– Как это? – поначалу не понял продавец и вопросительно уставился на «капитана».
– Как знак вашей доброй воли, – с улыбкой пояснил ему Пижон. – Вы же, любезнейший, не откажетесь все продукты питания, выбранные мною в вашем магазине, преподнести мне в качестве дружеского подарка? – с большой долей уверенности добавил морской капитан. – Понимаете, я долго был в море, и вот теперь, вернувшись из дальних стран, я захотел побаловать себя деликатесами, которыми на кораблях дальнего плавания, увы, не потчуют.
Разумеется, что продавец никакими «дружескими подарками» одаривать неизвестного ему покупателя, соскучившегося по изысканным деликатесам, не собирался. Он потребовал оплатить товар, на что «капитан дальнего плавания» укоризненно и печально покачал головой, а затем в его руках оказался невесть каким образом появившийся пистолет, и он с застывшей улыбкой на губах навел его на продавца и выстрелил ему прямо в лицо, громко сказав при этом, чтобы слышали все, кто был в магазине:
– Вот видишь, как скверно получилось. Если бы ты отпустил мне все продукты бесплатно, я, может быть, и не выстрелил бы в тебя. Стало быть, ты сам выбрал свою участь…
После этих слов Пижон скомандовал остальным продавцам и немногочисленным покупателям, находящимся в магазине, чтобы они легли на пол и закрыли глаза. Наказав своим подручным, появившимся словно из-под земли, следить за порядком и без промедления стрелять в тех, кто окажет неповиновение, и отдав им сумки с продуктами, Пижон прошел за прилавок и скрылся в подсобном помещении. Пробыв в служебном помещении какое-то время, он вышел оттуда уже с большим бумажным свертком, в который явно были завернуты деньги, и, судя по его объему, сумма была значительной. Кивнув своим подельникам, грабитель скорым шагом вышел из магазина. Следом за ним, продолжая держать под прицелом лежавших на полу посетителей, выскочили из двери магазина и его подельники, держа в руках хозяйственные сумки, заполненные товарами.
Когда бандиты скрылись, люди в магазине еще некоторое время лежали неподвижно, потом понемногу стали поворачиваться, смотреть по сторонам, приходить в себя, осмысливать произошедшее с ними. А ведь могло случиться и худшее, вот как с этим бедным продавцом пареньком… Они стали подниматься с пола, отряхивать с одежды налипший сор, потом один из продавцов запоздало произнес:
– Надо звонить в милицию, – и спешно зашагал к телефону в подсобке.
Потом были ограблены еще несколько магазинов, как продуктовых, так и продающих промышленные товары. Не случилось ни одной осечки, – все шло как по маслу. За несколько минут до закрытия Пижон входил в магазин, затем под угрозой применения оружия укладывал всех присутствующих на пол, после чего в помещение входили его подельники и держали на мушке продавцов и посетителей, чтобы у тех даже мысли не возникло воспрепятствовать налету. А Пижон между тем шел в служебное помещение, где хранилась касса, и забирал все деньги. Свидетелей, кто мог бы его узнать или дать словесный портрет, он немедленно убивал. Пижон был из фартовых, блатные любят таких, во всех запланированных делах ему неизменно сопутствовала удача.
Несмотря на многие оперативные мероприятия, предпринятые как районными отделами милиции, так и отделом по борьбе с бандитизмом и дезертирством республики; на регулярные облавы, проводимые в притонах и местах сбора блатных; вопреки тому, что к поискам были подключены информаторы и осведомители, Пижон оставался неуязвимым.
До майора Щелкунова доходили сведения, что Пижон успел уверовать в свою исключительность, что не могло не раздражать подельников. Утверждал, что он только в начале криминального пути и что в ближайшее время он наберет сумму, которой ему хватит на всю оставшуюся жизнь. А далее уедет в Крым, приобретет где-нибудь на берегу моря дом и проживет там до конца дней, ни в чем себе не отказывая.
Порой на Пижона накатывала хандра, от которой он спасался в обществе какой-нибудь пышногрудой красотки, запираясь с ней на несколько дней ото всех своих приятелей в одной из приобретенных квартир, о которых не знали даже его подельники. А потом, когда уныние отступало, Пижон брался за организацию нового выгодного дела.
