В первых числах мая 1877 года русские войска перешли румынскую границу и двинулись на юг, и уже 6 мая авангард встал огромным лагерем в двух верстах от Плоешти по соседству с болгарскими дружинами.
В город Плоешти и прибыла делегация с Волги. Им указали дом, где остановился великий князь. Тут с лихвой было и генералов с полковниками, и прочих офицеров, и адъютантов всех мастей, и прислуги.
Просили подождать.
– Ну, с богом! – волнуясь, кивнул Кожевников. – Не каждый день пред сиятельные очи допускают!
Николаю Николаевичу Романову донесли, что приехали самарцы, представители городской думы, чтобы подарить болгарским дружинам знамя, вытканное монахинями какого-то там удивительного монастыря. И самарцы просят именно великого князя преподнести болгарам этот стяг, а также икону святителя земли Русской – легендарного митрополита Алексия, сподвижника Дмитрия Донского.
– Божье дело, – согласился великий князь. – Передайте войскам – пусть строятся!
Во дворе особняка, куда вышел Николай Николаевич, он и увидел двух представительных чиновников, которые, здороваясь, низко поклонились ему. А затем и представились: первый – городской голова Самары Кожевников, второй – гласный думы Алабин. Оба были чуть старше его.
Великий князь с прищуром поглядел на гласного думы, отметил на груди его значок защитника Севастополя.
– А-а, вот оно что, – кивнул он. – Петр Алабин! Военный писатель, я же читал вас! Севастополец, инициатор создания музея героев. Участник Инкермана. Мне брат о вас рассказывал, встретил, говорит, в Самаре бывалого офицера, на каких Россия держалась, держится и будет держаться.
– Спасибо его величеству за добрые слова, – поклонился Алабин.
Их уже обступали штабисты, адъютанты великого князя. Все знали, как дорожит памятью о Крыме великий князь.
– Вдвойне приятно из ваших рук знамя получить, – кивнул и великий князь. – С радостью передам его братьям нашим, болгарам!
Из дверей вылетел подросток, увидев немолодых и серьезных мужчин, разом остановился.
– Сын мой Николай, – кивнул на подростка командующий южной армией. – Будет солдатом, как и его отец! Верно, юнкер?
– Так точно, господин генерал! – вытянувшись в струну, бойко отрапортовал тот.
К великому князю подвели белоснежного коня. Тот хлопнул скакуна по твердой холеной ляжке, вскочил в седло.
– Едем же в поле, господа, – сказал он, – там уже и справим дело!
Свита поспешно садилась на лошадей. Никто не хотел оказаться в хвосте у великого князя. Двое самарцев чуть поотстали.
– И как у тебя так получается, а? – забираясь с бричку, на которой они и приехали сюда, спросил по дороге городской голова Кожевников своего коллегу. – Как ты это умеешь, Петр Владимирович, точно ты с ним на брудершафт пил?!
– Так выпьем еще! – отшутился Алабин. – День еще в самом разгаре!
Майское небо в этот день было чистым и ясным. Уже все цвело на южной румынской земле. И добрый весенний ветер гулял по полю, ставшему огромным военным лагерем русских и болгар.
Зная, какую святыню привезли русские в подарок, болгары организовали встречу торжественно. В середине солдатского палаточного лагеря поставили широкий и длинный стол, укрыли его церковными пеленами. Сюда русские послы и выложили, на одну часть стола – Евангелие, крест, походные дружинные образа и чашу со святой водой, а на другую половину – само знамя и древко, которое было оплетено лентами.
Николай Николаевич долго и с неприкрытым восторгом глядел на Самарское знамя, потрогал его с благоговением и улыбкой, погладил даже.
– Шелк, парча и золото, – тихо проговорил он. – И несравненная русская душа в этом стяге. Такое знамя подарить бойцам, идущим на смерть и к славе, – великая честь! Так, значит, монахини своими руками ткали?
– Да-с, ваше высочество! – вставил Кожевников. – Полгода старались!
– Великий труд, – кивнул Николай Николаевич. – С таким знаменем только побеждать и надобно, и никак по-другому!
Евгений Тарасович Кожевников как старший посланник сам подал великому князю серебряное блюдо, на котором лежали молоток и гвозди. Николай Николаевич приложил край полотнища к древку, которое крепко прихватил его адъютант, и прибил стяг тремя гвоздями. Протянул молоток сыну:
– Теперь ты, Николя!
Покрасневший от волнения подросток вбил гвоздок не слишком ровно. Еще по гвоздю вколотили в древко начальник болгарских ополчений генерал Столетов, известный болгарский воевода Цеко Петков, четыре дружинных командира и знаменщик 3-й дружины унтер-офицер Антон Марченко.
Великий князь сам повязал на знамя ленты и передал боевой стяг генералу Столетову, который, принимая Самарское знамя, опустился по древней традиции на колени и поцеловал краешек полотна. Генерал оставался на коленях до тех самых пор, пока архимандрит Амфилогий не прочитал над полуопущенным знаменем победоносную молитву и не окропил его святой водой из чаши. Когда обряд закончился, Николай Николаевич взял из рук Столетова стяг и передал его знаменщику Марченко. И тот поднял его над головой! Тогда забили в барабаны – оглушительно и резко, и по рядам воинов понеслось гулкое и зычное: «Ур-р-ра-а-а!» И только потом знаменщик повел стяг влево, затем вправо и под бой понес его к полкам.
