Макс пристально наблюдает, как я натягиваю ботинки. Когда я выпрямляюсь, он велит мне следовать за ним.
Я не двигаюсь с места.
– Сэр, мой командующий отдал прямой приказ: оставаться в этой комнате. Я буду здесь, пока не поступят дальнейшие указания.
– Тебе сейчас поступает новое указание. От меня.
– При всем уважении, сэр, вы не мой командир.
Макс вздыхает, мрачнеет с досады и подносит ко рту запястье.
– Понял? Я говорил, что она меня не послушает. – Секундное молчание. – Да. Придется прийти и забрать ее самому.
И снова молчание.
Макс слушает голос по невидимому наушнику точно так же, как Андерсон: и я теперь понимаю, что наушник, должно быть, вживлен в мозг.
– Исключено. – В голосе Макса столько ярости, что я вздрагиваю. Он качает головой. – Я к ней не притронусь.
Еще один такт тишины, а потом…
– Я понимаю. Но когда у нее открыты глаза, все иначе. У нее такое странное выражение лица… Мне не нравится, как она на меня смотрит.
Сердце замедляет ход. В глазах чернеет, потом опять светло. Я слышу, как бьется сердце, слышу, как я вдыхаю и выдыхаю воздух, слышу свой голос, громкий… такой громкий…
У меня такое странное выражение лица
Слова смазываются, скорость речи замедляется
У меня такое сстранное выражение лица ссстранное выражение сстранные глазза, сстранно на нее ссмотрю
Резко открываю глаза. Дыхание сбилось, я в полной растерянности. Дверь распахивается, раздается грохот и шум – больше сирен, больше криков, больше звуков суматошных передвижений.
– Джульетта Феррарс.
Напротив меня мужчина. Высокий. Грозный. Черные волосы, смуглая кожа, зеленые глаза. С одного взгляда ясно: он обладает недюжинной силой.
– Я – Верховный главнокомандующий Ибрагим.
У меня глаза лезут на лоб.
Муса Ибрагим – Верховный главнокомандующий Азии. Верховные главнокомандующие Оздоровления имеют равные права и полномочия, хотя всем известно, что Верховный главнокомандующий Ибрагим является одним из основателей движения, он – один из немногих, кто занимал этот пост с самого начала. Чрезвычайно уважаемый человек.
А потому, когда он велит: «Пройдем со мной», я отвечаю: «Так точно, сэр».
Выхожу за ним. Вокруг кавардак. Мы резко сворачиваем в темный коридор, и у меня нет времени рассмотреть этот кромешный ад. Я иду за Ибрагимом по узкому длинному проходу, и по мере нашего продвижения меркнет свет. Несколько раз оглядываюсь, с нами ли Макс, однако он исчез.
– Сюда, – резко бросает Ибрагим.
Мы еще раз сворачиваем. Узенький проход упирается в большую, залитую светом посадочную площадку. Слева виднеется лестничный пролет, а справа – гигантский стальной подъемник. Ибрагим отправляется к подъемнику и кладет на гладкую поверхность двери открытую ладонь. Через секунду дверь издает тихий сигнал и с шипением отъезжает в сторону.
Ибрагим избегает со мной прямого зрительного контакта. Я жду, когда он запустит подъемник – осматриваю все внутри, ищу кнопки, какой-нибудь дисплей, но он ничего не предпринимает. Миг, и подъемник по собственной воле начинает движение.
Мы едем так плавно, что я только через минуту понимаю: лифт двигается в сторону, а не вверх или вниз. Оглядываюсь, не упуская возможность тщательно изучить внутреннее пространство, и лишь сейчас замечаю: кабина-то круглая. Мне приходит мысль, уж не двигаемся ли мы точно пуля, просверливая землю.
Тайком бросаю на Ибрагима взгляд.
Тот не произносит ни слова. Мое присутствие его, похоже, не интересует и не беспокоит, что для меня внове. Он держится уверенно, чем сильно напоминает мне Андерсона, однако есть в нем кое-что еще – нечто гораздо более глубокое, некая самобытность. Даже мимолетного взгляда достаточно, чтобы понять: он чувствует себя особенным. Я вот не уверена, что даже Андерсон всецело в себе уверен, он всегда что-то пробует, прощупывает, проверяет и задает вопросы. Ибрагим же производит впечатление человека самодостаточного. Уверенного в себе от природы.
Мне интересно, как такое бывает.
А потом сама удивляюсь, что мне вообще такое интересно.
Лифт останавливается, раздаются три коротких, резких сигнала. Через миг дверь открывается. Пропускаю Ибрагима вперед и иду следом.
Пересекаю порог, и меня тут же смущает запах. Качество воздуха отвратное. Стоит резкий, напоминающий серу запах, я иду сквозь такое плотное облако дыма, что незамедлительно начинает жечь глаза. Кашляю, прикрыв лицо рукой, и довольно быстро прохожу через комнату.
Не знаю, как Ибрагим терпит.
Когда я продралась через облако жгучего смрада, тот начинает рассеиваться, однако Ибрагима я из виду упустила. Озираюсь по сторонам, никаких указателей нет. Лаборатория не сильно отличается от тех, где я бывала раньше. Кругом стекло и сталь. Вдоль комнаты тянется дюжина длинных металлических столов, заставленных мензурками, пробирками и гигантскими микроскопами. Только здесь в стены вделаны огромные стеклянные купола, гладкие, прозрачные полукружия, больше похожие на иллюминаторы. Подхожу ближе и понимаю: это клумбы, на которых растут необычные растения, я раньше таких не видела. Пока я иду по просторному помещению, мигает свет, хотя большая часть комнаты погружена в темноту. Упираюсь в стеклянную стену и открываю рот от изумления.
