Пули щёлкали по его укрытию, высунуться Гоймир не мог.
Забинтованными руками действовать было нелегко, но всё-таки вполне возможно. Олег сдёрнул крышку с тула на поясе Ленко, выгреб наружу короткие, без оперений стрелы. Он не хотел пускать в ход наган, боясь совсем растратить патроны.
Ленко смотрел на него — совершенно спокойными, живыми глазами. Но изо рта и ноздрей мальчика вытекали струйки тёмной, уже начавшей сворачиваться крови…
Олег положил самострел на поясницу убитого — для упора. Абсолютное хладнокровие, подобное тому, посетившему его утром в поле, поселилось и сейчас в каждой клеточке тела…
… Человек, учивший его фехтованию, этим не ограничивался. Он много раз водил мальчишек в походы и устраивал с ними военные игры. Во время таких игр своих подчинённых тренер терроризировал беспощадно — физически и морально. Ему ничего не стоило проехаться специально срезанной палкой по спине, если она в строю казалась недостаточно прямой, пнуть ботинком на сантиметр выше, чем надо, в поднятый при переползании зад, довести четырнадцатилетнего парня до слёз едкими и громогласными публичными насмешками… Жалобы на «тяжело» или «не могу» он игнорировал. «Не хочу» же не признавал вообще — на «не хочу» ответом было «у нас всё добровольно — вон из клуба и из секции!»
Но одно было совершенно точно. Олег научился у этого грубого и временами беспощадного человека едва ли не большему, чем у отца.
Противник обладал подавляющим огневым превосходством. На два «огненных боя» и два самострела у него имелось не меньше полудюжины стволов. И ручные гранаты. «Спокойно, Олег, спокойно,» — прошептал мальчишка сам себе, всматриваясь до боли в заросли папоротника. В желобе самострела лежал не болт, а срезень — с широким. Заточенным до остроты бритвы лезвием-полумесяцем. Светлокожее лицо под низко надвинутым капюшоном поднялось от корней сосны.
— Спасибо, Игорь Степанович, — процедил Олег, нажимая удобный, почти винтовочный спуск. Он привычно изготовился к отдаче, но её не было, как не было и выстрела. Просто лицо врага вдруг залилось волной крови — срезень ударил в глаз. Олег перекатился, дёрнул рычаг затвора, поспешно вложил вторую стрелу — бронебойную, с настоящим гранёным ножом вместо наконечника… Снова мелькнуло в перебежке серо-зелёное пятно. Выстрел! Рослый враг выронил винтовку, обеими руками схватился за бок, скрючился и неверным шагом отступил за ствол сосны. Олег сделал кувырок в сторону, увидел, как от дерева, за которым он только что прятался, полетела светлая, нарядная щепа. Вот такого в пейнтбольных баталиях не было.
Ещё одна граната разорвалась выше по склону. Пластаясь у самого основания камня, Олег осторожно высунулся — и увидел, как на фотографии в журнале, ствол ручного пулемёта метрах в пятнадцати от себя, не больше — и злой, короткий выхлест пульсирующего пламени на стволе.
— Гранату! Кто-нибудь! — завопил Олег, кляня себя за то, что не посмотрел, есть ли на поясе Ленко гранаты. Хотя бы одна! Как бы она сейчас пригодилась!
— Держи! — резко крикнул Гоймир, поняв, зачем «горожанину» граната.
Рубчатая Ф-1, старая добрая «лимонка», упала в ловко подставленную ладонь. Около бока, слева, корень расщепился, показав розоватую мякоть сосны, тут же потёкшую смолой… Боевая граната — впервые в жизни. Кажется, она очень мощная. Олег рванул кольцо — оно не выдернулось. Внезапно заспешив, он разогнул торчащие с другой стороны запала усики, дёрнул снова и, задержав на секунду в ладони компактную, уже успевшую нагреться его теплом смерть, метнул её, как мяч в игре, безжалостно-пластичным движением хорошего спортсмена.
Треск, грохот, щелчки по камням. Ствол пулемёта резко дёрнулся вверх и пропал, съехал куда-то.
Ещё кто-то в мешковатой одежде покатился вниз, сминая папоротник и пытаясь выдрать из горла стрелу Гостимира. Что-то туго щёлкнуло о камень возле головы Олега, ударило в плечо. Он посмотрел — рядом лежала граната, чужая, идеально круглая. Быстрым спокойным движением, без мыслей, Олег оттолкнул её в расщелину меж камней. Там она взорвалась — почти тут же.
Двое в чужой форме словно из-под земли выросли — глаза бешеные под капюшонами, винтовки за плечами, в руках — длинные широкие тесаки с зазубренным обухом. С губ Олега сорвалось матерное ругательство, он рванул рычаг самострела… Сбоку живым клубком выкатился Гоймир, вскочил, с размаху врубил изогнутый нож в бок одному, с криком «Рысь!» рубанул наискось мечом по ключице второго, и тот повалился на осевшего первого, обливаясь кровью. Олег выпустил стрелу в третьего — поднявшись на колени из папоротника, тот целился в спину Гоймиру из винтовки.
И стало очень тихо.
Очень-очень. Олег осматривался, вжавшись плечом в камень и держа наготове вновь заряженный самострел. Гоймир, осторожно ступая, шёл к нему, держа в обеих руках окровавленные клинки. Гостимир, зажав плащом левое плечо, подходил к Йерикке, лежащему за пулемётом — голова на прикладе, в кулаках торчит папоротник.
