заботы и впрямь в тягость, сгибаются они под ними в дугу, а вот он тянет и тянет, и получается у него все то, за что он берется. Разве это не радость, разве не счастье?
6 июля 1873 года возвращался из Хивинского похода великий князь Николай Константинович Романов – племянник императора. Решил проехать через Самару. Ему устроили достойную встречу в дворянском собрании. Среди прочих были губернатор, вице-губернатор, предводитель дворянства, гласный думы Петр Алабин. Будучи военным, прошедшим огонь и воды в войнах с Турцией, с мусульманским миром, он с особым вниманием слушал великого князя. А рассказ был интересный! Россия уже покорила два крупнейших среднеазиатских государства – Бухарское и Кокандское. И теперь бельмом в глазу оставалось Хивинское, или Хорезмское, ханство – последний среднеазиатский осколочек Чингизидовой империи! Сколько столетий – и вот дотянулись-таки русские до супостатов! Войско было составлено из четырех отрядов, одновременно выдвинувшихся из Ташкента, Оренбурга, Мангышлака и Красноводска. Полководцем стал туркестанский генерал-губернатор – генерал Константин Петрович Кауфман, тоже участник Восточной войны 1853–1856 гг., но на кавказском фронте. Стычек было много, но в решающей битве противники столкнулись у самой Хивы, бились два дня – 27–28 мая, потом ханские войска капитулировали.
– Был у нас один храбрый офицер, подполковник штаба из Мангышлакского отряда, – с улыбкой говорил великий князь, – подчас совсем без головы, в сражении с казахами, которые перешли на сторону Хивы, получил семь ран пиками и саблями! Семь, господа! И все равно дрался! Да почему «был», он и есть. Отлежался и Хиву брал! Одна половина крепости сдалась, а другая о том ничего не знала. Так вот он с двумя ротами штурмовал Шахабатские ворота, первым влетел внутрь и удерживал позицию! Михаил Скобелев, запомните это имя, еще покажет себя!
Ханство признало над собой протекторат Российской империи. Дело было в том, что два мира – православный и мусульманский – вновь сшиблись лбами, но главная битва была еще только впереди. Это Алабин знал наверняка! Что такое Хивинское ханство? Хоть и крупное по размерам, но так, одряхлевшее среднеазиатское государство с обленившимися властителями, которые занимались грабежом русских караванов и скалили на императора всея Руси зубы. Вот и доскалились. Но был другой мир, куда западнее, и этот мир был силен! И он, Петр Алабин, сражался с этим миром и, увы, проиграл вместе со всей Россией. Этим миром была Турция, Блистательная Порта, и она, несомненно, следила за ненавистным соседом, за тем, как борется Россия за свою территорию, не дает себя в обиду, крепнет и ограждает себя от посягательств явных и неявных врагов. «Будет время – поквитается! – слушая великого князя, вспомнил он слова его дяди императора Александра Второго. – И еще поглядим, чей будет Царьград».
8
Страшное горе пришло внезапно. В Ницце от чахотки умерла Леночка. Елена Петровна Лаппа. Их «чудесная актриса». Она приболела еще тут, в России, и муж повез ее на воды. Там ей стало хуже, ничто не помогало, и она ушла быстро. Это горе сломило Варвару Васильевну, дочки плакали, сам Петр Владимирович не подавал виду, ходил угрюмый и слепой по дому. А утром надо было ехать в думу и решать вопрос о взращивании в губернии кукурузы. Министр государственных имуществ Российской империи лично поручил Петру Алабину принять к этому меры. Предполагалось, что кукуруза поможет избежать массового голода в российских губерниях, который то и дело давал о себе знать. Так он и жил: днем размышлял об урожаях кукурузы, а возвращаясь домой, думал о том, что сейчас через всю Европу едет сюда гроб с его самой жизнерадостной дочкой.
– Похороним ее в Иверском монастыре, – сказал он Варваре Васильевне. – Все деньги, что выиграли в лотерее, на это и потратим. – Недавний крупный выигрыш в лотерею, который они расценили как счастливую случайность, теперь обретал иной смысл. – Церковь построим во имя равноапостольной царицы Елены и святой великомученицы Варвары… Ты согласна?
– Да, батюшка мой, согласна, – ответила его жена и спрятала лицо в платок. – Делай, как нужным считаешь…
Он не мог видеть, как сотрясаются ее плечи, и вышел из комнаты.
Вдовец Александр Павлович Лаппа, совсем потерянный, уставший, привез гроб только в конце апреля. Не думал он, что счастье его – их счастье с Леной! – будет лишь придуманной сказкой. Иллюзией. Насмешкой. «Какова же тщета человеческих желаний! – едва держась, думал в тот день Петр Владимирович. – Ничто мы перед Господом!..»
В девять часов тело почившей Елены Лаппа перенесли в Сретенскую церковь к литургии. После архиерейские и монастырские священники отслужили по усопшей вселенскую панихиду. Затем гроб доставили уже к строящемуся храму во имя равноапостольной царицы Елены и святой великомученицы Варвары. Склеп уже был готов. Туда и опустили гроб. Больше не было их «чудесной актрисы». Только тут он, грозный воин, и позволил себе разрыдаться – тихо и сдавленно, один только раз! Теперь уже Варвара Васильевна, которая и сама была без сил, обняла его…
В мае новый губернатор Самары Федор Дмитриевич Климов уехал по делам службы в Николаевскую губернию и временно назначил на свое место Алабина. С 11 по 15 мая Петр Владимирович исполнял эти серьезные обязанности. И еще с 17 по 28 мая, в эти дни губернатор отправился по делам в Петербург. Он знал, на кого можно оставить целую губернию.