Решение взять сберегательную кассу на улице Фрунзе пришло спонтанно. В это время Пижон уже числился художником-модельером в производственном комбинате Республиканского областного союза советских художников под именем Андрея Гавриловича Васянина. Липовый паспорт с сопутствующими документами о рабочей деятельности ему выправили умельцы в его же подпольной типографии, зачинателем которой он и являлся, – всеобщую обязанность к труду в советском обществе еще никто не отменял, а потому весьма подозрительно выглядит неработающий человек. А вот если ты трудишься в сфере искусств, то такая деятельность дает право на некоторую праздность. Правда, Андрей Гаврилович только числился художником-модельером, и работу за него выполнял какой-то Игнатий Севастьянов, которого Пижон и в глаза-то ни разу не видывал, но чьи услуги обходились ему недешево. Справка о средней заработной плате за второе полугодие сорок седьмого года, настоящая, заверенная подписью и круглой печатью – которую на всякий случай приобрел Пижон – опять же была приобретена за немалые деньги…
Брать сберегательную кассу готовились долго, немногим более двух недель, – с кондачка такие дела не решаются. К тому же брать сберкассу предстояло днем, когда свидетелей (вольных или невольных) больше, чем поздним вечером или ночью. Дерзкое мероприятие, но по-другому не получается. Вечером за женщинами, что работают в сберкассе, могут зайти мужья или еще кто-нибудь, чтобы вместе отправиться домой. А это уже лишние глаза и увеличение возможных рисков. Днем же подобных обстоятельств возникнуть не должно. Да и ограбления в дневное время никто не ждет и даже не предполагает, что такое может произойти. Так что налет на сберкассу в световой день, вне всякого сомнения, станет полной неожиданностью, что, конечно, будет на руку налетчикам. К тому же ограбление сберкассы в самый разгар дня – это как пощечина фараонам, которые, так уж получается, хлеб свой едят зря.
12 декабря 1947 года пошли на дело. Днем, минут за пятнадцать до закрытия сберкассы на обед, Пижон в дорогом зимнем пальто с каракулевым воротником и каракулевой же шапке вошел в помещение сберегательной кассы. При галстуке и идеально выглаженных брюках он смотрелся как какой-нибудь преуспевающий молодой чиновник, пришедший в сберкассу, чтобы открыть счет и совершить вклад на значительную сумму. Пройдя по диагонали операционный зал, в качестве клиента он подошел к доске объявлений и принялся читать объявления, время от времени быстрым взглядом осматривая зал. Когда же помещение сберкассы покинул последний посетитель, и одна из операторов направилась к выходу с явным намерением закрыть входную дверь от новых и уже нежелательных посетителей, Пижон оторвал взор от чтения объявлений и преградил ей путь, сказав, что до начала обеда еще есть время.
Контролерша в ответ заявила, что они всегда закрываются за несколько минут до наступления времени обеденного перерыва, и это обусловлено тем, что если зайдут новые посетители, времени на их обслуживание может уже не хватить.
– И тогда придется их выгонять из сберкассы, чего нам не хотелось бы делать, – добавила она и попыталась обойти Пижона, однако он снова преградил ей путь.
Невесть откуда появился охранник (Пижон с неудовольствием отметил про себя, что его он не заметил, и это есть его личный немалый промах) и сделал замечание, чтобы он, Пижон, не создавал препятствий контролерше. Иначе он, охранник, вынужден будет принять меры.
– Какие? – поинтересовался Пижон.
– Узнаешь, какие, – заверил его охранник.
– И все же, – глядя прямо в глаза охраннику, произнес Пижон.
– В милицию вот щас позвоню, приедут и хвост тебе быстро накрутят, – последовал ответ.
Недовольный собой и раздраженный словами охранника, Пижон еще малость попрепирался с ним, затем достал пистолет и без малейших колебаний выстрелил охраннику в голову. После чего перевел равнодушный взгляд на девушку-оператора, продолжавшую стоять словно вкопанная. На ее бледном, словно у покойника, лице проступили кровеносные сосуды – она с трудом осознавала происходящее, опасаясь глянуть на рухнувшего на пол охранника, уже мертвого.
Как и было уговорено, через пять минут после прихода в сберкассу Пижона в нее неслышно вошли Тихоня с Лешим и закрыли за собой дверь.
– Деньги! – потребовал у застывшей контролерши Пижон. – Где деньги?
Судя по застывшему лицу девушки, она не вникала в смысл сказанного, не понимала, что от нее требуется, – лишь убито молчала и хлопала ресницами. Невозможно было поверить в очевидное, что на ее глазах вот так легко и просто произошло убийство – застрелили охранника, провоевавшего на войне три года и получившего в самом конце войны серьезное ранение в грудь, и дядя Паша уже никогда не будет вместе с девчонками-операторами пить чай в обеденный перерыв, называть их дочками и рассказывать презабавные истории из своей жизни.
В это время вторая контролерша устремилась через весь зал к выходу. Страх подстегивал ее: единственная возможность выжить – быстро покинуть это ужасное место. Девушка уже успела подбежать к двери и даже поднять руку, чтобы распахнуть ее, как была сражена выстрелом Лешего. Пуля попала ей между лопаток, она рывком подалась вперед, будто бы от сильного удара, после чего бессильно упала на пол, вытянувшись во всю длину. Кажется, она попыталась еще ползти, цепляясь пальцами за гладкий пол, но у нее плохо получилось. Через полминуты она застыла и больше не шевелилась.
– Где деньги? – спокойным голосом повторил вопрос Пижон и с интересом оглядел дрожащую контролершу сберкассы. Она до сих пор не могла прийти в себя. Приподнятые и застывшие в положении удивления и ужаса брови образовали морщины на выпуклом лбу, что делало ее значительно старше своих двадцати с небольшим лет.