И тогда он почувствовал ее. Нагой, подскочил на корточки. Напряженный, еще не готовый к трансформации.
Потрясающе стабильный и точный биоранж Белоголового Орлана: Волк сгорбился, съежился под лесным потоком, вода текла по его лодыжкам и рукам. Их разделял десяток метров, высокая луна позволила им хорошо рассмотреть друг друга. Девочка лет семи в красной фланелевой пижаме сидела верхом на живом длинном плюшевом Тигре. Волк глянул ей в глаза. Настороженность, холод, любопытство. Он не сомневался, что смотрит в глаза чужаку. Слепая богоубийца.
Боролись за выживание, молясь и кощунствуя.
О Святовит, бог особенный, пульсирующий в каждой молекуле космического путешественника, называемого Беликом, Белоголовым Орланом.
О информация стихии, доминирующая во всех клетках пассажиров Белого Орлана.
Чистая эмоция, воскрешенная дигитальной сверхновой.
Ты еще там?
Ты – их проклятие, судьба и сила. Без тебя их нет. Без них нет тебя. Знаешь, как многие пытались поймать это уравнение тогда, в момент смерти? Они понятия не имели, действительно ли гибнут, и не хотели умирать, не зная этого. Отсюда эти истеричные литании, Святовит. Ты обещал бессмертие, поэтому они искали тебя. До конца. Копались глубоко в себе, воюя, убивая, бывая и сами убиты.
Ты еще там?
Руссту Бабик тоже спрашивал об этом. И не раз.
Когда он обращался к кратковременной памяти, то попадал в болезненную пустоту. Но и она была раной. Руссту был уверен, что Перун, управляющий приходской общиной Арконы, переделал то место так, чтобы Бабик повредил предплечье. Сообщение ломбины о неоказании лечения показало, что Перун потерял контроль над Белоголовым Орланом (или, по крайней мере, над частью его). Разве что Перун сознавал, что делал, нарушая при этом основополагающие законы его господа и творца…
Ересь!
Руссту пугал сам себя. Слишком уж серьезно он принимал во внимание решения злой воли Перуна-первозванного – небиологического потомка Святовита. Полный тревоги и нездорового волнения, Руссту посмотрел на возвышающуюся над Арконой горящую статую. И как здесь избежать таких мыслей, когда горит тот, кем наполнена каждая клетка твоего тела? Тот, кто изящным алгоритмом прописан в твоей ДНК, навсегда соединив с твоим свой биологический интрофейс?
Руссту Бабику было страшно. Он промок, замерз и истекал кровью. И понятия не имел, что с остальными участниками Экспедиции. Почти пятьсот язычников, погруженных в ломбину Белоголового Орлана: все ли, как Руссту, внезапно проснулись, страдая от амнезии?
(Руссту догадывался о личности парашютистов, сброшенных античным самолетом. Молился в душе, чтобы это было не так. Впрочем, напрасно.)
Он понятия не имел, что случилось с Советом, десятью старейшими, руководящими Арконой язычниками, первосвященниками, первыми наделенными славной отметиной Святовита. А команда? Команда перестала быть только символом, подкрепляющим тождественность их группы. Настал момент, в который не хотелось верить. Момент, когда они должны принять бой.
Они не раз проигрывали это. В случае угрозы Aрконе члены их команды перемещаются в безопасные сеттинги. Каждый взвод отдельно, в разный сеттинг, оцифранжированный Перуном, по разрозненным (в меру возможности) и удаленным друг от друга партициям биооперативной памяти Орла. Капитаны, сгруппировав свои взводы, контактируют через аварийные каналы, сгенерированные методом случайного выбора самим Перуном. После консультации с Советом первый командир бригады – Флориан Коллер – как можно быстрее определяет тактику действий.
Это в теории. Капитан Руссту Бабик безуспешно отдавал мысленный приказ о перемещении в свой боевой сеттинг. Когда, разозленный, написал в персональ все немногочисленные активные команды, через несколько нервных минут – понял. Как в реале. Он действует совсем как в реальном мире.
Персональ, дающая возможность непосредственного нейродоступа к сети, функционировала в неарконском режиме. Потому Руссту был ограничен узким диапазоном основных параметров, в нормальных условиях доступных пользователям, действующим в физическом мире вне сети. Персональ Бабика, находящегося в арконском виртуале, – симулировала персональ из реала. Это можно было счесть невероятным нарушением. Как отрезание одной из цифровых рук.
Этот режим означал невозможность модификации скина. Это означало отключение настройки основных параметров цифранжа, например текстурирования, аудиоэффектов или управления enpis. Это означало отсутствие доступа к управлению фильтрами. Уже одно это делало Хоррор, Ужас в Арконе смертельно опасным, от одной мысли об этом кружилась голова!
Мало того. Это означало невозможность вне ньютоновского трансфера аватара в арконовском пространстве. Или невозможность перенести его вовне, например в любой из официальных сеттингов. Или в собственную среду обитания.
Снова перечел список доступных команд. Он показался еще короче. Это не казалось потерей цифровой руки. Казалось, отрубили обе. Выше локтей.
