— Пойдём, — настойчиво сказала она. — Неладно одному… да ещё под ту песнь…
— Что ты за мной ходишь? — горько спросил Олег. — Ну что ходишь?
— Пойдём, — попросила Бранка снова.
— Я хочу один быть, — отрезал Олег.
— Один и будешь, — согласилась она. — Одно со мной. Я тихо буду, что мышь. А тебя так не кину. Лицо у тебя неладное. Пойдём.
— Не хочу я к нашим, — ответил Олег, тем не менее подчиняясь её руке.
— Не надо, — покладисто согласилась девчонка. — Ещё куда пойдём.
— Искать будут, — противореча сам себе, сопротивлялся Олег.
— Поищут — кинут, — решительно подытожила Бранка, и Олег внезапно решил, что и в самом деле будет неплохо забиться куда-нибудь в тихое место и просто посидеть. А что эта девчонка будет рядом…
Он не дал себе додумать эту мысль.
… Большой плоский валун нагрелся за день, но Бранка всё равно постелила заботливо свой плащ, прежде чем сесть. Строй кряжистых дубов отгораживал словно выросшую из склона каменную площадку на высоте двух человеческих ростов от края ярмарочной долины — притихший шум сюда почти не доносился, а над головой висело загадочное небо. Солнце погасшим костром неподвижно тлело у горизонта между двух гор — скоро оно двинется обратно в вышину…
Ноги мягко гудели, и Олег, увидев, что Бранка снимает ремни со своих «сапог», помедлив, снял и свои тоже. С наслаждением пошевелил пальцами, нагнувшись, молча закинул свои и её ноги краем плаща. Откинулся назад, опираясь на локти, а Бранка наоборот — подалась вперёд, поставила подбородок на колени, обхватив их руками.
— Где твоя звезда, твоё солнце? — вдруг спросила она. Олег вздрогнул от неожиданного вопроса, смешался, но ответил честно:
— Не знаю, Бранк… Тут похожие созвездия, но немного другие. Я же никогда не видел нашего Солнца издалека. У нас на Земле никто не знает, как оно выглядит среди других звёзд. Может, его и не видно отсюда — оно же маленькое, совсем рядовая звёздочка.
— А как знаешь — оно далеко? — снова тихо спросила Бранка.
— Очень, — Олег посмотрел в небо и почувствовал, как дух захватило при мысли о расстоянии, отрезавшем его от дома.
— Десятками тысяч вёрст? — зачем-то допытывалась Бранка. Олег засмеялся:
— Это в вёрстах мерить — всё равно что дорогу до южных городов пшеничным зерном — жизни не хватит. Тут, Бранк, не вёрсты, а световые годы.
— Световые… годы… — повторила она. — Что то?
— Свет в мире — самое быстрое, — пояснил Олег. — Но и ему до моей родины бежать не один год. А то и не один десяток лет.
— Свету?! — в голосе славянки прозвучал жалобный ужас, она повернулась к Олегу. — Свету?!
— Свету, — тихо подтвердил Олег, и у него самого внезапно прошёл по коже озноб. — Если светит нам сейчас моё Солнце, то его лучи, что мы видим, уже годы в пути. Может, ещё до моего и твоего рождения вышли и только сейчас до Мира добежали…
— Страшно, — ладонь Бранки коснулась её губ. — Ой страшно, Вольг.
— Почему? — снисходительно спросил Олег.
— А вот подумай, — она смотрела расширенными глазами. — Сколь того пространства, — она на миг подняла глаза в небо, — меж живыми. Не измерить. И живым встреча — что двум пушинкам, по морю плывущим: небывалое… Та встреча — не чудо; ей прозванья нет! — она снова посмотрела в небо и вдруг яростно выдохнула: — Ненавижу!!! Бездну ту, звёзды те — ненавижу!!!
— За что?! — изумился Олег, почти испуганный тем, как звучал её голос.
Бранка медленно опустила голову. Долгим взглядом посмотрела на мальчишку, и в глазах её жидко дрожало отражение Ока Ночи. Олег не сразу понял, что это слёзы — стоят на самом краю, вот-вот прольются…
— За что? — еле слышно выдохнула она. — За то, что шагнул ты, Вольг, из той-то бездны. Поманила басня. Подумалось — истиной станет для меня. А ты в ту бездну канешь. Навек. Навек. Уведёт она тебя от меня, Вольг. Сто медных сапог стопчу — тебя не сыщу. Всю жизнь идти буду — к тебе не дойду. Вот так-то, Вольг. Понял теперь?
Кровь шумела в ушах. И сквозь этот шум Олег услышал свой голос — внезапно онемевшие губы едва шевелились:
— Уходи со мной, Бранк…
— Как уйду? — горько сказала она. — То ведь тоже — навек. А здесь моё всё оставлю? Нет, Вольг. Не жить у нас счастью — так пусть хоть погостит… Назло бездне той, назло уходу твоему… любимый мой.
Она сказала эти слова — словно в воду прыгнула, это Олег понял по интонации. И придвинулась как-то сразу, хотя вроде бы и не трогалась с места — волосы, пахнущие ромашкой, припухшие губы, казавшиеся в ночном свете почти чёрными, высокая, крепкая грудь под рубахой с вышивкой, блеск подвесок на висках… Олег понял вдруг, что ни разу в жизни ни одна девушка не была так близко… не вообще БЛИЗКО, конечно, а ВОТ ТАК близко.
