мялся на пороге.
– Чего вызывали-то? – спросил он и уставился на женщину, застывшую на стуле.
Она явно не походила на должностное лицо. Парень недоверчиво заморгал. Женщина приоткрыла рот от удивления.
– Леська? – пробормотал Тарас Замула. – Ну, ни хрена себе, сколько лет, сколько зим! Слушай… – Он потер лоб. – Это же не ты меня сюда вызвала?
– Тарас, ты живой, – проговорила женщина, и комната озарилась улыбкой.
Она сорвалась со стула, а мужчина расставил руки. Они обнимались, смеялись, хотя и довольно натянуто. Обстановка не давала им расслабиться. Но недавние партизаны действительно были рады встрече.
– Слушай, ты как здесь?
– Меня вызвали.
– И меня вызвали.
– А кто? За мной вроде люди из НКВД приходили.
– Черт, да где они?
– Сказали, что сейчас придут. Ладно, давай ждать.
Их беседа стала приглушенной. Станиславу, находившемуся в соседней комнате, приходилось вслушиваться.
– А за той дверью есть кто?
– Не знаю, не заглядывала.
– Господи, Леська, не поверишь, как я рад тебя видеть. До чего же глупо все тогда получилось!..
Тут в кабинете появился третий участник этого мероприятия. Это был плечистый светловолосый мужчина в потертом костюме. В руке он комкал клетчатую кепку.
– Ребята, вы что тут делаете? – пробормотал этот человек и тут же кинулся обниматься.
Его мрачноватая физиономия расцвела.
Шелест на цыпочках вышел из комнаты в коридор через другую дверь. Там мялись Настя с Гальпериным.
Он усмехнулся, сделал им приглашающий жест, первым шагнул в кабинет и сказал:
– Добрый день! У нас сегодня встреча товарищей по оружию. Прошу присаживаться. Меня зовут Станислав Игоревич Шелест, я майор, служу в контрразведке Смерш.
За этим последовала немая сцена, почти как у Гоголя. На лицах визитеров остались замороженные улыбки. Они выбирались из оцепенения, покашливали.
Замула снова сунул руки в карманы, хотел, наверное, хоть так продемонстрировать независимость. У Леси вдруг ослабли ноги, она присела на тот же самый стул. Романюк нахмурился, озадаченно почесал затылок.
От кого-то из них исходил не самый слабый страх. Стас его чувствовал. Он не мог объяснить, какие органы и рецепторы при этом включаются, но данной способностью владел. Забеспокоились все. Да и как иначе? Но ведь это совершенно разные вещи – беспокойство невиновного человека и того, кто по уши в дерьме.
В кабинет вошли остальные члены оперативной группы, сели у стола. Гальперин принес с собой чистые бланки – протоколы допросов, начал бегло писать.
Посетителям было не очень-то уютно. Они сидели рядышком на стульях и чувствовали себя так, словно весь кабинет продувал жуткий сквозняк. Тарас непроизвольно косился на Настю, а она и ухом не вела.
Шелест внимательно разглядывал этих людей и все больше убеждался в том, что встал на верный путь. С одним из них было что-то неладно.
– Это будет просто беседа, товарищи, – успокоил гостей Стас. – Нам нужно прояснить некоторые обстоятельства, связанные с событиями годичной давности. Думаю, вы уже поняли, что вас никто ни в чем не обвиняет. Повторяю, это просто беседа. Если вас смущает тот факт, что мой сотрудник ведет протокол, то зря. Это чисто формальность и ничего больше. Так положено. Разговор у нас пойдет только о событиях одного дня, точнее сказать, вечера и ночи. Именно тогда пропал полковник Елисеев. Где он?
За этим последовала оглушительная пауза. А потом они заговорили все разом, перебивая друг друга. Даже Романюк утратил невозмутимость, начал что-то яростно доказывать. Майору пришлось остановить этот ор эффективным одесским «Ша!». Визитеры мигом заткнулись, Леся закашлялась.
– Вы в курсе, что выжили не только вы, но и некоторые другие люди из отряда Глинского? – вкрадчиво спросил Стас, переглянувшись с Гальпериным.
Тот с важностью кивнул.
– Я такого не знал, – пробормотал Романюк.
– Не может быть, – заявил Замула. – Я слышал, что пленных бандеровцы не брали. Кто это?
– Не имеет значения, – отозвался Шелест. – Это я к тому, что любая ваша ложь, лукавство, оправдание себя легко проверяются. Давайте просто по душам поговорим. Что произошло? Мы должны знать. Начинайте кто-нибудь один. Вы, Романюк, например.
– В засаду попали, – буркнул, отворачиваясь, свежеиспеченный сотрудник НКВД.
– Да какая там засада, – отмахнулся Тарас Замула. – Случайно нарвались на бандеровцев, никто нас не ждал. Они, наверное, район оцепляли, готовились к ночному налету, а тут мы.
– Значит, это были националисты? – уточнил Шелест.
– Да, – тихо сказала Леся. – Украинская повстанческая армия, как они себя называют. Их сразу по одежде видно.
– Сперва все нормально было, – начал повествовать Иван Романюк. – Задание плевое: вывести товарища Елисеева из точки А и доставить в точку Б. Мы же не знали, что вокруг леса уже банды рыщут. Шли как обычно, соблюдали осторожность. Этим маршрутом мы часто пользовались. Там безлюдье кругом, только раз надо пересечь проселочную дорогу. Она через низину идет. Мы как раз в нее вошли. Там акустика непонятная, все звуки глушатся. Несколько оврагов, участок выгоревшего леса, много кустарника. Мы шли в колонну по одному. Замула впереди, за ним Леся, потом товарищ Елисеев, а я сзади. Если хотите, можем показать это место. Замула предупредил, что впереди дорога, сказал, что сбегает проверить.
