Это страшно пугает.
Мое тело предпринимает еще одну попытку сдвинуться. Вновь тщетно. Нет смысла дергаться, нет смысла бороться.
Что-то подсказывает мне: это конец.
Я проиграла.
Я проиграла и битву, и войну. Я проиграла мальчишку. Проиграла своих друзей.
Проиграла свое желание жить, говорит мне голос.
Тут я понимаю: это Андерсон, он в моей голове.
Мои глаза закрыты. Наверное, они больше никогда не откроются. Теперь я принадлежу Андерсону. Я принадлежу Оздоровлению, чьей частью я всегда и была, чьей частью ты всегда и была, говорит он мне, и где ты останешься навечно. Я ждал этого момента очень, очень долго, признается он, и теперь, в конце концов, ты ничего не сможешь изменить.
Ничего.
Даже теперь я не понимаю. Не сразу. Я не понимаю, даже когда слышу, как включаются приборы. Я не понимаю, даже когда сквозь закрытые глаза вижу проблеск света. Я слышу собственное дыхание, громкое, необычное, гулко отдающее в голове. Я чувствую, как дрожат руки. Я чувствую, как в мягкую плоть моего тела вонзается металл. Я лежу здесь, вмурованная в сталь против собственной воли, и спасти меня некому.
Эммелина, кричу я.
В ответ по телу расходится теплое журчание, такое легкое, такое мимолетное, что боюсь, это плод моего воображения.
Эммелина почти мертва, шепчет Андерсон. Когда ее тело достанут из резервуара, ты займешь ее место. А пока именно здесь ты и будешь жить. Пока именно здесь ты и будешь существовать. Это и было уготовано тебе с самого начала, говорит он мне.
Это и будет твоей судьбой.
Кенджи
Понадобилось два дня, чтобы похоронить все тела. Касл перерыл столько земли, что полностью истощил свой разум. Другие воспользовались лопатами. И тогда нас было немного, и сейчас, на прощании, людей явно недостаточно.
На рассвете я взобрался на валун, и таким образом расположившись намного выше той долины, где мы похоронили друзей. Соратников. Левая рука у меня на перевязи, голова адски гудит, сердце традиционно разбито.
А в остальном я в полном порядке.
Сзади подходит Алия, так тихо, что я ее почти не замечаю. Я почти никогда ее не замечаю. Но людей здесь мало, не спрятаться, не скрыться. Я подвигаюсь в сторонку, и она устраивается рядом. Мы оба не можем отвести взгляда от раскинувшегося внизу моря могил. У нее в руках два одуванчика. Один она протягивает мне. Я беру.
Мы отпускаем цветы одновременно и смотрим, как они мягко летят в пропасть. Алия вздыхает.
– Как ты? Держишься? – спрашиваю я.
– Нет.
– Понимаю.
Проходят секунды. Легкий ветерок сдувает с моего лица пряди волос. Я смотрю на новорожденное солнце, провоцирую его выжечь мне глаза.
– Кенджи?
– Да?
– Где Адам?
Качаю головой. Пожимаю плечами.
– Думаешь, мы его отыщем? – почти шепотом спрашивает Алия.
Я поднимаю лицо к небу.
В ее голосе слышна тоска – что-то намного большее, чем обычное беспокойство. Я разворачиваюсь к ней лицом, хочу заглянуть в глаза. Она на меня не смотрит. И внезапно заливается краской.
– Не знаю. Надеюсь.
– Я тоже, – тихонечко говорит она.
Кладет голову мне на плечо. Мы смотрим куда-то вдаль, в никуда. Разрешаем тишине поглотить наши тела.
– Кстати, ты потрудилась на славу. – Я киваю на долину. – Это прекрасно.
Алия в самом деле превзошла себя. И она, и Уинстон.
Памятники, сотворенные ими, просты и изящны. Они сделаны из камня, который откопали из этой же земли.
Их два.
Один для тех, кто расстался с жизнью здесь, в Прибежище, два дня назад. А второй для тех, кто расстался с жизнью там, в «Омеге пойнт», два месяца назад. Список имен очень длинный. Внутри меня все клокочет от несправедливости произошедшего.
Алия берет мою руку. Сжимает.
Я понимаю, что плачу.
Отворачиваюсь – дурацкая ситуация; Алия отстраняется, дает мне возможность собраться с духом. Я вытираю глаза, тру их сильно-сильно, злюсь на себя, что расклеился. Злюсь на себя, что разочаровался. Злюсь на себя, что вообще на что-то надеялся.
Мы потеряли Джей.
Не совсем даже понятно, как это произошло. Уорнер с того дня, по сути, в коматозе, и выудить из него информацию практически невозможно. Похоже, шанса и не существовало вовсе. Один из людей Андерсона обладал сверхспособностью – мог клонировать себя, а мы не сразу это выяснили. Мы не могли понять, почему их силы внезапно удваивались или утраивались ровно в тот момент, когда мы уже думали, что враг сражен. Оказалось, у Андерсона был неисчерпаемый запас солдат-марионеток. Уорнер повторял снова и снова:
Я должен был понять, я должен был понять
…и хотя он винил себя за эту оплошность, по словам Касла, то, что в принципе есть выжившие – заслуга исключительно Уорнера.
Выжить не должен был никто. По распоряжению Андерсона. Этот приказ он отдал после того, как я вырубился.
Уорнер вовремя разобрался, что к чему.