– Прощайте, Петр Владимирович! – кивнул Алабину великий князь. – Я нынче же уезжаю к своим войскам. Армия заждалась! Мы будем помнить все наши битвы, все до единой, верно?
– Ни одну не забудем! – поклонился брату царя Петр Алабин. – Даже если захотим того, ваше высочество, сердце не позволит!
– Прощайте! – махнул рукой Николай Николаевич и, вскочив на белоснежного коня, пустил его по полю в сторону города.
И тотчас же стал обрастать норовистыми, не вправе отстать от командира штабными офицерами.
– Завтра приглашаем на обед вас, господа, и вас, генерал! – поклонился самарцам и генералу Столетову один из представителей болгарской знати, до срока осевшей в Румынии. – Влад Радимович, кмет здешней болгарской общины. – В честь такого подарка устроим пир, господа!
Столетов усмехнулся:
– Что ж, иным пировать в последний раз, господин Радимович. Как упустить такое застолье? Мы будем, обязательно будем!
Седьмого мая в четыре часа пополудни местное общество устроило самарским друзьям, депутатам городской думы, а также генералу Столетову и его офицерам праздничный обед. Собрались в одном из небольших дворцов Плоешти. Видели, как отметил гостей великий князь, и тоже решили в грязь лицом не ударить!
Генерал Столетов говорил о том, как они будут бить турков. С какой ненавистью и силой. В конце речи сказал:
– Хочу выпить за наших самарских друзей и за всех самарцев в их лице, которые помнят о несчастной болгарской земле и молятся за нас! Подаренное ими знамя – лучшее тому подтверждение! Честь им и хвала! И слово за ними, братьями нашими!
– Говори ты, Петр Владимирович, – хлопнув коллегу по руке, шепнул Кожевников, – у меня все равно лучше не получится! Говори, друже!
Алабин встал, поднял высокий хрустальный бокал.
– Не нам, господа, принадлежит эта честь. Самара – лишь маленький уголок нашей великой России, и не мы одни сочувствуем вам, нашим братьям: она вся вместе с вами. Нам же выпала только счастливая доля явиться перед вами в эти дни первыми выразителями ее всенародного чувства!
Сидящие за столом были благодарны оратору, ему захлопали. Это было понятно: будущие победы сами болгары, которым приходилось принимать русских защитников на чужой им румынской земле, связывали только с Россией, и ни с кем больше! Братьев-сербов турки уже почти втоптали в землю, как и другие балканские народы. Русский царь с его великим христианским воинством – вот была их единственная надежда на свободу!
Алабин выждал паузу. Вспомнил войну с турками двадцатилетней давности. Не забыл об иге, которому уже злых четыреста лет. Вспомнил все то, о чем они, офицеры и солдаты, мечтали, воюя на Балканах и в Крыму, и чего прежде не смогли добиться в силу разных причин.
– Видел я вчера на вручении знамени ополчение ваше, братья-болгары, – продолжал Петр Владимирович, – богатырей ваших, которые всем сердцем желают отвоевать родную землю у басурман. Видел глаза болгарских солдат, слышал их сердца! И скажу прямо – у этих витязей все должно получиться. Всем сердцем верю, что созреет из этого огненного цветка, из пыла и ярости вашей первой народной армии, роскошный плод на счастье и славу Болгарии. А Россия поможет болгарскому народу с бою взять его свободу, на что он приобрел себе святое право за все свои многовековые страдания и недавно еще пролитые ужасающие потоки мученической крови. Россия поможет вам, как только может помочь любящий старший брат. Поэтому позвольте предложить тост за славу, честь и процветание великой России и ее извечной родной сестры Болгарии!
Все дружно встали, выпили залпом, шумно сели. Обед продолжался до позднего вечера. В конце торжества от имени местного общества русским послам выписали благодарственный адрес, долго жали руки, много и горячо благодарили, кланялись в пояс русским защитникам.
– А я, коли бы позволили, не уезжал бы отсюда, – признался Кожевникову его товарищ. – До конца войны не уезжал бы! И ничего бы не упустил – тут история христианства твориться будет!
– Да-да, – тепло рассмеялся городской голова. – А кто же наших гласных трясти будет, когда они засыпать станут на заседаниях, а? Или хуже того – разнимать, если чего поделить не сумеют? Один станет настаивать, что в Струковском парке надобно пятьдесят фонарей поставить, а другой – пятьдесят пять, а? И как тогда без вас обойтись? Кто их встряхнет? Нет уж, батенька, едем домой – завтра же и едем!
Пока два народных избранника из Самары, меняя коляски на поезда, торопились домой, дабы преступить к своим парламентским обязанностям, театр военных действий русско-турецкой войны едва ли не каждый день преподносил что-нибудь новенькое, и всякий раз это были крупные неприятности для Турции.