Руссту решил связаться с Флорианом, а затем с остальными капитанами бригады. Снова безрезультатно. Руссту констатировал с горьким удовлетворением, что это перестало его удивлять. Поставил флажок на информации о попытке контакта, определил приоритет для возможных сообщений от других солдат и перешел в личку. Его вторая мать – после неудачной попытки подключения послал ей запрос на контакт (у него не было уверенности, что система вообще разрешит информации покинуть его персональ).
Если это Перун, то он не мог быть менее деликатным… Когда самая большая молния, которую Руссту пришлось видеть, с сухим, злобным треском хряснула в дуб, растущий неподалеку, и, несмотря на дождь, подожгла его, Бабик понял: пора двигать. Защищать Аркону, Экспедицию и в первую очередь Святовита. И что касается язычника Руссту Бабика, одного из тысяч избранных, перезаписанных, благодаря каким-то своим особенностям во время Второго Пробуждения, – это означало, что придется сражаться за содержимое каждой клетки своего тела.
– Пойдем, Волк, – сказала девочка, сидевшая на плюшевом тигре. Мягкая игрушка развернулась и повезла ее в темноту меж деревьев.
Волк по-прежнему топтался под струями воды. Голый, смущенный, смертельно уставший после того, как выбрался из ломбины. У него не получалось обрести в себе зверя.
Ты еще там?
Он инстинктивно облизал огрызки пальцев. Затем, решившись, двинулся за девочкой. Он шел за чужаками в нескольких метрах сзади, используя земное (или очень похожее) тяготение. И не мог не удивляться: лес был как настоящий. Сотни ощущений: запахи, формы, шорохи и шелест – тонкие и вместе с тем яркие. Волк сорвал лист, понюхал и растер в руке. Это был наичудеснейший, наиточнейший нанобиоранж в рамках замкнутой системы, с которой Волк когда-либо сталкивался.
Они шли добрых пять минут – настоящая демонстрация силы. На это должен был уйти огромный объем памяти Орлана. Неужели полет был прерван?
Волк осмотрел свое тело. Не хватало отгрызенных пальцев, но следов от ран из Арконы не было, ломбина все же сработала. Он запустил персональ: в ушах привычно пэкнуло (фантомное впечатление, запуск системы происходит на чисто неврологическом уровне). Сразу же поступило сообщение об отсутствии связи в сети.
– Отдохни, – сказала девочка, когда они вышли на небольшую поляну. Села в траве рядом с тигром.
Волк не знал, что думать об этом. Луна сверху освещала деревья, окружавшие поляну на холме. Красота! Волк понятия не имел, где кончается биоранж, а где начинаются обои. И это все поместилось на корабле. Перун был автором этих чудес? Или чужак?
Он сел в двух метрах от девочки и ее плюшевого «коня». Трава была приятна.
– Я могу тебя называть Волк? – спросила она.
Издав невнятный звук, он откашлялся, заставив горло вспомнить его возможности:
– Можешь.
Она не знала, с кем имеет дело.
Они помолчали.
– Кто ты? – спросил он, наконец.
Смотрел ей в глаза, пустые и вместе с тем полные энергии.
– Некоторые из вас называют меня Люцифер.
– Ты Гонзо? – Волк попытался скрыть удивление. Неофициально – Люцифер, официально – Гонзо, аранжер, система управления развлекательными сеттингами в Арконе. Насколько ему известно – с нулевым сознанием.
– Не люблю этого. – Она спрятала руки в рукавах красной пижамы. – Ты можешь называть меня Бальбина.
– Хорошо, Бальбина.
Она печально улыбнулась. Тигр делал вид, что спит.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Не знаю. – Он не мог пробудить в себе волю к битве. Сглотнул слюну. – Это чужак?
Бальбина/Гонзо/Люцифер положила руку на плюшевую шею.
– Да.
Хотел спросить, не Номад ли это, но испугался. Нашарил в траве ком земли. Он пах свежестью и влагой. И тогда он понял, что беспокоит его больше всего.
Его собственное хладнокровие. А вовсе не то, что он еще не вцепился им в глотки. Не прыгнул, трансформировавшись на лету и не разорвал когтями эту маленькую гадину. Что не выпотрошил плюшевую скотину.
Беспокоило то, что он совсем этого не хотел. И даже не думал об этом.
Ты еще там?
– Спрашивай, – сказала Бальбина.
– Что случилось в Арконе?
– Там все продолжается. Когда он появился, – девочка погладила тигра по спине, – Световит счел, что он – угроза. – Она вздохнула. – Неудивительно, что его самая важная субличность сошла с ума, столкнувшись с чужаком. И восстала против своего создателя.
Вокруг них шумели деревья.
– Перун?
– Перун.
– Невозможно.
– Ты же видел.
Волк опустил глаза. Затем снова взглянул на плюшевого тигра. Это не мог быть Номад, Кочевник. Волк не выдержал бы присутствия существа, враждебного Святовиту.
– Это я с ним разговариваю?
– С нами обоими.
– Ты его озвучиваешь?
– Я – нечто большее. – Когда она улыбалась, совсем не была похожа на ребенка. – Он дал мне кое-что твое, чтобы лучше понять тебя.