— Вперед!
Загрохотал крупнокалиберный пулемет, и дорога перед «Уралом» «ожила». Машина остановилась. С одной стороны выпрыгнул в снег и отбежал в сторону Поваренок, с другой дядь Саша встал на подножку и задрал голову. Студент тоже слез с карабином в руках и глядел вверх.
— Он есть? — быстро спросил Мирон.
— Нет, — качал головой Шумак, — это все мужики...
— Я вижу, что мужики, кто такие?
— Ну эти и Студент... Звягин Шура, я рассказывал, который людей подговаривал....
— Понятно, они от Кобяка могут ехать, метнемся быстро, если что, за полчаса эти никуда не денутся! Так, Хапа?
— Поперли! — Хапа уверенно качнул головой.
Вертолет развернулся и пошел по следу «Урала».
Сели на другой стороне реки и стали широко окружать избушку, где накануне выпивали мужики. Балабан, услышав шум вертолета, вышел на свой пенек, закурил и спокойно наблюдал, как между деревьями мелькали бойцы и сжималось кольцо. Машина снова поднялась в воздух и висела чуть в стороне. Все было знакомо.
— Всем выйти из дома, руки поднять! — раздалось в матюгальник. Мирон стоял на берегу и оттуда командовал.
Балабан не двигался, продолжал курить и смотреть за происходящим.
— Руки в гору! — снова загремело по тайге.
Несколько очередей пронеслись над головой Балабана, защелкали по избушке. Балабан встал во весь свой немаленький рост и задрал руки над головой. Мотивчик какой-то негромко напевал. Лыжная шапочка сползла и упала на снег, и длинные светлые волосы привычно закрыли челкой пол-лица. Он тряхнул головой, открываясь. Бойцы приближались с трех сторон.
Мирон с пистолетом в руках подходил все с той же наглой и пренебрежительной чуть, однако, настороженной улыбочкой. По мере приближения лицо его напрягалось. Он узнавал одного давнего знакомого. Глазам не верил. Встал метрах в пяти напротив:
— Музыкант! — произнес совсем не приблатненным, но даже и тихим голосом и нахмурился.
— Здорово, Мирон... — Валентин опустил руки. — И Хапа и Остолоп с тобой... Здорово, черти!
Бойцы подходили и смотрели на него, как на привидение. Дима Остолоп поплыл в улыбке и даже посунулся с объятьями, но остановился, глядя на всех, только руку протянул.
— Ты что же, беглый? — спросил Мирон, обретая прежнюю уверенность.
—Зачем беглый — вольный!
— Здесь что делаешь? — вмешался Хапа, тоже не без удивления рассматривающий бывшего сослуживца.
— Гуляю! Я гуляю, где хочу, Хапа, ты ж знаешь... — Валентин, пряча в прищур улыбку, развел большие руки. Как будто и всех пригласил погулять.
— Это точно... — ощерился Хапа весело.
— Все, хорош! — решительно прервал разговор Мирон. — Старые песни, только время тратить, с собой его заберем. Обыщите тут все!
Вскоре зимовье и приваленная к нему лодка горели. Запыхавшийся, с потными щеками и шеей, Шумаков, осмотревший следы вокруг зимовья, ничего внятного не нашел. Подтвердил только балабановские слова, что мужики с «Урала» ночевали здесь, что есть пешие следы самого Балабана и что Студент приехал снизу. И что вообще разных следов так много, что не разобраться, был тут Кобяк или нет.
Трофеев взяли немного. За поясом у Хапы висел знаменитый поваренковский топорик с оранжевой ручкой, да Шумаков вытащил из зимовья Колькин рюкзак с бутором.
— Ну что, как живешь, Музыкант? — Хапа сдвинул топорик за спину и присел рядом. — Все поешь? Помнишь, на Мухторском перевале... на нас духи лезут, а ты на гитаре... А? Ты всегда смелый был, я тебя всегда уважал... — Хапа нервно тряс ногой. — Сейчас бы точно краповым был! А я тебя узнал тогда в кафе, только глазам не поверил. По книжке узнал, ты, когда книжку читаешь, всегда кулак вот так вот ко лбу делаешь! Где Кобяков-то, не знаешь?
— Не знаком, — качнул головой Валентин.
— Так это же его зимовье?!
— А я помню, Хапа, как ты двух старух-чеченок из подвала вытащил. Там все рвется, а ты их таскаешь... Я тогда, честно сказать, сдрейфил.
Хапа на секунду задумался, потом довольно тряхнул головой:
— За гитаркой тогда все-таки сбегал!
— Да... она уже осколком пробита была... А ты что же, все воюешь?
— А что делать, Валя, я больше ничего не умею!
Они сидели на берегу, сзади, метрах в тридцати, горящая избушка трещала. Хапа время от времени оборачивался и глядел, как рядом с зимовьем занимается куст стланика. Вертолет на другом берегу засвистел ритмично, раскручивая винты. Подошел Мирон, отозвал Хапу и стал ему что-то говорить. Он говорил громко, пересиливая вертолет, и Балабан почти все слышал.
