Студенты по-быстрому набивались сухарями, размоченными в остатках юшки, капитан ходил вокруг тягача, доливал воды в охлаждение, заводил, слушал, как работает. Потом забрался в моторный отсек за кабиной, стучал чем-то и негромко, но зло матерился.
Семен сбегал за сгущенкой, и они с Андреем, дурачась и отнимая друг у друга, стали пить ее с несладким чаем. Капитан выбрался из мотора, громко захлопнул крышки вентилятора, подогнал их каблуком и спрыгнул на землю.
— Товарищ капитан, сгущеночки, — предложил Семен, заливаясь от анекдота, рассказанного дружком. Колени подгибались от хохота, а рука сама собой хлопала по ноге.
— Какой еще сгущеночки, поехали, мать вашу! Собирайтесь! — рявкнул, не сдерживаясь, Семихватский.
Он забрался на водительское место, парни тоже залезли. Капитан взял себя в руки и, стараясь быть спокойным, заговорил:
— Слушайте сюда. Сейчас будем спускаться вниз по ключу, получится —не получится — не знаю... — Он замолчал, глядя через боковое окно вниз по долине. Про уходящий антифриз и что запаса топлива почти нет, не стал говорить.
Студенты притихшие сидели. Андрей виновато улыбался, но видно было, что эти городские недоделки так ни во что и не врубились, покажи палец — рассмеются. Семихватский посидел, замерев, перекрестился мысленно и взялся за рычаги.
Поехали, проползли речку, влезли в крутячок и потянулись редким лесом. Километров через пять Васька, поколдовав с картой, повернул с дороги налево. Лес кончился, и через полчаса плутания между стланиками они выехали на открытый каменистый склон. Впереди расщелинка ключа неторопливо падала вниз, в долину Эльгына. Вылезли из тягача.
Широко и далеко было видно. Ветер валил с ног. Тучи так и тянули из Якутии, создавая над огромной, со множеством боковых отрогов горной страной, ровный потолок. Далеко внизу у реки, куда им и нужно было, лес казался совсем темным и даже страшноватым.
— Туда поедем? — удивленно спросил Семен. — Без дороги?
— Туда! — качнул головой вперед Семихватский.
Ни один таежник, зная, во что можно впереться на таком склоне, так не рисковал бы. Но другого пути у Васьки не было, иначе вся его выходка становилась бессмысленной и сильно позорной.
Вихляя по крутякам — у парней дух захватывало, как они не переворачивались, — сползли до стлаников и двинулись вдоль. Иногда Васька останавливался, бегал в одном свитере и без шапки, искал проходы. Местами приходилось прорубаться, студенты растаскивали кривые цепкие стволы. Так продрались до ручья и поползли, переваливаясь по отшлифованным водой, обледенелым камням русла. После небольшого озерца с моховыми берегами ручей почти отвесно заскакал по огромным камням. Васька сходил в обе стороны от водопада — везде было круто. С трудом развернулись в больших камнях и целый час пропиливали, прорубались метров двадцать-тридцать сквозь вековой стланик. Наконец выдрались на боковой отрог с молодым редким лесом. Нещадно его ломая, дуром спустились до более-менее ровного. Выехав на ручей, капитан остановился. Вылезли на крышу кабины. Закурили, разглядывая водопад, висящий у них над головой. У всех руки тряслись, даже на радость не было сил.
— Во-он откуда сползли, — показал Семен наверх, на такую вроде и недалекую отсюда гривку кривых лиственниц на хребте.
Небо темнело. Вокруг рос старый тополевый лес, и оттого казалось, что тут внизу почти ночь.
— Вы что, все время так ездите? — Андрей от усталости даже улыбаться не мог.
Семихватский повернулся к нему. Потом осмотрел задумчиво свои ладони с содранными мозолями и ничего не ответил.
— Это что? — показал Семен на стесанный бок тополя на другом берегу.
Васька полез из кабины. Довольно широкий путик тянулся подножьем сопки. Васька прошелся по нему и возвращался уже бегом, благодаря Бога, свою везуху и предков, давших ему такое чутье. Васька считал, что в тайге он, сибиряк бог знает в каком поколении, не пропадет никогда. Он снова не боялся ее. Влез в кабину.
— Молодца! — зыркнул на Семена и, довольный, посунул рычаги вперед, добавляя газку и выбираясь из ручья на заснеженный берег.
— Куда теперь? — спросил Андрей.
— Сегодня в зимовье выспимся, как люди. — Настроение у Семихватского стояло столбком. — Водченки, что ли, достали, едем сушняком.
Тяпнули без закуси. За окнами уже едва видно было. Семихватский включил фары. Тягач с трудом вписывался, чаще давил углы буранной просеки, подминая под себя подрост и валя небольшие деревья. Тайга, таинственная и страшноватая в свете несильных фар, расступалась под напором мощного железа.
— А я, дурак, из-за какой-то икры поехал! — Андрей зачарованно смотрел вперед.
Тягач, в очередной раз перевалив ручей, ревя, взобрался на бугорок и, клюнув носом, остановился. Впереди справа чернело сгоревшее зимовье. Сильно пахло свежими головешками. Капитан спрыгнул на грязный закопченный снег, достал из-за сиденья Калашникова и надел на плечо. Прошелся по поляне, принюхиваясь и посвечивая вокруг сильным фонарем. Лабаз, устроенный меж двух деревьев, был целый. Приставил лестницу.
— Сгоняй кто-нибудь...
Андрей бесстрашно полетел наверх. Лестница под ним шаталась и скрипела.
