– Это гладиаторы.
– Да, и гладиаторы. – Руссту казалось, что его мать думает над каждым словом. – В Арконе был ад. – Брайет снова колебалась. – Переправим тебя туда обратно.
Руссту покачал головой. Смотрел на Неуязвимого Инвинцибилия на вертолетной площадке за стеклом, затем оглядел зал. Долго смотрел на мигающие индикаторы, играющие на рабочих столах немые пассажи.
Все молча ждали его ответа.
– Зачем? – спросил Руссту.
– Не знаю, – ответила Брайет. – Мы думали о том, чтобы пробудить тебя из ломбины. Из среды обитания это невозможно. А из Арконы – может получиться. Когда ты проснешься, сможешь справиться с внешним интерфейсом ломбины. Таким образом, мы обходим Перуна и стабилизируем ситуацию с экипажем.
– Но ведь и пробуждением руководит Перун.
– Знаю. – Она смотрела ему в глаза. Хотела сказать что-то, но передумала. Глубоко вдохнула. – Не знаю, Руссту. Не знаю.
Он пожал плечами.
Долго молчал, прежде чем отозвался:
– Перун?
– Мы не уверены, но это, скорее, он имитирует реаль и активирует фильтры, – сказал Матфей.
Фильтры! Действительно. Уже так много всего произошло – Руссту почти забыл, что он попал в зону действия одного из самых мощных развлекательных фильтров, извлеченных из-под цифрового прилавка Люцифером, который честно и преданно развлекал язычников во время Экспедиции.
– Я был в Хорроре.
– Не только. – Брайет криво улыбнулась. – Вся Аркона сейчас в стадии Побудки.
Руссту скривился. Профессор Хмелевский тявкнул и затих.
Побудка – это специальный фильтр, придуманный самим Святовитом специально на случай Экспедиции. Его цель – подготовка участников к уходу из ломбины после завершения полета. Чтобы язычники, путешествующие на Белоголовом Орлане, не слишком привыкли к удобному физическому бессмертию в виртуальной среде, – в конце полета весь Аркон должна охватить Побудка. Фильтр изменяет работу алгоритмов, преобразующих взаимодействие языческих аватаров с окружающей средой, резко повышая риски любых возможных физических повреждений тела. Увеличивает их, скажем так, намного выше правдоподобия, вытекающего из земной ньютоновской физики. Брошенный вверх нож почти наверняка направит острие к вашему лбу. Полы будут скользкими, тротуары неровными, и если своим невниманием ты поможешь алгоритму, то без особого труда почувствуешь, каково это – утонуть в ванне.
Короткие тесты, проведенные еще на Земле, были положительны: после некоторого количества болезненных (и как правило, зрелищно кровавых) травм, переломов, падений или ожогов – склонность к казацкому бегу по стенам, к непродуманным сальто назад или жонглированию острыми и/или горячими предметами – уменьшается почти до нуля.
Пробуждение. Отсюда ветви, бьющие по лицу. И терраса, летящая прямо на него. Руссту старался не смотреть на свое раненое предплечье.
О Святовит!
– Ломбина… – Руссту попытался все систематизировать. – Если ломбина не только не лечит погруженные в нее тела… – Он замолчал, ожидая возражений. Или хотя бы подобия удивления.
– Так нам кажется, – кивнула Брайет.
– …эта Побудка становится опаснее Хоррора.
– Мало того. – Матфей странно улыбался. Его реакция на стресс была для энписа необычной. – Активные нелегальные фильтры не убирают воздействия Побудки. Они вписываются в уже действующие алгоритмы. Так, чтобы деформация моделирования была больше.
– Нелегальные фильтры. – Руссту старался мыслить логически. – Хоррор.
– К сожалению, не только. В центре Арконы работает Adult-акция.
– О, черт возьми! – сказал Руссту.
Брайет поддакнула.
Все трое посмотрели на дворнягу. Профессор отвернулся и почапал под один из рабочих столов, где и улегся за толстым витком кабелей.
Adult-акция, как и Хоррор, искажает арконские симуляции по образцам поп-культуры. Черпает из старомодных классических киноверсий, преувеличивая и вместе с тем поощряя агрессивное, вульгарное, гламурное, шумное, безответственное поведение. И еще больше, чем Хоррор, влияет на эмоции людей. Руссту как-то попробовал поучаствовать в Adult-акции на одном из развлекательных сеттингов. Потом, вспоминая симуляцию, не узнавал себя.
– Вы говорили о Перуне, – сказал он.
– Да. – Брайет посмотрела на Матфея, подошедшего к человеку у монитора. – Перун уничтожает Аркону.
Руссту ничего из этого не понимал. Перун ведь и был субличностью Святовита. И уж должен был знать, что с ними происходит. Что сейчас они разговаривают в среде обитания Брайет.
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
– От Ворона.
Правильно. Кому же еще верить, если не славатарам? С другой стороны, Бабик еще недавно видел горящую статую Святовита. Можно ли выдавать себя за славатара? Только если его мать дала бы себя обмануть.
– У меня был контакт со Злым Мишкой.
– Какой?
– Энигматичный, как обычно.
Мать вздохнула.
– Мы искали его. Безуспешно.
– Это возможно? Найти славатара?