Десятого октября в думу на имя Алабина пришла долгожданная телеграмма от бывшего губернатора Самары, а ныне сенатора Б.П. Обухова. Дело сдвинулось с места, и Самара рассматривается как железнодорожный пункт Сызранско-Оренбургской железной дороги. Теперь должна зайти речь о том, где будет построен мост через Волгу в среднем ее течении. Претендуют разные города, в том числе и самая влиятельная на фоне других – Казань.
– Мне есть что сказать в Сенате, господа, – уверенно сообщил Алабин на совещании в думе. – Нам необходимо заручиться поддержкой губернатора, личным его содействием, поскольку связи уважаемого господина Климова в Петербурге известны всем, и нам чем скорее, тем лучше отправиться в столицу. Я вызываюсь лично переговорить об этом с Федором Дмитриевичем. С вашего, разумеется, позволения.
Губернатор, который оставлял за себя Алабина и доверял ему, согласился ходатайствовать перед правительством о постройке железной дороги в Самаре. И поручился, что добьется приема самарской делегации в Сенате.
Очень скоро делегация выехала в столицу.
В Петербурге, в правительстве, действительный статский советник Петр Алабин сказал между прочим:
– Милостивые государи, взгляните на карту России, – он ткнул указкой в свой город. – Если Петербург – окно в Европу, то Самара – это двери из Европы в Азию. Именно Самара стоит на пересечении всех географических путей Евразии. Взгляните, она практически равноудалена и от городов Центральной России во главе с Москвой, и от Урала с его металлургической промышленностью, и от Каспия с городами Азии, которые являются нашими колониями, и от северных российских городов. Где, как не в Самарской губернии, пролагать через Волгу железнодорожный мост? Перед вами карта России. Судите сами.
Приглядываясь к карте, сенаторы заметно оживились. Петр Алабин смотрел в их глаза, наблюдал за их кивками и с восторгом понимал: он выиграл эту битву.
Уже 10 декабря в Самаре, опираясь на мнение гласного Петра Алабина, дума поручает инженеру Михайловскому приступить к рассмотрению места для станции, заявляя, что «город бы желал, чтобы Самарская станция железной дороги была не за Молоканскими садами, но около новых кладбищ».
Так дело удачно пошло вперед.
А 20 августа 1875 года «Самарский губернский вестник» опубликовал статью гласного Петра Алабина «Первый свисток паровоза в южном Заволжье». У самарской станции Оренбургской железной дороги ставится часовня «В память благополучного исхода бедствий, постигших самарский край от неурожаев 1873 года и предшествовавших лет». Гласный Петр Алабин жертвует на строительство часовни пятьдесят рублей.
В январе следующего года Петр Алабин, будучи знатоком библиотечного дела, занят проектом устава Самарской публичной библиотеки.
Но 1876 год уже входит в свои права. Год великих потрясений на Балканах, год нескончаемых страданий для южнославянских народов, год великих войн и никем не подсчитанных жертв…
Глава четвертаяСамарское знамя
1
«Да турки совсем распоясались, сволочи! – гремели в офицерском собрании Самары ветераны былых войн. – Басурмане, чтоб их! Нехристи! – Большинство были стареющими усачами и походили на котов-драчунов. Тут, выпив шампанского, а то и мадеры или коньяку, могли позволить себе любое крепкое словцо; бродить с бокалом в руке в широко расстегнутом на груди мундире и поносить недругов. – Сколько же мириться мы станем с ними, а? Сколько под английскую дудку плясать будем? Они еще с Крымской в кишках сидят!»
Такие разговоры были частыми, и особенно теперь.
Петр Владимирович давно оставил дружеские попойки, но изредка наведывался к тем, кто еще не остыл и жил битвами прошлых лет. Тут матюгали генералов, проигравших битвы, и не думали о том, кто тебя услышит и что о тебе скажут. Тут был свой мир, и этот мир жил не глупыми житейскими слухами и пересудами, а нервами отзывался на все то, что происходило в государстве. Рана, нанесенная еще в 1856 году, не только не зажила, но и воспалилась за эти годы. Россия, Третий Рим, получившая позорное поражение в Крымскую войну, жила с этой незаживающей раной и болью. Реванша хотелось всем, даже тем осторожным военным, кто молчал и ничего не говорил на эту тему. Всем было ясно – бесславная и недальновидная политика Николая Первого, отца нынешнего императора, и его недееспособных и хвастливых придворных привела государство к таким плачевным результатам. Никто вот уже двадцать лет не мог сказать: «Мы – всем богатырям богатыри! На нас мир держится! Нас более других любит Бог!» Увы. Торговцы-англичане и лукавые французы побили русских на их же территории и действительно заставили плясать под свою дуду. Даже лицам гражданским, но не равнодушным к былой славе своей Родины хотелось уравновесить положение дел!