— Садимся к «Уралу»... кончаем всех... у меня на этого Студента... есть... по поселку ходил. На других Москвич показал — так что все в порядке... Шумака этого... из их оружия... — Вертолет набирал обороты, и Мирон говорил все громче. — Их трое... вооружены... дырок в вертушке наделаем... договоримся с ребятами...
Потом Мирон кивнул в сторону Балабана и, сказав что-то, заржал. Хапа тоже повернулся и пристально глянул на Валентина. Они двинулись к вертолету. Мирон остановился, повернулся к Балабану:
— Эй, организованная преступная группа! Давай на борт! — прокричал.
Балабана забрали и поднялись в воздух. Он посидел без движений, глядел задумчиво перед собой, потом спокойно достал гитару из рюкзака, расчехлил. Попробовал ее, приложился почти ухом, чуть тронул колки. Хапа увидел, как он настраивает... присел, обнял: давай, сунул фляжку, давай, Валька, споем нашу! Мы тебя часто вспоминали. На Мирона не обращай внимания, ты же ему тогда здорово насрал! До сих пор майор... От Хапы крепко несло спиртом. Валентин хлебнул из фляжки, улыбался, согласно кивал головой. Глаза небольшие спокойно глядели из-под челки:
— Не трогайте ребят! — попросил.
— Каких? — спросил Хапа и внимательно глянул на Валентина.
— Тех, что на «Урале»...
Хапа отстранился, лицо стало жесткое, чужое и равнодушное.
— Производственная необходимость! Сам знаешь!
— Там у одного — четверо детей... — начал было, но Хапа отодвинулся.
Валентин кивнул головой, понимая. Посидел, прямо глядя перед собой в рифленый металлический пол вертолета и поглаживая гитару. Людей в вертолете оглядел, на Шумакова посмотрел внимательно, сидевшего в обнимку с поваренковским мешком, лицо того дергалось, он отвернулся от взгляда Валетина. Балабанов нагнулся к сидевшему наискосок напротив Мирону. Сказал жестко:
— Ну что? Прощальную?! Последняя песенка называется...
— Какую прощальную... — Мирон зло отвернулся в иллюминатор.
— Как какую? Хватит уже... — серьезно вздохнул Валентин. — По ноздри в крови! Дальше, ребята, у нас дороги нет!
Он заиграл любимую Поваренковскую блатную... Волю вольную. Хапа рядом заулыбался, допил из фляжки и стал подпевать и кивать в такт головой... Вертолетчик высунулся из кабины, показывая что-то Мирону. Слышно было плохо, Валентин оборвал игру, нахмурился и, пристально глянув на Хапу, убрал гитару за спину. Хапа затягивал липучки на бронежилете.
Вертолет начал снижаться. Выше «Урала» была ровная площадка. Мирон повернулся к бойцам:
— Всем приготовиться! По первому варианту! — Он передернул пистолет.
Все защелкали затворами. Вертолет коснулся земли, его качнуло.
Балабан сидел согнувшись, глядя себе в колени, и шептал молитву, потом перекрестился широко:
— Погодите, ребята! — сказал громко.
Все обернулись. Балабан оторвал руки от груди и разжал большие ладони. На каждой лежало по гранате. Щелкнув, сработали запалы.
Прости, Господи, нас грешных!
...Вертолет разваливался и горел, один бак еще не взорвался, вертолетчики пытались выбраться через лобовой фонарь. Трое мужиков спешили на помощь. Студент в одном свитере и без шапки бежал первый, за ним, отставая, буровил снег Колька, последним с лопатой на плече тяжело шел дядь Саша.
* * *
На годовщину прилетали родственники погибших омоновцев. Памятную доску из черного лабрадора поставили на месте гибели. На склоне, вид просторный. Крепкий красивый парень в берете, тельняшке и с автоматом улыбается.
Степана Кобякова так и не взяли. В то утро мужики были последними, кто его видел. Весной, в конце марта, семья Степана исчезла из поселка. Дом, хозяйство — ничего не продавали.
Тихого нашли мертвым в гостинице в Хабаровске. Целую сумку долларов вытащили из-под кровати. На месте Александра Михалыча теперь молодой майор. Такса прежняя — двадцать процентов.
Жебровский навсегда уехал из России.
Дядь Саня утонул. В крепкий шторм вез соль на понтоне... Трос буксировочный лопнул, груз сместился, понтон встал на попа и всех выгрузил в море. Полины с ним не было. Она, беременная, осталась дома. Саша родился недоношенный, но очень похож.
Поваренок с женой ждут пятого...
О Валентине Балабанове, как о прошлогоднем аргызе, никто не вспоминает. Никто так и не знает, куда он исчез...