крытом поле или пущах. А уж домашнюю живность мне дешевле там купить чем у своих бывших смердов забирать и вести за Дивные горы!
— Сказки рассказываешь!
— А что ты хочешь? За каждого приведенного в сотню мне малая монета в мошну капает, вот я и стараюсь, — откровенно усмехнулся рус. — Однако поверь, что почти все, мною сказанное, истина. Я даже послал пару человек в свои бывшие владения, - зову с собой желающих. Кто-то же должен мою землю обрабатывать!
— Если ее дают всем, то зачем им идти к тебе?
— Я для них защита при набеге. Даже если ополчение воронежское главные силы степняков побьет, всегда кто-нибудь из них ускользнет, да попытается разорить хотя, бы приграничные веси. Оттого селиться людишки предпочитают кучно и обычно рядом с теми, кто может оборонить их семьи. А еще я могу помочь с переездом и обустройством, да и мелкой монеты за их будущие труды мне не жалко.
— Так мошна распухла от достатка?
— Не жалуюсь! Коли желаешь, то могу и тебя взять со всеми твоими ратниками и их семьями. Рядом на землю осажу, как и других воев из своей сотни. — Прастен незаметно покосился на собеседника и лениво бросил. — Сколь среди людей инязора твоих, кровным родством или личной присягой с ним не повязанных? Сам ты, как помню, из пришлых…
— Да, из-под Карачарова, что под Муромом? Эрзянской крови во мне, если по чести, половина, а то и меньше, есть и муромская. А дед мой и вовсе со степи пришел, жену себе просто напросто выкупив в голодное время.
Знатный был вой, но преставился, когда бабка только-только понесла…
— Кхм…
— Так вот, — Маркуж задумчиво склонил голову, не заметив недовольства собеседника излишними подробностями, — когда булгарцы пришли разорять Муром, отец с семьей сбежал на правый берег Оки. Там он и осел у жениной родни, поскольку имущества почти полностью лишился.
— Пограбили? — смирился с долгим рассказом Прастен.
— Сгорело большей частью. А на чужбине при всех своих связях мы были никем, потому начали там с самых низов, перебиваясь землей да малой торговлей. Я же был мальчишкой, мне такая судьба претила, а потому добровольно изъявил желание службу воинскую эрзянскому князю отбыть от селения нашего. Отец не обиделся, замолвил за меня словечко и в новиках меня долго не мурыжили. А как выслужился, да повинность закрыл перед, инязором, так сразу подался на вольные хлеба! К вятшим дружинникам эрзянским наниматься стал и даже земляков за собой подтянул, как с Карачарова, так и с новой отчизны…
— И?..
— Ныне моих тут две трети, — опомнился Маркуж. — Остальные инязору родичи и за ним пойдут до конца.
— Две трети? Лихо! — удивленно присвистнул рус.
— Более чем… Все из за того, что на Выксунку я не согласился идти, хотя и грозил инязор мне карами, а потому сохранил своих людей. Вольная птица, что с меня взять?
— В варяги подался с дружиной своей? Ярл Маркуж! Звучит! — хохотнул Прастен.
— Ярл? — недоуменно переспросил эрзянин. — Я не из урман, чтобы так величаться!
— А среди моих предков по материнской линии были ладожане[38]… — Рус не стал вдаваться в подробности и перешел на серьезный тон. — Теперь я понимаю, почему инязор так с тобой носится, чуть ли пылинки с кольчуги твоей сдувает! Ты его за жабры держишь! Однако погоди, придет Анбал, все изменится.
— А если соглашусь пойти с тобой?
Тогда собирай своих, освобождай Веремуда и наших с ним людей…
— Бойня может случиться!
— А ты постарайся избежать… Но ты согласен под меня пойти?
— Под тебя или…
— Под меня, воронежцев, а в итоге и под ветлужцев! — раздражение скрипнул зубами Прастен, недовольный непонятливостью собеседника. — Надеюсь, ты догадываешься, что за нынешними бедами инязора стоят именно они?
— Ну как ты им служишь?! Они же тебе лишили всего!!
— В одном месте лишили, в другом прибавили! Ты меня плохо слушал?!
— Хр-р… — Маркуж мрачно подогрел на своего собеседника, но все-таки сдержал эмоции и понуро кивнул головой. — Я согласен.
— Тогда говори, что твоих людей с инязором связывает?
— Лишь я.
— А сам на каких условиях? То, что ты несколько лет назад стал вольной птицей, я понял, но если ряд подписал с князем и он еще в силе…
— Не поверишь, но уже ничто меня рядом с ним не держит, потому и на Выксунку спокойно отказался идти и с тобой говорю. Последний раз рядились мы с ним на год, но срок тот еще зимой закончился, монет мы так и не увидели. Все обещает. Мол, придем в Сувар…
— Ну и не жди, сторицей вернется, если присягу дадите живот свой положить за землю русскую. Половину получишь по приходу на место, ну а задаток, если нужда есть, выдам в самом скором времени, как только до захоронки своей доберусь.
— Живот ложить за русов?! Я не ослышался?
— Не за русов, Маркуж, а за землю нашу общую! Что эрзянскую, что воронежскую… Русской ветлужцы ее зовут! И эта присяга, коли согласишься на нее, на всю жизнь, поелику земля у нас с тобой одна, а верность воинская единожды отдается!