– Обстоятельства так вот по-глупому сложились, товарищ майор, – сказал Замула. – Да, сползал я до дороги, убедился в том, что все в порядке, никого там нет.
Они опять перебивали друг друга, расстраивались, вспоминая прошлое. Картина, в общем-то, вырисовывалась. Врать скопом участники тех событий не смогли бы. Это быстро выявляется. Но вполне возможна брехня в отдельных местах, выданная кем-то одним из них.
Тропа в тальниковых зарослях была неплохо протоптана. Замула выполз на дорогу, вернулся, махнул рукой. Мол, вперед! Перебежать колею, заросшую чертополохом, – минутное дело. Все четверо это сделали.
Огонь по ним был открыт уже сзади, когда они ныряли в лес. Подвода выехала из-за кустарника, в ней как селедки в бочке давились бандеровцы. Даже окликать не стали, поняли, кто такие.
Все четверо пустились наутек, беспорядочно отстреливались. Полковник сильно волновался, палил из пистолета, не жалея патронов. Партизаны прикрывали его, как уж могли.
Они уходили перебежками. Их спасали заросли, которых там было немерено.
Партизаны слышали, как подошла еще одна подвода. Из нее с дикими криками вытряхивались повстанцы УПА. Они обходили беглецов, продвигались по флангам. А низина была не такой уж протяженной. Двое или трое горячих хлопцев точно погибли. Им даже падать оказалось некуда, так и повисли на сухих ветвях.
– Уходите, я задержу их! – бросил Замула и стал куда-то отползать.
Он действительно сдерживал натиск врага, но недолго. Загремели взрывы, и вскоре демоны опять наступали беглецам на пятки. Елисеев задыхался, возраст давал себя знать.
Романюк намеренно отстал, начал стрелять, перебегать от дерева к дереву. Он смещался в сторону, и ему удалось ненадолго увести преследование в болото. Но никуда не делись те бандиты, которые заходили сбоку.
Романюк не вернулся, и Лесю охватило отчаяние. Боевики бежали по кустам, трещали сучья, хлопали беспорядочные выстрелы. Женщина сбилась с тропы, потеряла ориентиры.
Елисеев был красный от натуги, но пока еще передвигался.
– Леся, уходите! – прохрипел он, махая пистолетом. – Зачем умирать двоим? Расскажете Глинскому обо всем, что случилось.
Но она не могла его бросить. Сам погибай, а товарища выручай! Этот принцип впитался ей в кровь. Патроны в автомате заканчивались. Боевики уже были рядом. Под боком пролегал овраг, очень глубокий, сущая пропасть. Леся подталкивала к нему Елисеева. В голове у нее что-то стучало про последний шанс.
– Уходи! – прорычал Елисеев. – Это приказ! Дура, что ты делаешь? Все равно догонят.
На самом краю обрыва он подвернул ногу, закричал от боли, повалился в мох. Как тащить такую тушу? Все же Леся не оставляла попыток, тужилась, тянула его за руку. Он понял, что эта упрямая особа сдохнет тут, но не уйдет, оттолкнул ее от себя.
Леся потеряла равновесие, загремела в овраг. Она катилась по крутому склону, билась обо что попало, вопила от боли и отчаяния, влетела в гущу кустарника на дне оврага, ударилась головой и потеряла сознание. Впрочем, в отключающемся мозгу отметилось, как возбужденные бандеровцы наперебой палят сверху, кусты трясутся, комья глины катятся по склону.
– Так вот всех вас и убили, – обдумав услышанное, проговорил Шелест и хмыкнул. – Тем не менее вы сидите здесь и как-то не похожи на сгнившие тела.
– Контузило меня, когда ребят прикрывал, – буркнул Замула, опуская глаза в пол. – Башкой ткнулся в листву, так и провалялся целую вечность. Бандеровцы решили, что я помер, мимо пробежали. Когда очнулся, уже темно, ни фонаря, ни спичек. А ночь безлунная. С башкой стряслось что-то. – Он для наглядности постучал себя по черепу, мол, я не виноват, голова отключилась. – Помню, брел куда-то, потом опять упал, в обморок провалился. Кричать боялся, не знал, где противник. Полночи выходил на ту дорогу, по которой подводы прибыли.
– А я на нее даже не вышел, – проговорил Романюк. – Увел за собой погоню. Несколько человек за мной бросились. Помню, стрелял, последнюю гранату в них кинул. А там болото, не такое, чтобы намертво провалиться, но по пояс точно засосет. Поскользнулся, с тропы съехал, да в эту жижу и угодил. Всосало меня так, что только голова осталась, и та вся в ветках и лишайнике. Нахлебался досыта, чуть не задохнулся. Руку вытянул, а там под обрывом корни старой ивы. Вцепился в них, да так и лежал. Хлопцы мимо меня бегали туда-сюда, ругались страшно. Слышал, как Леська товарища полковника уводила. Только у нее «ППШ» и остался. Потом жуткая пальба учинилась. Тогда-то я и скис, решил, что хана всем. Рука отнималась, кое-как сам себя вытащил, а когда вставал, ступню чуть не насквозь сучком коряги проткнул. Сапог прохудился, подошва отошла, все раскисло. Ощущение – озвереть, словно всего до макушки проткнуло. Крови вытекло до черта. Вроде сознание терял, ни хрена не помню. Вещмешок за спиной, все насквозь мокрое, а бинты в водостойком пакете. Я ногу обеззаразил, как уж смог, замотал, сапог не стал надевать, от него уже толку не было. Так и ковылял. На дорогу не пошел, двинул туда, где Леська с полковником сгинула. Но, видать, промахнулся. Плутал, пока светать не начало. Наткнулся на двух дохлых бандюков, больше никого не видел.