Двое, которые пережили.
Одна особа исчезла без следа.
Он попытался найти в этом какой-то смысл, но, потерпев поражение и отложив размышления на будущее, забрал в комнате свой саквояж и вернулся к Юлии. Та, как он и подозревал, сидела в той же самой позе, в которой ее оставили. Она легко дрожала, но ее лицо было неподвижно, словно маска из коричневой глины.
– Думаю, будет лучше, если вы пойдете со мной, – сказал он на своей скверной латыни, не добавив при этом, что лучше для него, а вот для нее не обязательно.
Когда они шли пустыми улицами, город еще спал. Доменик прикинул, сколько пройдет времени, прежде чем кто-то найдет тела и оповестит местную полицию. Не больше двух-трех часов, решил он, а может, и меньше. У него была надежда, что к тому времени его спутница придет в себя настолько, чтобы ответить на пару вопросов, – если вообще ей удастся прийти в разум.
Он привел ее в закусочную, в которой в это время хлопотала лишь служанка, сметая фартуком со столов крошки. Жордан нашел более-менее чистый столик, усадил за него Юлию и минутой позже вручил ей глиняный кубок, полный пальмового вина.
Она выпила и перестала дрожать. И все-таки, глядя ей в глаза, Доменик все еще чувствовал, что смотрит на запотевшее стекло, которое кто-то изнутри все не может протереть, делая отчаянные попытки выглянуть наружу. Он подбирал подходящие слова, но прежде чем нашел, женщина сказала:
– Манус.
Жордан сморгнул.
– Простите?
– Манус, не манум. Не этот случай.
– А, так вы все-таки говорите по-окцитански.
Она сильнее стиснула пальцы на пустом уже кубке.
– Да, прошу извинить за обман, я о нем жалею. Донна Катарина заговорила со мной в холле. Она казалась милой, однако…
– Немного назойливой, – подсказал он. – И поэтому вы решили сделать вид, будто не знаете окцитанского?
Смутившись, она кивнула.
– Я нуждалась в доле приватности. Потом, ясное дело, об этом очень пожалела, господин Радке и донна Катарина очаровательные люди, а я проявила неделикатность, подслушав на террасе чужие разговоры.
Казалось, тень общественной бестактности волнует ее больше, чем смерть восьми человек. Жордан не удивился. Все-таки это было не самое удивительное открытие нынешнего утра.
– Вы знаете, что случилось? – спросил он.
– Я знаю, та милая горничная погибла, и донна Катарина… Видела кровь, текущую из-под двери ее комнаты. Это означает, она тоже мертва?
Жордан кивнул.
– Всех, кто был этой ночью в Доме пилигрима, убили, в живых остались только мы. И я не являюсь убийцей, если вас это волнует. – Ему пришлось в голову, что Юлия Августина может его попросту бояться. По крайней мере, он на ее месте себя бы подозревал. Не укрылось от его внимания, что женщина его к милым особам не причислила.
– Я знаю, это не вы, – шепнула она, – вы не могли бы этого сделать.
Он откашлялся.
– Почему вы так уверены?
Через ее лицо промелькнуло нечто вроде тени испуганной улыбки.
– Ох, дело не в вашем характере, а в… деталях. У вас на одежде нет ни капли крови, а у преступника она должна быть. Нельзя убивать так страшно и при этом не замараться.
Он взглянул на нее с любопытством и подсказал:
– Я мог и переодеться.
Однако Юлия энергично затрясла головой.
– Не было у вас на это времени. Кровь еще лилась из раны, когда я встала над телом той несчастной девушки. Получается, ее убили минутой раньше, верно?
Слегка ошеломленный, Жордан поддакнул. Эта женщина вызывала больший интерес, чем ему казалось поначалу.
В закусочную входили первые посетители: семья с мальчиком-инвалидом, которого слуга внес в тростниковом кресле, и шаловливой девочкой лет восьми. Жордан решил, что они возвращаются с первой, утренней молитвы, во время которой просили о чуде, способном излечить их сына. Их окружала такая мощная атмосфера надежды, что все они говорили шепотом, словно громкое слово могло ее развеять.
Доменик наклонился к Юлии и тоже понизил голос. Он не думал, что вновь прибывшие ими заинтересуются – у них хватало и собственных проблем, – однако рисковать не стоило.
– Если мы установили мою невиновность в убийствах, то не могли бы вы мне сообщить, что помните?
Она вертела пустой кубок в пальцах.
– Что я помню? – переспросила она.
При этом она вновь выглядела потерянно, и Жордан мысленно запасся терпением.
– Сегодня утром, с момента, как вы проснулись, до того, как я встретил вас на пороге комнаты.
– Что ж, я встала раньше, поскольку хотела отправиться в церковь, оделась, уложила волосы…
– Вчера вы не попросили о помощи горничную?
– Я не привыкла к этому, поскольку обслуживаю себя сама и не хотела никого утруждать.
– Сколько времени прошло от вашего пробуждения до того, как вышли из номера?
– Около получаса. – Она заколебалась. – Вы думаете, что пока я одевалась, та несчастная девушка ходила по коридору?