— Всех кончили, — сказал Гоймир, подходя к одному из убитых. — Предатели, переветчики! — процедил он сквозь зубы и повернулся к Олегу. С лёгким удивлением посмотрел на него, словно впервые увидел. — А ты боец, Вольг. Без тебя прибрала бы нас Белая Девка… [14] Это и называют — пошли по шерсть, а вернулись стрижены… крровь Чернобогова! — он коротко, зло рассмеялся и неясно было, кого имел в виду.
Олег, не снимая самострела с руки, поднялся в рост и тоже подошёл посмотреть на убитых. Не сказать, чтобы ему этого очень хотелось, но что-то упрямо тянуло его к трупам, каменно-неподвижно лежавшим в кустарнике и уже очень мало похожим на людей. Смерть забрала у них это сходство — теперь они скорей напоминали валуны, каких вокруг много.
«Вот я и поучаствовал в настоящем бою, — подумал Олег, скользя по трупам взглядом. — Скольких же я убил? Троих — на лугу утром. И четверых здесь. Или больше? Я фигею. Почему я ничего не чувствую?» В самом деле, он не испытывал желания жадно вглядываться (как в книжках) в лица убитых им, но не ощущал и какого-либо чувства вообще. В бою было хладнокровие — даже без азарта. А сейчас — равнодушие.
Его хотели убить.
Убил он. Всё.
— Ленко убит, — сказал Гоймир. — Как решето. А что Йерикка?
Тот ответил сам:
— Два осколка в спину. Так, пустяк, эти штучки даже плащ добротный не пробивают.
Но, кажется, всё было не так красиво, как он говорил. Лицо Йерикки и в самом деле было спокойно, как вода в тихой заводи, он сидел, словно просто решил отдохнуть, привалясь затылком к стволу сосны — вот только дышал очень осторожно. Белые полоски мягких льняных бинтов охватывали ему грудь. Гостимир, сидя рядом, бинтовал себе плечо.
Тем временем Гоймир с абсолютным хладнокровием подошёл к одному из убитых. Сказал:
— Чтоб тебе не вернуться! — и, примерившись, точным, сильным движением отсёк трупу голову. Ударом ноги откатил её в сторону. Перешёл ко второму…
— Мамочки… — Олег отвернулся и, согнувшись, уперся ладонями в колени, пережидая резкий и болезненный позыв на рвоту. За его спиной Гостимир возмутился:
— Смотри, куда катишь!
Олег открыл рот, но пустой желудок ничего кроме струйки зеленоватой желчи из себя не выдавил. Спазм отозвался резью во внутренностях. Вот тебе и равнодушие…
— Вольг, помоги, — окликнул его Гоймир. Не поворачиваясь, Олег сердито ответил:
— Знаешь, не тянет меня на это смотреть.
— На это? — Гоймир, кажется, усмехнулся. — Война такова.
— Рубить головы покойникам? — Олег распрямился, сплюнул, жалея, что нечем сполоснуть рот. — Ничего себе война…
— Знаешь пословицу: «Подсел к чужому очагу — ешь, как все!»? — спросил Гоймир. Гостимир поддержал:
— Попади к ним кто наш…
— Ладно, — откликнулся Олег. — Это ваши дела, не мои.
По-прежнему не глядя на то, чем занимается Гоймир, Олег подошёл к Ленко. То ли при падении, то ли при повороте уже мёртвого тела меч убитого парня — с рукоятью, увенчанной искусно выкованной из меди головой рыси — на треть выскользнул из ножен. На сером, без полировки, лезвии играл ставший сумрачным солнечный свет, словно бы сплетались стебли трав, образовывавшие что-то, очень похожее на фигуру человека, стоящего с прижатыми к бокам руками… Олег сморгнул — человеческая фигура растворилась среди стеблей невиданных трав…
Мальчик нагнулся, чтобы задвинуть клинок обратно в ножны. Но его остановил тревожный оклик Гоймира:
— Нет! Не трогай!
Олег удивлённо оглянулся. Странно, но все трое горцев смотрели на него — внимательно и непонятно, с какой-то тревогой… или ожиданием?
— Почему? — непонимающе спросил Олег. — Я только хотел поправить меч.
Горцы переглянулись. Гоймир чуточку пожал плечами:
— Добро. Пускай…
А Йерикка пояснил серьёзно и значительно:
— Видишь ли, Вольг… Тот, кто берёт оружие убитого в руки, может оставить его себе… а может и не оставлять. Но независимо от того, что он решит, он становится местьником. Он ОБЯЗАН отнести оружие в род убитого и поклясться отомстить. Именем Перуна Сварожича, Карны и своей Доли[15]. А ведь ты скоро уедешь. А у Ленко мать, дед с бабкой, младший брат и две сестры…
— Я принесу его оружие в род, — вызвался Гостимир, и уже встал, шагнул вперёд… но Олег остановил его:
— Подожди, — и повернулся к убитому.
Что он знал об этом парне? Ничего. Какое ему было до него дело? Никакого. Он тут гость — Йерикка прав на все сто. И он сам сказал — это их дела. Не его. Если он сейчас возьмёт оружие — он свяжет себя дикарским обычаем с людьми, которых не знает. До которых ему нет дела. Не может быть дела.
Олег вспомнил дом. Отца, маму, свою новую комнату. Вадима, многочисленных приятелей. И ещё. Виселицы вдоль заброшенного железно-дорожного полотна. Немого, который полз по садовой дорожке. ЗАПАХ хангара, лапавшего Бранку…
— Мой дед, — отрывисто сказал он. — Он был местьником?