Игнорировать ноодинамическое напряжение между субъектом и объектом — значит игнорировать объективность мира. Любая философия или психология, которая своим тщательным исследованием физических феноменов во всем их богатстве и полноте заслуживает называться «феноменологическим подходом», должна признавать изначальный факт того, что из каждого истинно когнитивного акта следует объективность объекта. Поэтому то, что называется объектом, или, в более общем смысле, миром, по существу, больше чем простое самовыражение субъекта. Говорить о мире как о простой «конструкции» познающего субъекта — значит неверно оценивать сам феномен когнитивного акта, который представляет собой самотрансценденцию бытия по отношению к миру как объективной реальности. Это правда, что человеку доступен не более чем субъективный сегмент, когнитивный срез мира, иными словами, он может делать только субъективную выборку из всего мирового спектра; тем не менее он всегда делает субъективную выборку из объективного мира.
Точка зрения, которой, однако, придерживаются некоторые экзистенциалисты, затуманивает объективность объекта. Это можно назвать калейдоскопической эпистемологией. Когда кто-то смотрит в калейдоскоп, он не видит сквозь него, но наблюдает определенные сочетания цветных кусочков стекла. Разве это не напоминает эпистемологическую теорию таких авторов? Для них человек — это существо, которое, несмотря на все свои когнитивные акты и усилия, никогда не может достичь реального мира. Его мир представляет собой всего лишь конструкцию, спроектированную им самим и отражающую структуру его бытия. Подобно тому, как картинка в калейдоскопе зависит от того, как сложились кусочки стекла, такая калейдоскопическая эпистемология представляет мироустройство (Weltentwurf) целиком зависящим от человеческого «расклада» (Geworfenheit) — простое отражение его субъективного состояния и структуры.
Насколько такой субъективизм упускает из виду особенности истинного человеческого познания, становится очевидным, если напомнить ту фундаментальную истину, что только в той мере, в какой индивид способен пренебречь собой, забыть о себе, он способен познать что-то в мире и о мире. Только тогда, когда человек перестает концентрировать внимание на себе самом, он начинает сознавать объекты за пределами своего «я». Точно так же, когда глаз видит себя или что-то в себе (например, залетевшую мошку), это свидетельствует о дефекте зрения. Чем больше глаз видит себя, тем в меньшей степени он может воспринимать мир и его объекты. Способность глаза видеть зависит от его неспособности видеть себя. Известно, что ограниченное человеческое познание не может до конца освободиться от субъективных моментов, внутренне присущих его деятельности, но это не отменяет тот факт, что чем больше познание становится простым самовыражением и проекцией собственной познающей структуры субъекта, тем больше оно заблуждается. Другими словами, познание истинно настолько, насколько оно не является простым самовыражением, насколько оно предполагает самотрансценденцию[40].
Итак, мы видим, что такие теории человека, как теория гомеостаза, основанная на снижении его напряжения, или теория самореализации, предполагающая актуализацию наибольшего числа скрытых в нем потенций, при ближайшем рассмотрении оказываются ошибочными. Моя точка зрения заключается в том, что истинная теория человека должна основываться не на гомеостазе, не на самореализации, а на области человеческого бытия, в котором человек выбирает, что ему делать и чем он будет среди объективного мира смыслов и ценностей.
ЛОГОТЕРАПИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИЯ[41]
Мы наблюдаем существенный прогресс в развитии психотерапии в течение последних нескольких лет, связанный с тем, что прежняя психодинамическая концепция человека, как существа, стремящегося к состоянию удовлетворенности, медленно, но верно заменяется новым антропологическим взглядом на человека, как на существо, чьей целью в жизни является самореализация и реализация его личных возможностей. Мы также можем сказать, что понятие необходимости (в том смысле, что человеческое существование полностью определено инстинктивными влечениями и обусловлено социальными обстоятельствами) все больше уступает место другой категории, категории возможностей, которые должны быть реализованы. Другими словами, мы можем говорить о современном переосмыслении человеческой сущности.
Целостный феномен человеческого бытия, однако, невыразим и не может быть определен иным предложением, кроме как: «Я есть»[42]. Это «Я есть» сперва прочитывалось «Я должен» (то есть я обусловлен определенными условиями и детерминантами, влечениями и инстинктами, наследственностью и окружающим миром, с его факторами и влияниями), в то время как в последующий период «Я есть» понималось с точки зрения того, что «Я могу» (то есть я способен реализовать тот или иной аспект своего «я»).
