«О Святовит! – кричал он в мыслях Волка, мчась по коридорам. – О господи! Боже, боже, боже!»
Он богохульствовал там, в биоранже. Когда в ужасе понял, что делает, стал ждать смерти. Хуже было то, что она не приходила. Святовит не реагировал. Волк тогда вскочил, оказавшись в первом с краю коридоре, и поспешил вперед.
Бежал долго. Пока не потерял равновесие, споткнувшись о порог одного из попавшихся ему шлюзов, и не ударился плечом о толстый скруток проводов на стене. Опершись о стену руками, закашлялся и опустился на колени, и знойный, теплый полумрак разнес эхо его падения.
О Святовит…
Волк глянул на свои руки. Болели пальцы, которые он отгрыз себе в ломбине.
Ты еще там?
И тогда Волк услышал треск. Сухой треск, словно тихие взрывы маленьких петард, доносящиеся из-за поворота коридора. Волк должен был подняться, готовясь к противостоянию. Или бежать. Он остался стоять на коленях.
Из-за угла вышел мужчина в плавках, разрисованных уточками. Выглядел он так, словно был слеплен из сотен огромных, напряженных до предела мышц. Своим накачанным телом заполнил весь коридор. Длинные тонкие пряди волос прилипли к лицу, борода также свисала космами на монументальную грудь. Большие босые ступни ног, при каждом соприкосновении с металлическим полом, сухо выстреливали электрическими разрядами.
– Привет… – поздоровался Волк.
– Я – Перун-Тор-Тот, Кто Поражает, – представился здоровяк.
– Ага, – ответил Волк. Ему пришлось высоко задрать голову.
– Послушай, – начал Перун, – я расскажу тебе кое-что. – Огромными ладонями он подпер свои бока. – Он пришел ко мне злой. Пришел и стал угрожать. Я ему ответил: «Убью тебя». Чужак возразил: «Как ты меня убьешь, если я спрячусь?» «Где спрячешься?» – спросил я. Он ответил: «В человеке». Я сказал: «Убью человека – убью тебя». «Спрячусь в лошадь», – сказал он. Я ответил: «Убью лошадь – убью тебя». – «Спрячусь в дерево», – сказал чужак. Я ответил: «Разобью дерево – и убью тебя». – «Я спрячусь в воду», – сказал он. «Там тебе и место, – ответил я жестко. – Там тебя найду»[65]. – Перун целил пальцем в Волка. – Понимаешь, мужик?
– Хватит нести чушь, – прервала их Бальбина. Вместе с тигром она вышли из-за угла коридора, которым ранее пришел Перун.
Тогда плюшевый тигр прыгнул на лицо бога грома. Когда Перун рухнул на пол, Волку показалось, что весь Белоголовый Орлан вздрогнул. Появилось неодолимое чувство дежавю.
Это длилось секунду, может, две. Тигр буквально отгрыз у Перуна лицо. Бог вырубился, и его большие ноги перестали высекать искры.
– Ладно, – сказала Бальбина Волку. – Больше никаких истерик, человек. У Номада есть к тебе дело.
Плюшевый тигр, весь пропитанный кровью Перуна, двинулся к Волку.
Руссту Бабик, самый молодой из капитанов арконской команды, вернулся в ад.
Ветер, завывая, хлестал по их лицам горящими листьями. Вокруг было жарко и шумно. Они попали в сады под цитаделью: густо спроектированные деревья горели под дождем. Несмотря на ночь, цифранж пульсировал оттенками сверкающего пурпура.
Им не пришлось долго оглядываться по сторонам: в нескольких метрах от них четыре фигуры в мундирах месили длинными мечами темную, неправильной формы фигуру, лежащую на одном из жертвенных алтарей. Голос застрял у Руссту в горле. Он понял, что видит казнь Злого Мишки.
Алла подпрыгнула вверх, махнула правым кулаком – сверкнул металлический блик. Прежде чем она приземлилась, головы двух мучителей отвалились от туловища. Еще одно движение рукой, еще одна вспышка, и еще двое погибли.
Руссту нервно оглянулся. Профессора не было. Он не понимал, переместился ли он вместе с ними. Где-то рядом грянул гром с небес, внутри у Руссту екнуло.
Испуганный Бабик направился к алтарю. Алла пропустила его.
Злой Мишка лежал на большом плоском камне. Скорее его не было, чем было, – плотная, мясистая тьма поглощала огненные цвета. Бесформенная масса пульсировала черной тьмой, стекающей с алтаря на мокрый гравий. Злой Мишка истекал кровью. Вдруг он фыркнул, глубоко срезонировав в сердце Руссту. Когда он шевельнулся, от пахнущего лесом небытия пошли волны холода. Бабик понял, что Злой Мишка истекал кровью и умирал. Две серебряные точки зажглись слабым матовым светом и глянули на Руссту. В них было страдание. И принятие.
– Ну, боец, – пробормотал слабеющим голосом Мишка, вызывая слезы на глаза капитана.
Руссту протянул к нему дрожащую руку. Он боялся прикоснуться к Мишке. Когда решился, было поздно. Злой Медведь сдох и бесшумно исчез с алтаря.
Руссту сжал кулаки и потер влажные глаза. Он смотрел в небо, по-прежнему выбрасывающее из себя очередные волны дождя. Мир вокруг полыхал живым огнем, а Руссту трясло, он едва стоял на ногах.
И Руссту Бабик зарычал. Он ревел, обращаясь к небу, перекрикивая все вокруг. Открылся, предоставив орать Святовиту, выплескивал всю его ярость, агрессию и жажду крови. И хотя он никого не видел, капитан знал, что не одинок, что с ним кричат большие горящие лица на другой стороне цитадели.
