— Камчатки? — уцепился за незнакомое слово Прастен, вновь уйдя в ступор.
— Год, а то и два на восток, — махнул мальчишка в сторону, где восходит солнца, — и то не знаю, дойдешь ли… Так что насчет моих полномочий скажешь, рус?
И Прастен запутался. Окончательно.
Одно дело заранее предполагать, что эти сопляки могут не согласиться пойти к нему под руку, и совсем другое понять, что ему самому могут отдать, приказ. Железная тамга это позволяла, пусть он и не ходил непосредственно под ветлужским воеводой. Не подчиниться такому знаку, это как в походе киевских русов проигнорировать приказания самого Мономаха, будучи в войске обычным вотчинным десятником самого захудалого княжества, принадлежащего Мономашичам же. Прибить, может сразу и не прибьют, но жизни после этого не будет.
И все же несмотря на возможные последствия, Прастен в этот момент вознамерился плюнуть на все и уйти на Дон. Своим людям он всегда сумеет рот заткнуть, а от недорослей вскоре и следов не останется. Однако сдержался и, как оказалось, правильно сделал.
Мальчишка в итоге лишь сказал, что русы и эрзяне вольны в свои действиях. Могут присоединиться к нему, и тогда он готов договариваться о разделе добычи, а могут валить подобру-поздорову, сам, мол, с суварами справится.
Однако в последнем предложении была и загвоздка.
В процессе разговора малец ненадолго отошел в сторону, а вернувшись с невозмутимым выражением лица пояснил, что вестника на Суру он только что отправил и отписал с ним буквально все произошедшее.
И эта загвоздка в корне меняла дело.
Кто же Прастену потом будет доверять, если узнает, что он бросил княжича в трудную минуту? Да-да, княжича, железная тамга для многих была ровней этому титулу.
И вот тогда он задумался.
Было понятно, что у мальчишки в голове, каша и вскоре холм перед выселками покроется обобранными хладными трупами «невинных» детишек, благо с них было что взять. Но одновременно стоило признать, что повиновение недорослей своему предводителю было безоговорочным, как и в воронежской школе. Каждый из малолеток занимался каким-то делом, а на тихие указами высказанные своим главой, реагировал.
Прастен, к примеру, не заметил даже тени недовольств когда мальчишка заставил копать будущих ратников землю. А те могли и смердов привлечь, часть из которых еще не ушла с выселок.
Большинство местных жителей, кстати, покинуло деревню еще с вечера, испугавшись вольного поведения «гостивших» в ней эрзян. Точнее, никто туда не возвратился с полевых работ. Утром же неведомым образом разошлись слухи о суварах (видимо сами эрзяне и сболтнули) и из селения подались все остальные.
Ушли на выселки, туда же отогнали и пасшийся, на выгонах скот.
Мальчишка не стал жевать сопли и тотчас начал выдворять смердов еще дальше в лес, оставив при себе лишь такого же, как он недоросля в качестве проводника. И сразу стал готовиться к стычке, распотрошив свою заначку, часть из которой Прастен имел возможность, оценить. Несколько телег школьников были под завязку забиты не только оружием, но и всякими сопутствующими ему вещами, со многими из которых недоросли обращались очень бережно.
И это был второй повод, чтобы задуматься. Половину содержимого он даже в глаза не видел в своей многотрудной жизни, либо еще не использовал по назначению.
Что было в телегах? Связки толстых - арбалетных стрел,- как с бронебойными наконечниками, так и срезнями, длинные пики, далеко высовывающиеся из-под задних облучков, высокие окантованные дубовые щиты и железный «чеснок», с неприятными последствиями применения которого Прастен уже не раз успел познакомиться.
Еще он разглядел заранее заготовленные колья для частика, пеньковые веревки и стальную проволоку, диковинные большие самострелы и совсем маленькие арбалеты с высокими узкими коробами над ложем, зачем-то скрепленными с козьей ножкой.
Непонятного тоже было вдоволь.
На отдельной телеге в невысоких корзинах аккуратными рядами стояли двухведерные бочки и мелкие пузатые кувшины, почему-то заткнутые промасленными тряпками. Рядом с ними царственно возлежали на мешках два ошкуренных дубовых полена, сверкая высветленными в сердцевине сквозными дырами и начищенными песком железными обручами.
Все это разбиралось школьниками и утаскивалось в неизвестном направлении. И хотя, конечно, самонадеянность сквозила в каждом слове малолетнего предводителя, но к встрече с противником он готовился.
Именно поэтому на слова эрзянина Прастен реагировать не торопился. И лишь повторил для проформы.
— Но его новиков ты зря не посчитал, Маркуж. Большинство из них о шестнадцати лет уже будут, не сосунки. Но таки да, повторюсь, полечь можем все. Сотня это сотня.
Сам «княжич» будто бы и вовсе не обращал внимания на натужную ругань эрзянина, хотя тот все это время старался напропалую. Мальчишка молча выслушивал подходящих к нему новиков, отдавал короткие команды часто вглядывался в светлеющее за жидким частоколом кустов открытое пространство.
— Слышь, Тимофейка, — Прастен Попытался подобием взрослого имени немного польстить пареньку, — во мне хоть ты уверен?