— Нет ничего, — крикнул сверху.
— Точно?
Тот еще пошарил руками.
— Ничего!
Семихватский стоял, наморщив лоб.
— А тут больше нет зимовья? — спросил Семен.
Капитан покачал головой и пошел вперед по тропе.
— Что-то тут не так! Он не знает, что делает! — заговорил Семен, понижая голос.
— Ну, похоже, на пределе живет... нам он не все говорит! — согласился Андрей. — Хрен знает, куда уже заперлись...
Растерянно глядели друг на друга. Из темноты, с другой стороны сгоревшего зимовья показался фонарик капитана.
— Сожгли или само сгорело? — спросил Андрей.
Капитан ничего не ответил, еще раз обошел поляну, разглядывая снег под фонарем. Следов не было, никто не подходил и не подъезжал к избушке. Это было странно.
— Ладно, давайте... на другой берег. Да не ходите, не топчите ничего.
Переехали на небольшую поляну. Здесь лежало несколько бревен, часть были попилены и сложены. Костер запалили, съели банку тушенки, полбулки хлеба и два мятых плавленых сырка, которые нашлись в рюкзаке Семихватского. Капитан сходил вдоль ручья, светя фонариком, поискал золотой корень, но не нашел. Кустики, что принес для заварки, повертел в руках и, сомневаясь, выбросил. Кипятку попили. Капитан водку пить не стал, даже не вспомнил о ней, видно было, что напряжен. Прислушивался к тайге, иногда поднимал голову и глядел внимательно. Автомат рядом держал.
Потом снова ушел в ночь. Костер освещал поляну, косогор противоположного бережка, стволы тополей, дверь их будки, торчащую из леса, как вход в зимовье. Андрей встал, заглянул в нее и, пошарив в темноте, вернулся с бутылкой.
Налил в кружки, чокнулся с Семеном и, склонившись к корешу, сказал негромко:
— Сомневаюсь я, что наш кэп серьезный таежник...
Закурили.
— А я сомневаюсь, что он его возьмет... — усмехнулся Семен. — Ни еды, ни солярки... Едем куда-то... как он его здесь найдет? Слушай, а что, если он какую-то поганку затевает?
— Да ладно... — Андрей посмотрел в темноту, куда ушел капитан. — Не парься!
Вскоре в свете костра показался Семихватский. Сел на бревно.
— А что за человек, этот охотник? — спросил Семен.
— Человек и человек... Вот зимовье свое спалил.
— Вы думаете, это он? — Оба тревожно посмотрели на капитана.
— Тут нет больше никого. Он да мы... Чтобы нам спать негде было...
— А вы, когда собирались жечь его зимовья? Почему вам можно, а ему нельзя?
— Я собирался? — нахмурился Семихватский.
— Ну да, чтобы он пришел сдаваться. Теперь не придет?
— Вы не будете? — Андрей вытянул бутылку из-за бревна.
— Налей...
Молчали. Огонь взвихривался, рассыпая искры в черноту. Ветер металсяв корявых вершинах тополей. Ручей, развороченный тягачом, зализывал раны, всхлипывал, жаловался на жизнь.
— Если со мной что-то случится, спутниковый телефон в рюкзаке найдете. Пин-код — четыре семерки.
— А что может случиться? — спросил Андрей, быстро глянув на капитана.
— Кирпич на голову упадет...
В остывающем моторе тягача что-то металлически клацнуло, парни испуганно обернулись в темноту.
— Он может выстрелить? — тихо спросил Андрей, поворачиваясь обратно. — Нас же сейчас видно, а его нет...
— Не может. — Капитан качнул головой.
— Почему?
— Он не идиот.
— Но зимовье-то спалил!
— Зимовье сжечь — не человека убить.
— А вы убивали?
— Нет.
— Почему все-таки вы вот так его ищете? Один!
— Я вам все сказал...
Они посидели еще недолго и ушли, повозились, устраиваясь, то ругаясь в шутку, то Андрей захохотал так придурочно, что Семихватский поднял голову и поглядел на тягач. Когда затихли и из кунга стало слышно глухое похрапывание, достал телефон. Включил и положил рядом на бревно, дожидаясь устойчивого сигнала. Ветер гудел и гудел вверху. Погоду отпускало, воздух стал мокрый. Дров подбросил, до каких дотянулся. «Почему вам можно, а ему нельзя?» — не шли из головы слова Семена.
Тихого набрал и, не дожидавшись гудка, сбросил. Задумался. Набрал своего шофера Гешку Клыкова — водилы всегда больше всех знают.
Всегда невозмутимый балагур Геша... прямо слышно было, как он удивился, узнав голос Семихватского.
— Василий, ты где... тут полный шухер. Ни тебя, ни Тихого...
— А он где?
— Не знает никто, как его отстранили...
— Кого отстранили?
— Да Тихого, Гнидюк сейчас вместо. С охраной ездит... его же отмудохали...
— Пф-ф-ф, погоди, что там такое?
— Да ты сам-то где?
— В тайге...
— По делам, что ли?
— Нет, я... ладно, потом. Расскажи спокойно. Что там делается? ОМОН прилетел?
— Прилетел! Они тут икры набрали — в порту маленькая комнатка... за курилкой которая, холодная — полная контейнеров! Часть уже отправили или в самолет загрузили, не знаю. У них тут Ан-12 и вертак свой из области. Народ недоволен, омоновцам прямо говорят, уже, мол, оплачено... понимаешь, а тем по барабану — у людей же ни документов, ничего! Ты-то когда? С ними ж говорить надо! Ни тебя, ни Тихого!