Михалыч отстранился, посмотрел на нее удивленно и насмешливо:
— Слушай, а ведь мы даже не женаты!
— Не женаты!
— Сегодня же сделаем!
— Так быстро не расписывают, — улыбнулась Маша.
— А уехать — уедем! Напишу заявление, и уедем, но не сейчас!
— Почему?
— Тут, Маш, люди от меня зависят. Я тут делов наделал, мне их бросать нельзя. Я побуду пока!
— Какие люди?
— Как какие?! Всякие! Ментов тридцать человек, я тут все устроил, как оно есть, мне и отвечать. Что теперь эта Гнида наделает? Он же идиот! Он же ни хера ни в чем не смыслит! Знаешь, он кто? Вот по телику бывают такие, кто там у Пугачихи дачу отнимал? Вот такие, что глаза пучат, орут громче других в телевизор... и это все — больше их ничего не интересует. Гнида же стучит, как оголтелый, а тут ничего не знает. Я думаю, он даже не знает, зачем он стучит! Завтра ОМОН прилетит...
— Какой ОМОН?
— Из центра, Маша, там так напуганы, что областным уже не верят. Станут разбираться, может, и меня что-то спросят. Кобяка ловить кинутся... За Кобяка ведь тоже я отвечаю! Черт, надо Семихватского срочно выдергивать из леса...
— Он здесь. Я мусор выносила, он проехал на вездеходе. Рукой помахал.
— Ладно, я сегодня обязательно вернусь. Поняла? У тебя ночую! Я, может быть, скоро вернусь.
— Не пей сегодня, ладно?
— Ладно!
Тихий передал дела и печати Гнидюку, у которого уже не болело ухо и который строго и совсем не трусливо, а скорее, бесстыже глядя на Тихого, попросил к вечеру освободить кабинет.
— В своем посидишь! Оля, без меня никого сюда не пускай!
С этими словами Тихий закрыл кабинет на ключ и уехал к себе на холостяцкую квартиру, где они с час проговорили с Семихватским. Прапор Бадмаев, еще кто-то из ментов к ним заезжал.
11
Подъезжая к зимовью, Генка услышал запах свежего дыма. Остановился на бугорке, из трубы вихлялся белый столб. Собаки, убежавшие вперед, молчали. С кобяковскими раздрались бы... Москвич, скорее всего, тот без собак, понял Генка и обрадовался. Москвич был нормальный, в общем-то, мужик...
Жебровский стоял на крыльце. Генка подъехал, ткнулся избитым, лапотным «Бураном» рядом с черной новенькой и непривычно блестящей «Ямахой». Заглушился.
— Здорово, сосед! — Жебровский улыбался, блестя глазами.
— Здорово! — Генка все же слегка смущался встрече.
— Как там в тайге?
— А ты не был?
— Нет, только начинаю.
На стене избушки рядом с Генкиной обшарпанной мелкашкой висел новенький чехол с оружием. Вошли в тепло, раздевались молча. На столе стояла початая бутылка водки, две кружки, закуска разложена. Нары застелены толстым пуховым спальником. Генка сел на свою сторону, стал снимать унты.
— Как там Москва, стоит?
— Стоит. — Жебровский, явно уже клюкнувший и веселый, разлил водку, пододвинул к Генке шмат сала. Генка сало очень любил, и Илья ему специально привез из Москвы. — Давай, Гена...
— Про Степана Кобякова ничего не слышал в поселке? — спросил Милютин, когда выпили.
Жебровский рассказал, что знал. Генка слушал молча, попыхивал сигареткой.
— А с Трофимычем как получилось? — спросил, когда Жебровский закончил.
— А что с ним? — удивился Илья. Из поселка они уезжали пьяные, возбужденные, ночью, и о старике просто забыли. Утром только вспомнили, на полпути.
— Ласты склеил дед сегодня утром... Верка сказала, обыск у него сделали, икру нашли.
— Ну-у! — Жебровский с недоверием уставился на Генку. — Он с нами должен был ехать... на свой участок. Мы и вещи его увезли нечаянно, на повороте в вашу сторону оставили... На развилке...
— Верка говорит, Трофимыч по улице шел, карабин, что ли, не в чехле был, менты прицепились, ну и... Икры килограмм пятьдесят всего... Там что с ментами делается?
— Погоди... он же на охоту...
— Не знаю... Плохо ему в ментовке стало, отвезли домой. Там помер.
Замолчали. Жебровский прикуривал сигарету, думая о чем-то, потом взял свою кружку, заглянул в нее рассеянно, поставил на стол:
— Сука, — выругался негромко, — приехал сюда, тут то же самое.
— Что? — не понял Генка.
— Как все надоело. Все эти пакеты с деньгами, обеды с генералами, трясущимися от жадности... Думал, хоть здесь этого нет. А оно... Трофимыч как охотник хотел помереть... Всю жизнь охотник, а умер в ментовке! Никуда от них не деться...
— Кобяка искать будут, сюда обязательно прилетят, — сказал Генка, как бы предупреждая, чтобы аккуратно тут.
— Думаешь?
— Ну, — буркнул Генка, — это зимовье отовсюду видно.
Жебровский приоткрыл дверь, выпуская табачный дым наружу, сунул полено, чтоб не закрывалась, и присел на пенек у порога, все думая о Трофимыче. В каких-то дальних ответвлениях своих мечтаний он себя видел таким же стариком, безвыездно осевшим на своем участке. Казалось Илье, что такой конец был бы неплох. Это было сложное и глубокое внутреннее ощущение, приходило оно не часто, и Жебровский даже удивился, услышав от Трофимыча почти то же самое. Смерть старика в милиции была страшным издевательством над этими непростыми его мыслями.