Именно тогда на него опустились Хоррор и Adult-акция. А с ними вызов, брошенный Руссту чужаком.
– Ну, давай, ждем тебя в цитадели, – звучал голос в голове, словно кто-то царапал по черепу ржавым гвоздем. – Давай, ублюдок…
Руссту сразу почувствовал действие фильтров. Поднимая один из мечей, лежащих вокруг алтаря, отодвинул смеющуюся голову. Когда подходил к Алле, энписка выглядела старше, чем ему казалось. Черный комбинезон, на котором лежала льняная коса, плотно прилегал к ее телу.
– Эта хрень будет лучше, – сказала Ала и передала ему черную рукоятку.
Руссту взял у нее наногарроту, которой несколько минут назад она убила четверых. Из-за казни славатара, свершенной людьми, ее подвиг – убийство четырех гладиаторов руками энписки, призванной служить людям, – выглядит вполне логично. Размышления Руссту на этом пока заканчиваются.
Капитан решительно отбросил меч. Оружие, театрально взлетев вверх, пригвоздило к пылающему дереву обезглавленное тело, перед этим шаркавшее в их сторону.
– Ты чувствуешь это, детка? – спрашивает Руссту, уставившись в то место, где слайдер перестает соединять две части ее комбинезона (вместе с тем задним умом понимает, что это также действие Adult-акции: на этом комбинезоне никогда не было слайдера).
– Чувствую, – отвечает Алла.
Руссту следит за ней взглядом, наблюдая и за собой, как за посторонним. Облегающий комбинезон не оставляет сомнений: он обтягивает мускулистое тело.
– Мы едем? – улыбается Алла.
– Поехали, крошка.
Они пошли меж деревьев, где огонь был меньше всего. Через несколько десятков шагов в темноте и дыму они попали на край садовой аллеи, ведущей к горящей цитадели в добрых ста метрах отсюда. К счастью, оттуда, изнутри, все еще доносились звуки сражения. Руссту надеялся, что это не только профессор.
Обернулись, услышав рев двигателя. На аллею въезжал кроваво-красный «феррари» – важный элемент сценографии одного из развлекательных сценариев, которые Люцифер соизволил подкинуть язычникам.
Руссту выходит на дорогу. Автомобиль с визгом тормозит, останавливаясь в двадцати метрах от него. Свет фар бьет по глазам. Руссту знает, кто в машине. Он слышит, как две гладиаторши перезаряжают автоматы.
– Как дела, телочки? – спрашивает.
Молния бьет по дереву рядом, поднимая облако орущих летучих мышей. Одна из женщин высовывается и целит в Бабика. Тогда за машиной появляется Алла. Выкручивает руку гладиаторше и стреляет в головы обеим женщинам.
– Что так долго? – спрашивает Руссту, подойдя к «феррари».
– Отвали, – отвечает Алла, вытаскивая тела на улицу.
Руссту в раздумье чешет небритое лицо. Подходит к девушке. Ближе. Показывает на цитадель.
– Мне нужно туда попасть, – говорит он. Подходит еще ближе. – Пошли!
– Знаю.
– Нас там ждет смерть. – Подходит совсем близко.
– Я знаю.
– Если только мы не воспользуемся Adult-акцией. Используем ее по максимуму. И не будем бояться. Выберем самые тупые, самые нелепые решения.
– Наиглупейшие, – говорит Алла и касается его раны на лбу.
– Наиглупейшие, малышка, – говорит Руссту. Гладит ее по лицу, размазывая сажу, которая лишь подчеркивает ее классный макияж. Касается пальцем ее блестящих губ. Огромные зеленые глаза отсвечивают огнем пожаров.
А потом они целуются. Целуются, как и положено на Adult-акции: долго, страстно, жадно, без памяти; на фоне красного «феррари», среди пистолетов, гильз и тел, лежащих на дороге; меж пылающих садов, под ливнем, в гибнущем Арконе; под непрерывную канонаду раскатов грома, падающих с небес, и еще более мощных, таящихся в небесах. Они целуются, Руссту и Алла, человек и энписка, зная, что эта сцена – только для них.
И еще сцена: Руссту и Алла мчат на «феррари» к крепости. От напряжения перехватывает дух, пряди ее волос липнут к его вспотевшему лицу, мятая сигарета дрожит в уголке его сжатых губ. Они смотрят в глаза друг другу, передавая одним взглядом все. Через минуту Руссту наткнется на одну из террас, машина взлетит вверх, пролетит десяток метров и расхреначит стеклянную стену зала собраний. Еще и собьет тех, посредине, кто попался на пути. Затем Руссту и Алла выскочат из машины, облепленной кишками гладиаторов, и начнут наводить порядок.
Еще одна сцена: остатки язычников – против гладиаторов. Люди кричат, автоматы строчат, гранаты взрываются, пылающие стены ломаются, наногаррота Руссту сверкает снова и снова, расплескивая направо и налево алые сопли.
Руссту только что на крыше наружного лифта въехал на самую верхнюю галерею, убил там семерых человек, успев скрыться от взрыва снаряда из базуки, а когда помост, на котором он стоял, начал падать, прыгнул высоко вверх и схватил одно из знамен, висящих под потолком. Пролетел на нем несколько метров и рухнул вниз, целясь в небольшой, но достаточно глубокий фонтан. Попал. Вынырнул, сжимая наногарроту сильнее, и вернулся к своим занятиям.