Его способность помогла обуздать силы того солдата и направить их против него же самого, что, по всей видимости, и стало нашим единственным спасением. А когда солдат осознал, что у него появился конкурент, то взял, что смог, и дал деру.
Он умудрился стащить Хайдера, находящегося в отключке, и Стефана.
И, конечно, Джей.
Они забрали Джей.
– Может, вернемся? – тихо предлагает Алия. – Когда я уходила, Касл проснулся и хотел с тобой поговорить.
– Конечно, – киваю я и встаю. Беру себя в руки. – Есть новости о Джеймсе? К нему уже пускают посетителей?
Алия качает головой.
– Пока никаких. Но он скоро очнется. Девушки настроены оптимистично.
– Да. – Я делаю вдох полной грудью. – Уверен, ты права.
Неправда.
Я ни в чем не уверен.
Ситуация полного краха после атаки Андерсона подкосила нас всех. Соня и Сара работают круглые сутки. Сэм тяжело ранена. Назира еще без сознания. Касл ослаб. Сотни других пытаются вылечиться.
Мы сражались как львы, однако получили чересчур много ударов. Начнем с того, что нас слишком мало. Мы сделали все, что могли.
Именно это я продолжаю себе повторять.
Мы с Алией собрались возвращаться.
– Тебе не кажется, что все гораздо хуже? – спрашивает она. – Хуже, чем в последний раз.
Она вдруг притормаживает – я слежу за ее взглядом, – осматривая раскинувшийся перед нами пейзаж. Разрушенные постройки, обломки по обочинам тропинок. Мы постарались привести в порядок то, что пострадало больше всего, однако, бросив взгляд не в то время и не в то место, можно увидеть на сломанных ветках деревьев кровь. Осколки стекла.
– Согласен, – признаю я. – На сей раз все гораздо хуже.
Возможно, потому, что ставки оказались высоки. Возможно, потому, что мы никогда раньше не теряли Джей. Возможно, потому, что я никогда не видел Уорнера таким потерянным и разбитым. Злобный Уорнер все же лучше. В злобном Уорнере хотя бы жил боевой дух.
Мы с Алией расходимся. Она добровольно помогает, ходит от койки к койке, проверяет состояние людей, при необходимости предлагает еду или воду. Просторную палатку переделали во что-то вроде санатория для тех, кто идет на поправку. Соня и Сара сосредоточили свое внимание на серьезных ранениях; ранения полегче врачуют традиционным способом, лечат те, кто остался от первоначального штата врачей и медсестер. От стены до стены лежат люди: и те, кто поправляется от легких ранений, и те, кто отдыхает от основной битвы.
Назира тоже здесь, она спит.
Я плюхаюсь в кресло рядом с кроватью, проверяю ее состояние, как делаю каждый час. Все по-старому. Назира неподвижна, как камень, и единственное доказательство жизни – пиканье стоящего рядом монитора и легкие движения груди. Ее рана оказалась намного хуже моей. Девушки говорят, она поправится, но проспит по меньшей мере до завтра. И все же видеть ее такой – невыносимо. Смотреть, как Назира падает – одно из серьезнейших испытаний, что выпали на мою долю.
Уорнер до сих пор весь в запекшейся крови, от помощи наотрез отказывается. Лежит на спине, уставившись в потолок, с тех пор как его сюда притащили. Если бы я не знал точно, решил бы, что он – труп. Время от времени я его тоже проверяю – стараюсь уловить легкое движение грудной клетки – просто чтобы убедиться: он еще дышит.
У него шок.
Говорят, когда он понял, что Джей исчезла, то разорвал оставшихся солдат в клочья голыми руками.
Говорят.
Особо не верится, конечно, слишком невероятная история. С другой стороны, за последние пару дней я наслушался об Уорнере всякого. За тридцать шесть часов он прошел потрясающий путь: от статуса человека, с которым можно иметь дело, до статуса «от одного взгляда пробирает холодок», а в конце концов дорос до супергероя. Такого сюжетного поворота я никак не ожидал, люди в одночасье на нем помешались.
Они верят, что он нас спас.
Одна из волонтеров, осматривая вчера мои раны, слышала, как кто-то упомянул, будто видел, что Уорнер одной рукой вырвал из земли целое дерево.
Перевод: сдается, он оборвал с дерева ветку.
Другой слышал от друга, что какая-то девушка видела, как он спас группу ребятишек из-под обстрела со стороны своих.
Перевод: сдается, он толкнул группку детей на землю.
Еще один поведал, что Уорнер в одиночку перебил почти всех солдат главнокомандующего.
Перевод…
Ладно, последнее, скорее всего, правда.
Впрочем, я знаю: Уорнер не пытался никому удружить. Ореол героя его не заботит ни капли. Он хотел спасти жизнь Джей – и точка.
– Ты должен с ним поговорить, – обращается ко мне Касл.
Я так вздрагиваю, что он отшатывается, тоже испугавшись.
– Простите, сэр, – реагирую я, пытаясь унять сердце. – Я вас не заметил.
– Ничего страшного, – говорит Касл. Он улыбается, а глаза печальные. Жутко уставшие. – Как дела?
– Как и следовало ожидать, – отвечаю я. – Как Сэм?
– Как и следовало ожидать, – отвечает он. – Нурия, конечно, переживает. Девушки сказали, что кости по большей части не задеты. Череп раздроблен, но они уверены, что смогут почти все собрать, как было. – Касл вздыхает. – Они оправятся – и одна, и вторая. Со временем.