Водка по-разному на них действовала. Илья чем больше пил, тем задумчивее и тверже взглядом становился. Генка же наоборот: разомлел, разговорился, хвастаться начал, все время глуповато улыбался и временами прихватывал Жебровского за плечо большой крепкой рукой.
— Я бы Кобяка взял! — улыбался Генка неуместно счастливой улыбкой. — Пусть себе вертолет с ментами летает, так только дурак попадется, а Кобяк — охотник! — Генка многозначительно поднял палец. — Капканы глядеть надо...
— Ему сейчас только капканы...
— А то! Целый год ждать охоты и не ловить соболя. А для чего собаку взял? А-а!? Стреляет он из-под нее, Степан — мужик, упертый на своем...
Помолчали. Генка жевал сало, думая о чем-то.
— Ну у нас ладно, у нас — беспредел получается. Если ты прокурор — остальным стоять смирно, но ты говоришь, и в Москве так же... нигде, что ли, путевой власти нет?
— В Москве еще хуже. Тут у вас хоть какие-то человеческие понятия в ходу. Там — только деньги.
— А что, правда, наш президент — самый богатый в России? — спросил Генка не без пьяного восхищения.
Жебровский сидел, прищурившись на Генку, думал о чем-то. В приоткрытую дверь заглянула Айка, зевнула широко и безразлично на мужиков с их разговорами.
— Ты сам-то как думаешь?
— А чего нет? Кто ему помешает? — Генка довольно вздернул голову.
— Если бы он тебя сейчас слышал, он бы порадовался...
— В смысле?
— Думаю, это его самая большая мечта... В этом и проблема.
Генка наморщил лоб, соображал, видно, потом, то ли поняв, то ли, наоборот, — не поняв, кивнул головой:
— А ты говорил, свой бизнес продал, а почему?
Жебровский затянулся сигаретой, положил ее в консервную банку-пепельницу:
— Надоело, если коротко... Своей жизнью решил заняться... Была у меня юношеская мечта — в тайге пособолевать — вот соболюю!
— Ты же тут ничего не зарабатываешь!
— Ну...
— И что, совсем не работаешь?
— Смысла нет! — Он помолчал, достал дымящуюся сигарету из банки, курнул задумчиво, обратно положил. — Да-да, бессмысленно просто так бабло колотить... Когда-то думалось, что мы что-то строим... Свободную страну. Оказалось — ничего такого от нас не надо.
Генка глядел на Жебровского, не отрываясь. Что-то болезненное было в лице Ильи. Коробок спичек нервно подскакивал в руках.
— Это долгий разговор... — продолжил Илья. — Мечту у нас украли, бабками подменили! И главное... народ совсем и не против. Ему подачки бросают, и он рад! На пиво хватает! Страна же не работает, Гена!
— Не знаю, я их подачек не видел! Мне они вообще по барабану.
— Кто они?
— Как кто? Президенты эти наши, я уже запутался, кто из них сейчас кто...
Генка сидел с серьезным видом, но вдруг осклабился:
— Не, ну плохо-плохо, а все ездят на япошках, жигулей совсем нет в поселке. Телевизоры у всех с полкомнаты... и пива двадцать сортов!
— Это все правда, вот бы еще дороги да больницы появились!
— Мы тут крайние, пока до нас очередь дойдет... Здание налоговой, правда, отгрохали, погранцы тоже расстроились — ничего себе, где ты дом купил... Дороги, конечно, дрянь...
Генка взялся было за новую бутылку, но поставил на место. Присел, слегка покачиваясь, к печке. Пощупал остывший чайник и стал выбирать чурочки потоньше.
— В Канаде, говорят, неплохо. У нас несколько семей уехали. У канадцев свои угодья большие, самолеты у многих. У простых охотников. Гидропланы. Сел, полетел, когда хочешь... надо только бензин хороший. А у нас ни одной заправки на весь район!
— Не может быть! — удивился Илья.
— Говорю тебе — ни одной заправки! — Генка решительно махнул рукой.
— А где же вы заправляетесь?
— Где? Весь бензин левый! Берешь полтуши сохатого, едешь в порт к знакомому кладовщику, обратно везешь бочки этой бадяги. Повезет, немного будет соляры в бензине — поездишь, не повезет... бывает, и бочку выльешь. Тут с Аляски, — Генка покачнулся и, крякнув, сел на дрова, — прислали шесть снегоходов в подарок — мы там с кем-то побратимы, бляха. Ну, ясен пень, по администрации да по их родственникам все разошлось. Через неделю все встали! Топливо-то — говно! А ты говоришь — власть! Для себя же бензина хорошего не могут наладить. — Генка заржал, поджег растопку и закрыл дверцу.
Стало слышно, как занимаются, пощелкивая, сухие щепки.
— Китайцы здесь будут скоро. Пока мы со своими глупостями цацкаемся, лежа на печке, они придут. И боюсь, это правильно, они — работяги.
— Тут я не согласен... — закачал головой Генка, — наши деды сюда пришли, и мы...
— Наши деды, наши деды! — зло перебил Илья. — Нашим дедам эта земля нужна была, они ее отбивали и осваивали, чтобы на ней работать! А мы?! Знаешь, бывает, родители всю жизнь вкалывают в поте лица, а детки потом балдеют! Вот мы и есть эти глупые детки! Только долго это не протянется!