Однако здесь не хватает третьего понятия. Потому что, если мы хотим обрести видение человеческой реальности как таковой, во всех ее измерениях, мы должны пойти дальше необходимостей и возможностей и ввести — в дополнение к аспектам «Я обязан» и
«Я могу» общего феномена «Я есть» — то измерение, которое можно определить: «Я должен».
Что «Я должен» делать — это всякие раз реализовывать конкретный смысл, который предлагает мне каждая ситуация в моей жизни. Другими словами, в тот момент, в который мы подходим к реализации понятия «Я должен», мы дополняем субъективный аспект человеческого существования, бытия, его объективным дубликатом, смыслом.
Только после этого существующая тенденция акцентирования самореализации становится оправданной. Когда самореализацию делают самоцелью, тем, к чему стремятся прежде всего, она становится недостижимой. Человек в этом случае пытается получить напрямую то, что достигается только как побочный эффект. Потому что, насколько человек реализует конкретный смысл своего существования, настолько он реализует самого себя.
Сказанное ни в коей мере не противоречит теории самореализации Маслоу. Мне кажется, что он учитывает это, когда говорит, например, следующее: «Можно сказать, что мои субъекты более объективны во всех смыслах этого слова, чем обычные люди. Их внимание, скорее, сосредоточено на проблеме, чем на самих себе... сконцентрировано на внешних проблемах. Это могут быть цели, в отношении которых они свою ответственность, занятость или обязательства. Эти цели не являются индивидуальными или личными»[43].
Таким образом, Маслоу определенно согласится со мной, если я осмелюсь утверждать, что самореализация никогда не является ни главным стремлением ни (если посмотреть на ту же самую вещь не с точки зрения субъекта, а с более объективной точки зрения) конечным пунктом назначения человека, но, скорее, результатом, или побочным продуктом.
Таким образом, мы видим, что, когда говорят о человеческом «бытии в мире», нельзя отрицать, что при этом также присутствует «смысл в мире». Только когда мы полностью принимаем в расчет этот смысл, мы дополняем субъективный аспект человеческого существования его объективным коррелятом. Но это происходит не раньше, чем мы начинаем осознавать существование как бытие в поле напряжения между полюсом «я» и полюсом мира.
Никакое понимание мира не является адекватным, если его трактуют как простую проекцию самовыражения. К тому же, если реализация человеком смысла в мире и заключенных в нем благ представляет собой не более чем «вторичную рационализацию, сублимации и реактивные образования», то никто не сможет требовать от человека выполнения им своих обязательств. Естественно, такие псевдоценности вообще лишаются какой бы то ни было обязательности, если они понимаются просто как отражение процессов, которые объективно происходят в индивиде, или понимают их просто как проекцию и выражение внутренней структуры субъекта. В мире нужно видеть гораздо больше этого. Мы должны принимать в расчет объективность мира — только. она представляет собой действительный вызов субъекту. Как бы то ни было, недостаточно, если мы, воздерживаясь от трактовки мира и его объектов, включая их ценности, смыслы и их вызов нам, будем понимать их как простое самовыражение; мы должны остерегаться отношения к миру как к простому инструменту, служащему для достижения наших собственных целей, к орудию для удовлетворения инстинктивных влечений, для восстановления внутреннего равновесия, для установления гомеостаза, или как к средству для достижения самореализации. Это означало бы деградацию мира и новое разрушение объективного отношения человека к миру, «внутри» которого он находится. Осмелюсь сказать, что человек никогда, или, в норме, почти никогда не видит в партнерах, на которых рассчитывает, и в делах, которыми занимается, просто средства для достижения цели, иначе бы он не смог к ним нормально относиться, поскольку они стали бы просто орудиями для использования и, тем самым, потеряли бы всякую ценность, точнее, самоценность.
Когда мы говорим о смысле, мы, как бы то ни было, не можем не учитывать тот факт, что человек не реализует смысл своего существования одними только созидательными усилиями, общением, работой и любовью. Мы должны обратить внимание на то, что человеческая жизнь, кроме всего прочего, не обходится без трагических переживаний, без той, если можно так выразиться, «трагической триады», которая содержит изначальные атрибуты человеческого бытия: страдание, вину и смерть.
Конечно, мы можем закрыть глаза на эти «экзистенциальности». Терапевт также может избежать их и ретироваться в простую сомато- или психотерапию[44]. Это происходит, например, в тех случаях, когда терапевт старается, так или иначе, устранить у пациента страх смерти или чувство вины. Познав, что такое страдание, я могу сказать, что пациенты никогда по-настоящему не отчаиваются из-за страдания как такового. Напротив, их отчаяние проистекает из сомнения в том, имеет ли их конкретное страдание смысл. Человек готов и желает вынести любое страдание, пока находит в этом смысл.