…Она обнаружила, что компанию ей могут составить самые простейшие вещи: газета, языка которой она не понимала; застойный канал с нефтяными пятнами в обилии радуг; уличные углы с запахами кофе, дезинфицирующих средств и мусорных бачков… Джин подумала, что в большинстве своем вещи не составляют замену другим вещам, они существуют сами по себе.
Здесь необходимо сделать отступление к теме двух предыдущих глав – повседневному городу. Компетентный читатель, хорошо разбирающийся в работах Латура, уже наверняка заподозрил меня в контрабанде: я намеренно вытащил из акторно-сетевой теории только те ресурсы, которые имеют ценность для куда более консервативных и традиционных социологических подходов – прежде всего, для фрейм-анализа. Теории афордансов и инскрипций, программ и антипрограмм, проводников и посредников, комплексного и сложного, распределенных агентностей, делегирования, сцепок и расцеплений интересуют нас не сами по себе, а как инструменты «апгрейда» социологии городской повседневности. Это делает городок Латурвилль пригородом мегаполиса Фреймбурга. Насколько оправдана такая сцепка – судить читателю. Мы же теперь должны задаться другим вопросом: что социология материальности дает исследователям взаимодействия лицом-к-лицу?
Благодаря «повороту к материальному» микросоциологи вынуждены заново рефлексивным образом пересобирать аксиоматику своей дисциплины, вновь отвечая на фундаментальные вопросы о природе повседневности, интеракции и социального порядка. Просто потому, что исследование роли материальных объектов в повседневном городском взаимодействии уже предполагает «пересборку» и концепта повседневности, и понятия города.
Исходно в основе концептуализации повседневности лежит метафора мира социальных взаимодействий лицом-к-лицу как одного из «регионов» всепроникающего и вездесущего социального порядка. Впрочем, слово «порядок» само по себе крайне двусмысленно. С одной стороны, речь идет о порядке-как-связи. Одни взаимодействия связаны с другими и не связаны с третьими (отсюда привлекательность метафоры «цепочки интеракций» [Collins 2006]). Имеем ли мы в виду некоторый «локальный порядок» (столь любимый исследователями-этнометодологами [Корбут 2013: 9–24]), не нами установленный порядок норм и санкций, порядок ритуала или некоторый спонтанный порядок социальной жизни, мы говорим о связи. Событие интеракции «x» связано с событием интеракции «y». Как именно связано – отдельный вопрос. Мы вправе усматривать в этой связи причинность («если x, то у») или ограничиться констатацией соположения событий в пространстве и времени, но сам факт их избирательной связности не ставится под сомнение [Филиппов 2004].
С другой стороны, любой порядок – это всегда один из возможных порядков. А значит, событие взаимодействия «х» принадлежит некоторому множеству событий «Х». (Этому же множеству может принадлежать и связанное с событием «х» событие «у» – тогда речь идет о связанных однопорядковых взаимодействиях, или о «серии событий взаимодействия в одном фрейме».) Итак, вторая значимая для нас интуиция – интуиция порядка-как-множества. Именно она лежит в основании теории фреймов с того момента, как Грегори Бейтсон – на примере игровой коммуникации животных – использовал аналогию границы множества для введения самого понятия «фрейм» [Бейтсон 2000].
В то же время асимметричность двух интуиций порядка не стоит переоценивать. Говоря о «фреймированных взаимодействиях», классики микросоциологии имели в виду оба значения – элементы интеракции связаны между собой и вместе с тем принадлежат некоторому различимому множеству. Это взаимосвязанные свойства порядка.
Ирвинг Гофман, обращавшийся к понятию порядка и в своей докторской диссертации, и в предсмертном президентском послании, сформулировал данный тезис следующим образом:
…я хочу суммировать доводы в пользу рассмотрения порядка взаимодействия в качестве самостоятельной содержательной области. Вообще говоря, обоснованием такого «вырезания» одного участка социальной жизни должно служить обоснование любого аналитического извлечения: то, что элементы, образующие порядок, связаны друг с другом теснее, чем с элементами вне этого порядка; что отношения между порядками составляют важный самостоятельный предмет исследования, которое предполагает, прежде всего, разграничение нескольких социальных порядков… [Гофман 2014: 62].
Таким образом, исследование связи между событиями «х» и «у» – лишь часть проблемы. Требуется также установить отношение между разными событийными порядками («Х» и «Z»). Сложность состоит в том, что тогда нам придется различать не только разные «порядки порядков» (они же «системы фреймов»), но и упорядочивать их по степени «реальности». К примеру, события взаимодействий на лекции сцеплены между собой сильнее, чем взаимодействия на лекции с взаимодействиями на перерыве: «лекция» и «перерыв» – разные, но примыкающие друг к другу во времени порядки интеракции. Тогда как события в «лекции» и в «студенческой пародии на лекцию» связаны друг с другом некоторым семиотическим образом, но принадлежат разным слоям реальности («лекция» и «игра в лекцию»). Об этом – по сути, вся теория фреймов [Гофман 2003].