— Да. Тамга у тебя нашей ковки. Да и наслышан я о тебе, иначе бы письмецо подметное через Параську не посылал, — кивнул мальчишка и неожиданно смутил его своим знанием. — Вот только я списки воронежские видел и в них у тебя в подчинении всего лишь полусотня.
Нешто сюда послали, чтобы ты охочими до поживы людишками разжился и ратную силу свою пополнил? Так нам и самим не хватает…
— Числюсь сотником, а людишки… — помедлил Прастен с ответом, искоса бросив взгляд на Маркужа, — людишки дело наживное. Вот опыта мне не занимать. Может, на время пойдешь под мою руку? Или гордыня, не позволит?
— Да вроде бы не мешает она мне, — на мгновение задумался тот.— Моча в голову не бьет, гормоны из ушей не лезут э… почти не лезут! Нет… Точно нет… Ты не думай, рус, я пошел бы при нужде. Но ты не знаешь, как мы воюем, и положишь нас всех, а мы с ребятами еще жить хотим. Алтыш именно поэтому и не вмешивается, хотя у него опыта, как и у тебя, хоть отбавляй.
Прастен одобрительно кивнул, хотя и понял не все. Если мальчишка хочет жить, то с головой у него все в порядке И то хлеб.
— А у посланника воеводы что за дела, раз тебя одного на поживу стервятникам бросает?
Мальчишка задумался уже надолго, на все же соизволил ответить.
— Муромский князь заартачился и купцов на Оке стал задерживать, да подорожное лупить без совести. То ли нажиться решил, то ли игрища какие затеял, непонятно. Собственно ныне не только на его заставах в Муроме и Рязани шалят, даже суздальский князь нам препоны ставить начал, да и на другим торговых дорогах неспокойно, а у нас вскоре очередной товар для Киева готов будет. Вот и послали… Нас на разведку, а Алтыша сговариваться с мокшанским князем, что пребывает ныне неподалеку. А тот долго ждать не будет, мы для него пока темная и ненужная ему лошадка.
— На хорысданский тракт хотите выйти через его земли?
— Ну да, раз через муромские и рязанские не сильно получается. Хотя у мокши это даже не земли, а так, узкая полоска, ветвящаяся меж нами, эрзянами, буртасами, воронежцами и… Кого еще забыл из соседей? Чувашей? — заметив, что последнее название вызвало недоуменное выражение на лице Прастена, мальчишка, кивнул в сторону деревни. — Мы так суварцев называем.
— А! Эти с мокшей, почти не соприкасаются, в основном за Иделью живут, где у них стольный город. Но таки да, рядом с Сурой тоже владения.
— Вот и я про то. Иногда и не разберешься, где кончаются одни и начинаются другие. В любом случае, проскакивать земли, мокшанского князя без позволения, значит обрести в какой-нибудь момент себе неприятности на заднее место, а потому понести потери торговые. Оно нам нужно?
— Ныне на тракте тоже лихие людишки…
— А куда деваться? Он почти заброшенный стоял, пока Аеповская орда в степи хозяйничала, почти всех половецких ханов по Волге и Дону под себя подмяв, так что развелось там всякой нечисти без счета. Кстати, передал бы ты Твердяте, где еще людишек он может себе набрать. Нечисть, она не от хорошей жизни заводится. Голод, лишения, месть, в конце концов… А у вас хоть и неспокойно, но сытно!
Прастен неуверенно качнул головой, но с разговора не свернул.
— А ты вроде бы и рад разгрому тех половцев, что Булгару противостояли? Аепа ведь тесть князю суздальскому, а тот с вами…
— А тот с нами торгует и в родстве не состоит, — урезонил его мальчишка. — Остальное наносное.
Однако в ответ Прастен недоверчиво хмыкнул, и решил попытать собеседника еще раз.
— Слышал я еще, что не лихие людишки ныне развлекаются на тракте, а князь Ярослав своим рязанским молодцам попустительствует. Да и Мономах этому не противится, потому что дорога Хорысданская не столь к нему, сколь в Таврику ведет…
— Князь муромский? Не поклеп ли?.. В любом случае нам с ним не по пути, а уж если вспомнить недавние его дорожные поборы и вражду с эрзянами!..
— То есть то что по этому тракту и невольников иногда водят, тебя, как ветлужца, не смущает?
Мальчишке как-то странно сверкнул на Прастена глазами замешкался и медленно произнес.
— Точно знаешь? По сию пору только слухи об этом ходили, но… — слова явно давались ему с трудом, — не мне решать, что с этим делать. Сначала нужно с буртасцами сговориться, что тракт в нужном нам месте хранят.
— То есть посланец воеводы и к ним отправится?
— Ну да, и к ним тоже. Он им соплеменник, а потому легче в тех местах язык найдет, чем кто-либо иной.
— Можем сопроводить, если надо, нам по пути.
— Наверняка не откажется, но предложи ему лично.
Прастен слегка задумался, но потом решительно кивнул головой и спросил, подводя мальчишку к нужной ему самому теме.
— Из всего этого следует, что зорить дорогу хорысданскую, дабы подмять ее под себя, у вас и мыслей нет? С булгарами ссоры не ищете?
— С чего бы? Зубы у нас только на учельского наместника, да и с тем уже не враждуем… — мальчишка все же не сдержался, зло оскалился и вывалил.