— Единожды?! Не ты, ли в свое время провинность воинскую на службе инязора отбывал, а ныне у воронежцев подвизаешься?!
— Ныне земли эрзянские в союзе с ветлужскими и донскими, а потому даже повинности своей я не изменял! Да и отбыл я ее сполна!
— С тобой понятно! Назови любой клочок русским, ты его весь своей кровью окропишь! А уж побратимов твоих бывших многие уже ветлужскими русами зовут! Вот только не забывай, что Русью как раз наделы киян зовутся, что тебе друзьями никогда не были!
— Дай срок, и Киев нагнем!
— Замах на гривну, удар вот только на куну как бы не вышел! Ну да ладно, это ваши дела, русские. Нам как быть и что после службы такой получим?
— А что вам надобно? Землю сразу, дают, а все остальное от тебя зависит… После определенной выслуги выйти в отставку можешь и даже обратно на свободные хлеба уйти, вот только упаси тебя изменить и на чужую сторону переметнуться!
— Да как ее определить, чужая она или нет?! — возмутился Маркуж. — Днесь один с половцами ратится, а через седмицу с ними же своего соседа поджигает!
— А как хочешь! — бесцеремонно оборвал его Прастен. — Не малое дитя, сам все должен понимать!
— А если по ряду, как присно наши предки поступали?
— Можешь и так, - скривился рус, — но тогда в мою сотню не попадешь, да и на многое не рассчитывай. Совать будут в самые гиблые топи, и платить — лишь бы не сорвался в другое место. Опять же снаряжение за свой счет.
— Но возьмете моих людей одним скопом, присягу мне за всех давать?
— Если только по ряду, а в служилом сословии каждый за себя отвечает.
— Но тогда то будут уже не мои люди?!
— Разве ж я буду гнать их из-под тебя? Окстись! — подозрительно легко согласился на невысказанное условия Прастен. Для начала зваться будешь десятником, но под начало возьмешь столько людей, со сколькими справишься. У меня в сотне тоже не ровное число.
Маркуж нахмурился, но продолжил выпытывать подробности.
— А что ты мне лично после служивой присяги обещаешь?
— В ближний круг тебя введем, начнешь начальствовать над своими, а там как стежка выведет. О том же, как ценится наша служба, я тебе уже поведал. По киевской гривне со своими людьми можешь сговариваться, меньше не будет. Тебе две!
— Ты говори иное, — стал настаивать эрзянин.
— Остальное серебро доберешь зажитьем либо охраной торговых караванов, но учти, что на вольную охоту сотни становятся в очередь и не в ущерб основной службе. Тех же, кто по найму, на такие дела и вовсе не берут. Словом, если в плавнях отсиживаться не будешь, доберешь сторицей.
— А велика ли та очередь?
— Не переживай, в прошлом году треть войска донского в таких походах постоянно пропадала, иногда даже до половины доходило Да и отдыхать когда-то надо!
— Ладно, - уже не так недовольно буркнул Маркуж. — Что твоим людям сказать, коих в амбаре заперли? А то, не приведи боги, бросятся с кулаками.
— Насчет них не беспокойся понапрасну, все уже предупреждены, что помощь пришла. Так что тебе сразу поверят, если скажешь, что под мою руку перешел, все-таки знаешь многих.
— И кто вас предупредил?
— Мне лично Параська знак подала, письмецо в руки от школьников сунув, пока вы лясы с инязором точили.
— Ну да, ты же всякой грамоте сызмальства обучен и… — Маркуж запнулся и недоверчиво переспросил, — А когда же ты его прочесть успел?
— А вот за Евангелием и прочел, благо, буквицам ветлужским в школе насильно учили. Уж не подумал ли ты, что книга мне нужна, чтобы с Богом совет держать или молитву творить? — хмыкнул Прастен. — Узнают единоверцы, засмеют, что я святой текст на память не помню. И, кстати, людишкам моим девка даже нож пронесла, когда кормить ходила. Сами не выберется, но в обиду себя не дадут и тебе при нужде помогут. Действуйте, когда недоросли школьные на противоположном конце деревни шуметь начнут.
— А начнут?
— Должны, судя по написанному. Надеюсь, инязор поведется и сунется туда вместе со своими людьми. Учить тебя не надо, как лучше в отказ идти, если он тебя в то место пошлет?
— Ученый уже.
— Вот и ладно. Кстати, вои твои над девкой упомянутой не глумились?
— А я знаю? — хмыкнул уже Маркуж и недоуменно развел руки в стороны.
— Вот и узнай, Если виновны, заплатить придется тебе и много. Из задатка отдашь, если своих монет нет.
— С ума не сошел ли, друже?! Зачем серебро на нее переводить? Плетей всыплем, чтобы молчала или прикопа…
— Не вздумай! Ныне тут немного другим поконом живут. Это к половцам у ветлужцев отношение особое, тех режут без сожаления! И то не всех!
— А что тут странного? — пожал плечами Маркуж. — Будто остальные не так же поступают?
— Это ты про кого? — не понял его Прастен.
— Ну как же… Айюбай сошелся с Киевом и Ростовом, терзая булгарскую державу, за это и был отравлен. А кто рвал на куски границы владений киян, тот же Атрак или ныне властвующий на Дону Сырчан, тот всегда был друг Булгару и гонялся Мономахом… Одних режут, с другими дружат!