Но не теория материальности.
Новое аксиоматическое допущение, навязанное нам недавно «поворотом к материальному», состоит в следующем. Материальные объекты не просто являются «ресурсами» интеракции, они не просто инкорпорированы, «встроены» в социальные взаимодействия – они играют ключевую роль в том, как эти взаимодействия упорядочены. Из предыдущего тезиса следует, что объекты должны иметь отношение к обеим интуициям порядка. Попробуем – пока очень бегло и неизбежно поверхностно – выделить те функциональные модусы, ролевые диспозиции, которые позволяют материальным объектам выступать операторами (и даже гарантами) порядка интеракции.
Во-первых, это модус непосредственного соединения событий взаимодействия, обеспечения их связности. Если группа ученых после тяжелого первого дня конференции занимает лавочку на университетском кампусе и пускает по кругу бутылку виски, такие характеристики этого объекта, как количество наполняющей ее жидкости, химические свойства этой жидкости и даже форма крышки (некоторые могут использоваться в качестве рюмки), приобретают значение для взаимодействия. События этого порядка интеракции связаны между собой «включением» бутылки с алкоголем, которая играет роль метронома и шахматных часов одновременно – возникающий порядок ритмичен, цикличен, дискретен (элементы взаимодействий, равно как и их последовательности, хорошо различимы). Это модус установления событийной связи (mode of connecting) внутри одного порядка взаимодействия.
Во-вторых, материальные объекты обладают сигнальной или метакоммуникативной функцией. Они зримо маркируют ситуацию как именно данную ситуацию. Бутылка виски недвусмысленно сообщает всем компетентным участникам взаимодействия – что именно здесь происходит. Сторонний наблюдатель также однозначно фреймирует увиденное благодаря наличию считываемого материального маркера. Мяч не только связывает действия игроков, он делает их взаимодействие распознаваемым как «игру в футбол». Дверь в торговый центр может транслировать (или не транслировать) сообщение «Это – Торговый Центр». Еще десять лет назад человек, который шел по улице, жестикулируя и громко разговаривая сам с собой, распознавался как сумасшедший, сегодня мы первым делом проверим – нет ли у него в ухе гарнитуры «hands free» и лишь затем перейдем на другую сторону улицы. Данный модус – способность вещей выступать носителями метакоммуникативных сообщений – лучше всего изучен в фрейм-анализе (скорее благодаря интуициям Г. Бейтсона, нежели И. Гофмана). Мы обозначим его здесь как модус сигнализации (mode of signalizing).
В-третьих, вещи могут служить установлению и поддержанию фрейма взаимодействия не только как маркеры, сообщения или сигналы; они – суть физические условия возможности порядка интеракции. Стены, ширмы, кулисы, стеклянные перегородки в офисах, мосты, лифты, лампы, лестницы, турникеты, барные стойки и эскалаторы конституируют взаимодействие людей не только тем, что делают ситуации считываемыми и распознаваемыми. Они сцепляют и расцепляют разные порядки взаимодействий в пространстве и времени. Чтобы быть сцепленным с событием «у» событие «х» должно быть отвязано от события «z», Материальные объекты (прежде всего, архитектурные и технические) разделяют связанное и связывают разделенное42. В акторно-сетевой теории две этих функции (которые, как мы постараемся показать далее, являются двумя проявлениями одного функционального модуса) описываются в проанализированных выше категориях сцепки и расцепления порядков взаимодействия (mode of entangling / disentangling).
Первые три функциональных модуса имеют отношение к: а) к установлению и поддержанию связности взаимодействий внутри одного порядка интеракции, б) поддержанию смысловых границ порядка, его распознаваемости и интерпретируемости, в) разделению и связыванию различных порядков. Две другие ролевые диспозиции материальных объектов в социальном взаимодействии содержат в себе любопытные вызовы для интеракционистской теории.
Итак, в-четвертых, есть некоторый набор материальных объектов, которые непосредственно конституируют ситуации нашего взаимодействия, но не принадлежат ни одной из них – они становятся условиями возможности взаимодействия как такового, «по ту сторону» каждого конкретного интеракционного порядка. Эти объекты – общие интеракционные знаменатели. Таким экзистенциальным объектом является, к примеру, тело взаимодействующего. Тело и повседневная одежда никогда не встроены полностью в какой-то отдельный порядок интеракции и конституируют нечто большее, чем конкретное взаимодействие. Протез и кардиостимулятор (если они исправно работают и используются по назначению) трансцендируют пределы каждого конкретного событийного порядка [Мол 2015]. Назовем этот модус инкорпорирования – за неимением лучшего термина – «модусом трансценденции» (mode of transcending).