Он кивнул, и женщина задрожала.
– Клянусь, не слышала ничего. Только шаги, а потом звук, словно бы кто-то споткнулся, однако я и не представляла… мне и в голову не пришло, что случилось нечто важное, и поэтому я не выглянула.
– Вы не слышали ни одного крика?
– Нет, уверена, никто не кричал. А вы проверили… и в самом деле они все умерли?
Он подтвердил.
– За исключением нас двоих. И может быть, Клавдии Зекондин, которая исчезла из своей комнаты.
На лице Юлии отразилось такое облегчение, что Жордана это удивило, – в конце концов, женщины были знакомы всего несколько часов. Отметил он также, что она не помнила, как он вчерашним вечером отослал сеньора Зекондина в госпиталь и поэтому его жена спала ночью одна. Юлия и не могла об этом знать, поскольку, если верить словам донны Катарины, она вернулась в свою комнату тотчас после того, как Жордан ушел с террасы. Однако что-то подсказывало ему отложить эту информацию на потом.
Юлия Августина оставила кубок в покое, вынула из сумочки вышитый платочек и теперь занялась им, выщипывая и вытягивая цветные нити.
– Вы думаете, это было разбойное нападение?
– Не могу судить. Я не могу быть полностью уверен, однако выглядит так, словно из комнат ничего не исчезло. И наверняка в них никто ничего не искал.
– Почему тогда их убили?
– Не имею понятия. И сейчас меня больше интересует иное.
– Что? – невольно спросила она.
– Почему пощадили нас?
Закусочная стала наполняться людьми. Жордан предложил выйти, и его спутница коротко с ним согласилась. До сей поры она делала все, что он ей приказывал, и Жордана уже интересовало: следствие ли это шока или она принадлежит к женщинам, привычным к мужской опеке. Второе было возможно, хотя и малоправдоподобно. Доменик вполне мог предположить, что в его новой знакомой таится больше, чем казалось на первый взгляд.
Она казалась типичной хорошо воспитанной и приличной дамой, вот только даме несвойственно так трезво понимать ситуацию после того, как она едва не вступила в лужу крови убитого человека. Кроме того, необычно было, что она приехала одна. Вдовам в возрасте, таким как донна Катарина, самостоятельность прощалась, но молодые и красивые женщины обязаны были путешествовать в компании родственника мужского пола или хотя бы горничной, служившей одновременно и дуэньей.
Так или иначе, но похоже, он на время овладел ситуацией, и, немного подумав, Доменик проводил Юлию в сторону торгового района, шумного и бедного, где у них были шансы затеряться среди цветных пилигримов. Правда, богатые люди спускались сюда редко, но одежда Жордана и Юлии после двадцатиминутной прогулки была покрыта красноватой пылью и перестала выглядеть элегантно, а загорелое лицо женщины в этом месте обращало на себя меньше внимания.
Проблему составляло общение: в районах, в которых жила большая часть окцитанцев, большинство продавцов знало на этом языке по крайней мере несколько предложений, а тут повсеместно царствовал берберийский и разные африканские наречия. Жордан с огорчением обнаружил это, когда попытался купить еду у уличного продавца, и несколько минут унизительно размахивал руками. На счастье, Юлия пришла ему на помощь.
Немного погодя они разложили на каменистом пляже одеяло и, усевшись на нем, принялись поедать рис и баранину, завернутые в виноградные листья. Для стороннего наблюдателя они выглядели обычной парой, которая ранней порой решила устроить себе пикник – а именно на это и рассчитывал Жордан.
– Почему мы, собственно, не вернемся в Дом пилигрима? – Юлия бросила большую часть своей порции чайкам, которые тотчас слетелись с криком, махая мощными крыльями. Недалеко от них на камне уселись женщина с мальчиком. Она сняла ребенку башмаки, и тот бросился в воду, после чего принялся бродить в поисках бабочек. Жара усиливалась, а разбивающиеся о камни волны усеивали лица крохотными солеными каплями.
– Вы можете туда вернуться, а я нет, – ответил Жордан.
– Почему?
– Я не понравился сеньору Баптисте.
– Я могу ему сообщить, почему вы не можете быть виновны.
Почти забавляясь, он покачал головой.
– В таком случае сеньор Баптиста наверняка дойдет до предположения, что нас связывает страсть и мы убили всех этих людей вместе.
– Будете искать Клавдию?
– Возможно.
Женщина вздохнула. Истерзанный платочек исчез в сумочке, а Юлия принялась щипать кружево на рукаве. В ее глазах появился стальной блеск, однако так ненадолго, что это запросто могло быть отражением солнца.
– Значит, я останусь с вами. Конечно, если вы ничего не имеете против.
– Мне будет очень приятно, – заверил он, поскольку все последние минуты думал о том, как ее к этому склонить. Юлия Августина была бы ему полезна не только как кто-то знающий местный язык – она также была ключом к загадке их странного спасения. – Расскажете мне о себе хотя бы немного?
– Обо мне?
– Должна существовать какая-то причина, по которой убийца нас пощадил. Может, у нас есть нечто общее?