Отступаю на шаг назад, глаза привыкают к свету.
Это не стена.
Аквариум.
Больше моего роста. Занимает целую стену. Здесь, в Океании, таких резервуаров много, я и раньше их видела. Интересно почему? Отступаю еще на шаг назад, пытаясь разобраться, что именно находится перед моими глазами. Не удовлетворившись результатом, подхожу к стеклу снова. Резервуар подсвечен тусклым синим цветом, его недостаточно, чтобы осветить все, что внутри. Откидываю голову, пытаясь рассмотреть, что там сверху, теряю равновесие, в последнюю секунду удержавшись за стекло.
Нужно найти Ибрагима.
Собираюсь отойти, когда замечаю в резервуаре движение. Рябь, вода начинает бурлить.
В стекло впечатывается чья-то рука.
У меня вырывается вскрик.
Рука исчезает.
Я стою, застыв от ужаса, не в силах оторвать от стекла взгляд. Внезапно чувствую: кто-то тянет меня за локоть.
На сей раз еле сдерживаюсь, чтобы не завопить.
– Чего застряла? – злится Ибрагим.
– Простите, сэр, – быстро реагирую я. – Я потерялась. Дым был очень густой, и я…
– О чем ты говоришь? Какой дым?
Слова застревают в горле. Я же видела дым. Или нет? Это что, очередная проверка?
Ибрагим вздыхает.
– Иди за мной.
– Да, сэр.
Теперь я не выпускаю Ибрагима из виду ни на секунду.
Теперь, когда через затемненную лабораторию мы проходим в ослепительно яркую круглую комнату, я понимаю, что попала именно туда, куда надо. Что-то случилось.
Кто-то умер.
Кенджи
Когда мы добираемся до штаба, у меня нет сил, я измучен жаждой и сильно хочу в туалет. Уорнеру, очевидно, такие тривиальные вещи неведомы, Уорнер ведь у нас сделан из урана, или плутония, или еще какой гадости. Поэтому необходимый мне короткий перерыв приходится вымаливать. Ну, то есть «вымаливать»… я просто хватаю его за рубашку и вынуждаю притормозить, а потом буквально заваливаюсь на стену. Уорнер меня отпихивает, и по звуку его раздраженного выдоха я понимаю: мой «перерыв» закончится через полсекунды.
– Отдых не для нас, – резко говорит Уорнер. – Не успеваешь, оставайся здесь.
– Дружище, я не прошу остановиться. Я даже не прошу нормальный перерыв. Нужна-то секунда, перевести дух. Ну, две секунды. Может, пять. Это нормально. То, что мне надо перевести дух, не значит, что я не люблю Джей. Просто мы пробежали около тысячи миль. Мои легкие не стальные.
– Две мили, – конкретизирует Уорнер. – Мы пробежали две мили.
– По солнцу. В горку. Ты вообще, черт возьми, в пиджаке. Ты хоть потеешь? Почему ты не устал?
– Если сам до сих пор не понял, объяснить не смогу.
С трудом поднимаюсь, и мы снова начинаем движение.
– Не уверен, что хочу знать, – произношу я, понизив голос и потянувшись за пистолетом.
Мы заходим за угол, направляясь ко входу, где наш роскошный план по проникновению в здание включает следующий пункт: подождать, когда кто-то откроет дверь, а потом перехватить ее и не дать захлопнуться.
Пока не везет.
– Эй, – шепчу я.
– Что еще? – раздражается Уорнер.
– Так чем закончилось? Ну, твое предложение?
Тишина.
– Да ладно тебе, мне ж любопытно. К тому же мне… это… надо по-маленькому. И если ты меня сейчас не отвлечешь, у меня все мысли будут только о том, как сильно мне это надо.
– Знаешь, порой мне очень хочется тебя не слышать.
Я пропускаю эту реплику мимо ушей.
– И? Как все прошло? – Кто-то выходит, и я напрягаюсь, готовый в один прыжок добраться до двери. Увы, не хватает времени. Обмякнув, снова заваливаюсь на стену. – Ты взял кольцо, как я тебе советовал?
– Нет.
– Что? В смысле «нет»? – Не знаю, как и реагировать. – Хотя бы, ну… свечи зажег? Ужин приготовил?
– Нет.
– Купил шоколадку? Встал на колено?
– Нет.
– Нет? Ты не сделал ничего? Ничегошеньки? – Мой тихий шепот переходит в шепот-крик. – Ты не сделал ни единой вещи из того, что я сказал?
– Нет.
– Вот сукин же сын!
– А какая разница? Она сказала «да».
У меня вырывается стон.
– Ты чудовище, понимаешь? Чу-до-ви-ще! Ты ее не заслуживаешь.
– Я думал, это и так понятно, – вздыхает Уорнер.
– Эй… даже не смей вызывать у меня сочувствие за тво…
Я обрываю себя на полуслове – открывается дверь. Небольшая группа врачей (или ученых, кто ж их поймет) выходит из здания; мы с Уорнером вскакиваем на ноги и занимаем позицию. Людей там достаточно – еще и выходят неспешно, поэтому, когда я хватаюсь за дверь и держу ее в открытой на пару секунд дольше, никто этого не замечает.
Все, мы зашли.
Уорнер тут же впечатывает меня в стену, выбивая из легких воздух.