— Вольг, — шепнули губы тепло и щекотно. И Олег потянулся навстречу — молча и жадно, словно к воде после долгого, мучительного перехода по жаре. Потянулся, уже не думая ни о Гоймире, ни о дружбе, ни даже просто о том, что делает.
Это было мгновенно, как удар молнии и больно, как ожог.
Это длилось вечность и было прекрасно, как радуга.
Олег не знал, куда деть руки. А потом вдруг нашёл — куда, и Бранка не имела ничего против, а губы её оказались податливыми и в то же время — жадными, ищущими, и местом для рук оказалась она ВСЯ, а её руки тоже нашли себе место… Олег смутно ощутил, что дрожит, как натянутая струна.
— Бранка… — выдохнул он, оторвавшись от её губ. — Я… сейчас… кажется… — не договорив, парень пригнул голову, коснулся губами её сосков, твёрдых, как свинцовые пули, только горячих…
«Но ведь это — НЕЛЬЗЯ! — ожгла его трезвая мысль. — Она не твоя! Это — ПРЕДАТЕЛЬСТВО!»
Бранка почувствовала это изменение мгновенно.
— Что, Вольг? — тревожно спросила она.
Олег приподнимался над ней на широко расставленных руках, и Бранка, глядя в его встревоженные и обиженные глаза, вдруг ощутила, как в ней начинает подниматься смешанное со злостью понимание. Она коснулась обнажённых плеч мальчика, пытаясь его удержать. Но Олег перевалился в сторону, на спину и замотал головой по камню, цедя сквозь зубы:
— Не хочу… нет, НЕ МОГУ я ТАК, Бранка… он же мой друг, и кто я получаюсь?! Подонок…
Может быть, это были справедливые слова. Но для девушки сейчас не существовало справедливости и несправедливости. Вскочив, она подхватила рубаху, прижала её к груди и сказала — как плюнула:
— Да чтоб ты в воде сидел — и напиться не мог!
Хотела ещё что-то добавить, злое, обидное, чтобы наотмашь — но задохнулась, залилась слезами и, соскочив с каменной плиты, бросилась, не разбирая дороги, вверх по склону. Коса металась за плечами, била по спине, словно подгоняя её. Плащ остался лежать рядом с Олегом.
Мальчик неспешно свернул его. Возбуждение медленно отпускало, хотя губы ещё казались онемевшими, а тело странно горело, да и в голове позванивал лёгкий гонг. Олег посмотрел вслед Бранке, печально сказал:
— Гад ты, Гоймир, дружище… — а потом — громче: — Бранка, я тебя люблю! Слышишь, очень! Мамочки, больно-то как!. — простонал он и откинулся на камень снова, глядя в небо, равнодушно смотревшее вниз тысячей глаз.
Если бы можно было с ней больше не видеться до самого отъезда! Если бы так получилось…
Если бы так получилось — он бы умер. Лучше как угодно мучиться, чем не видеть её ВООБЩЕ.
Но настанет зима. И что ПОТОМ?
— Ненавижу, — сказал Олег пустоте над ним. И плотно закрыл намокшие глаза.
Ты меня на рассвете разбудишь.
Проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь…
Ты меня никогда не увидишь…
Заслонивши тебя от простуды,
Я подумаю: «Боже Всевышний!
Я тебя никогда не забуду —
И уже никогда не увижу…»
Не мигая, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни…
Возвращаться — плохая примета!
Я тебя никогда не увижу.
Даже если обратно вернёмся
Мы на землю, согласно Хафизу —
Мы, конечно, с тобой разминёмся —
Я тебя никогда не увижу.
И окажется так минимальным
Наше непониманье с тобою
Перед будущим непониманьем
Двух живых с пустотой неживою…
И качнутся в бессмысленной выси
Пара фраз, долетевших отсюда:
«Я тебя никогда не увижу…»
«Я тебя никогда не забуду…»[44]
О том, что стоит ночь, говорило только молчание птиц. Олег шагал через лес без цели, никуда не спеша и просто посматривая по сторонам — так ведут себя иногда на последней прогулке те, кто приговорён к смертной казни. Из дальних кустов можжевельника выглянула чешуйчатая мордочка лешего — Олег лениво шуганул его, леший бесшумно канул в заросли, застрекотал, заухал обиженно неподалёку, потом — всё дальше и дальше. Мальчишка вздохнул и неожиданно для самого себя отчаянно заорал:
— В заколдованных болотах там кикиморы живут —
Защекочут до икоты — и на дно уволокут!
Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают!
А уж лешие — так по лесу и шастают!
Страшно — аж жуть!
— Да перестань же орать, — произнёс вроде бы над самым ухом звонкий голос, заставивший Олега подпрыгнуть, хватаясь за автомат. — На твои вопли сюда примчатся даже с Невзгляда!
Кругом никого не было, и, прежде чем мальчишка догадался посмотреть наверх, с толстого сука дуба спрыгнул и встал перед Олегом человек.
Это оказался рослый юноша немногим постарше его самого — плечистый, с лицом красивым и гордым, типично славянским. Русые волосы в беспорядке падали на плечи, обтянутые кожаной курткой. Повязки не было, как не было и меча, зато на поясе висели камас, большая сумка вполне современного вида и деревянная кобура маузе