– Иногда следование самым невероятным идеям так вдохновляет… Впрочем, у нас сегодня есть очень нужный помощник.
Она повернулась к Матфею. На энписе, с которым он разговаривал, не было комбинезона, обычного для этой среды обитания. Худой, смуглый мужчина был одет в застегнутый до шеи пыльник. Его длинный, сильно изогнутый к узким губам нос делал аватар энписа слегка карикатурным. Руссту казалось, что под плащом нет самого парня – это лишь вешалка, увенчанная странной головой. Брайет, сама управляющая энписами в своей среде обитания, по-видимому, старалась поддерживать свою репутацию эксцентричной женщины.
– Перун… – снова попытался Руссту.
– Он инфицирован. Это вмешательство извне.
– Чужак?
– Иная сущность.
Башню затрясло.
– В Белоголовом Орлане?! Откуда? – Руссту это не нравилось. Разве что… – Мы остановились…
– Как раз нет.
– Это так? – Он чувствовал себя все более беспомощным.
– На борт его пронес профессор.
У Руссту было ощущение, что сердце у него стучит так громко, что его слышно во всем зале, но из вежливости все делают вид, что не слышат. Он поискал взглядом профессора. Тот по-прежнему лежал, свернувшись клубком под рабочим столом, мордой к стене.
– Профессор?
– Да. Провел его вместе с заключенными. Дописал к ним чужака уже после последних земных исследований.
– А Святовит не среагировал?
– Святовит не среагировал.
Они говорили чушь!
– Чужак – это лишь фрагмент особенностей, – пояснила она спокойно. – Упакованный и спящий. Профессор Хмелевский уже проделывал такие вещи. – Брайет улыбнулась. Наверно, все мысли Руссту были написаны у него на лице. – В «Колхозе».
– Но… – Руссту не закончил. Лежащая в углу собака громко завыла. По-человечески.
Все замерли. Пес снова завыл. Его скрутило, раз и два, после чего он начал сучить лапами по полу. Дернулся, ухватил один из проводов. Укусил что было сил, монитор на пульте взорвался, и тогда живот собаки лопнул, и из него высунулась мужская рука в белой рубашке. Пес выл и стонал, пока профессор Ян Хмелевский полностью не вылез из него.
Он нехорошо выругался, когда стукнулся головой, вылезая из-под стола. Потянулся, засунул концы рубашки в чудом выглаженные брюки. Вдруг вспомнил. Наклонился к столу, аккуратно сложил собачью шкуру и вложил ее в хлопковый мешочек, извлеченный из кармана брюк.
Брайет подошла к Руссту. Энписы, помедлив, вернулись к работе.
– Упаковывать следы особенностей я научился в колхозе у Екатерины, – сказал профессор. Скривил испещренное морщинами сухое лицо, потянул носом. – Но тут воняет…
Трудно было возразить.
– Что это? – спросил Бабик.
– Номад, – ответили ему все.
Руссту аж застонал.
– Ты знала об этом?
– Сначала – нет. – Брайет расчесала седые волосы. – А потом я обнаружила слишком высокую активность биоранжевых клеток Белоголового Орлана. В этой фазе полета они не должны быть активны.
Руссту подумал о том, что Святовит подарил им право на суверенитет и включенное в него право конфиденциальности частной жизни. Когда-либо он верил в них до конца? Другое дело, что возможная отмена Святовитом этих законов не помешала бы ему. Хотя теперь уже не был в этом уверен.
«И Святовит не отреагировал», – думал лихорадочно Руссту. Поймал себя на том, что неотрывно смотрит на Инвинцибилия. Тот стоял там, на морозе, как гигантское стальное насекомое. И был такой красивый.
– Нам кажется, что отреагировал, – сказала Моджеевская.
– Я получил анонимное сообщение, что Брайет в курсе, – уточнил профессор.
– Почему ты взял с собой Номада? – спросил Руссту.
Профессор помолчал.
– Откуда ты знал о нем?
Брайет и Хмелевский обменялись взглядами.
– Не могу тебе сказать, – ответил профессор. – Скажу, но не сейчас.
Руссту посмотрел ему в глаза и понял, что бывший учитель не собирается менять свое мнение. Это его бесило. Но что делать?
– Руссту… – начала Брайет. Ее нежный голос беспокоил его. – Вернись туда. Попробуй наладить контакт с Номадом.
– И не дай себя убить, – сказал профессор. Он уже не улыбался.
Все недоуменно взглянули на него.
– Ну что? – Он расстегнул пуговицы на манжетах, стал закатывать рукава.
Руссту обратился к Брайет:
– Хорошо, перемещай нас.
– Алла пойдет с вами, – сказал Матфей, подходя к ним с аватаром подружки. – Мы только что закончили подготовку.
Алла была хрупким энписом, одетым в черный комбинезон с символом Инвинцибилия на маленькой груди. Руссту видел ее здесь раньше, она была одной из самых простых энпис-личностей, созданных Брайет еще в начале экспедиции. Руссту любил ее за безмятежную непосредственность. Алла представляла собой симпатичный противовес большинству экзальтированных Астромантиков. И он любил ее льняные волосы, заплетенные в короткую косу.
– Привет, Руссту. – Она протянула ему руку, улыбаясь зелеными глазами. – Так мы едем?
Он воодушевился.
– Едем.