже Жордана, привстал на носки и почти интимным шепотом сообщил: – Прошу помнить, я не спускаю с вас глаз. Достаточно и одной причины. В Нумидии очень не любят колдунов.
Баптиста вышел, а Жордан допил вино, прикидывая, какую совершил ошибку. Может, он забыл закрыть шторы, когда вчера поддался искушению и вынул листы из саквояжа на время? Может, выдал себя неосторожным словом? Так или иначе, но кто-то донес на него полиции. Впрочем, ошибки могло и не быть. Хватило факта, что Жордан выделялся из толпы, и не только одеждой, но и поведением. Одежду он мог сменить – на время путешествия он отказался от черных кафтанов, которые носил всегда и любил, – но вот образа жизни не мог. И пропитанным святостью, подозрительным, всюду вынюхивающим зло нумидийцам казался типичной фигурой «подозрительного иностранца».
Он объяснял это месяц назад епископу Малартре, пославшему его в Соур. «Я буду обращать на себя внимание, – сообщил он. – Не говоря уже о том, что никто и не подумает принять меня за набожного пилигрима». Особенно если речь идет о задании, которое требует полного погружения в общество – здесь Доменик Жордан был худшим кандидатом из возможных. Вот только его преосвященство аргументов слушать не пожелал. «Ты справишься, – объявил он, – а кроме того, долгое отсутствие в Алестре пойдет тебе на пользу». В глубине души Жордан подозревал, что главной причиной было последнее, хотя Ипполит Малартре свято верил в оздоравливающий эффект долгих путешествий. Видел бы он сейчас своего протеже, возможно, сменил бы мнение насчет его расторопности…
Доменик отставил кубок и вышел к остальным, на террасу. Баптисты не было. Очевидно, он уже попрощался и ушел. Хозяин дома тоже вернулся к своим обязанностям и собственноручно зажигал фонари на дворе.
Около огня кружились рои мелких насекомых, названия которых Жордан даже и не знал. Море лизало пляж широким языком светящейся лунным серебром пены.
Донна Катарина приглашающе кивнула, показывая на свободное кресло. Жордан уселся между ней и Радке, который морщась пил из небольшого бокала нечто разноцветное. Возможно, это было и лекарство, поскольку юрист в последнее время жаловался на боли в животе. Юлия Августина пробовала раскладывать пасьянс, хотя ветер с моря все время сдувал карты со столика.
– О чем вы разговаривали с тем офицером? – спросила донна Катарина.
Жордан наклонился в ее сторону.
– Сеньор Баптиста придумал, что я желаю вас всех убить, – сообщил он. – На счастье, мне удалось его подозрения развеять.
Донна Катарина снова захихикала, хотя на этот раз и несколько вымученно, а еще старушка казалась слегка задетой. Жордан подумал, что она на него и донесла. Почти уверился, хоть и с некоторыми сомнениями. А если не она, то кто? Иохим Радке с лицом грустного пса, охваченный мыслями об умирающей жене и заброшенной по причине ее болезни адвокатской практике? Йовальну, владелец дома, или его веселая жена, которая, правда, редко появлялась за общим столом, но когда это случалось, вгоняла всех в краску казарменными шуточками на идеальном окцитанском? Странная, прячущаяся по углам Клавдия с руками, покрытыми синяками, либо ее талантливый муж, который, если верить донне Катарине, женился на горничной только для того, чтобы иметь кого тиранить? А может, таинственная Юлия Августина, о которой никто ничего не знал наверняка?