Придётся обратиться к Оксфордскому толковому словарю по психологии – там гениальность определяется как высший уровень интеллектуального или творческого функционирования личности. Прошу прощения, высший уровень относительно кого – относительно остального человечества? Но вряд ли кто-нибудь имел возможность провести такие измерения. Прав Кутанин – титул гения присуждает потребитель, а если «творческое функционирование» человека осталось невостребованным, это его личная проблема.
У генетика В.П. Эфроимсона на этот счёт было собственное мнение, которое он изложил в книге «Гениальность и генетика», опубликованной в 1998 году:
«Во всех определениях наиболее важной, как чётко разграничивающей гения от таланта, является констатация того, что можно выразить формулой: "Гений делает то, что должен, талант – то, что может". Формула эта подразумевает подвластность гения той задаче, которую ставит перед ним его внутренняя сущность. Формула эта подразумевает роковую обречённость гения, его безысходность в подчинении своему творчеству, неизбежность напряжения им всех своих сил для достижения поставленной цели, для решения определённой задачи».
Далее следуют ссылки на биографии Александра Македонского, Наполеона Бонапарта, Моцарта, Бетховена, Микеланджело и древнегреческих философов, и всех их будто бы объединила роковая обречённость.
На мой взгляд, личности двух полководцев объединяет только жажда славы. Что же касается остальных, то и в их действиях нет ни малейших признаков той самой обречённости – если без творчества они не представляли себе жизнь, это вовсе не значит, что они обречены на подневольный труд. «Я мыслю, следовательно, я существую» – это философское утверждение Рене Декарта можно перефразировать следующим образом: я существую, пока творю. Так мог бы сказать любой из «обречённых», поскольку каждый из них давно выбрал одно из двух: прозябать или творить.
Однако Эфроимсон настаивает на своём:
«Если бы у Моцарта, Бетховена, Шопена не было одержимости, фантастической целеустремлённости, то они, при всех своих способностях, будучи "вундеркиндами", ими бы и остались. Но Бетховен написал в своём завещании, что он не может уйти из жизни, не свершив всего, к чему предназначен».
Кем предназначен – это так и осталось тайной завещания Бетховена. Возможно, композитор был уверен, что его талант от бога. Убеждённость в высшем предназначении нужна в работе, когда уже не остаётся сил, когда творишь через не могу. Что же касается фанатической целеустремлённости, то это лишь черта характера, которая помогает талантливому человеку полностью реализовать свои способности, иногда даже ценой своего здоровья.
Но возникает вполне естественный вопрос: почему гениев так мало? То ли потребитель не готов присуждать сей титул кому попало, то ли у творца не хватило «обречённости»? Оказывается, есть множество препятствий, которые талантливому человеку не дано преодолеть:
«Бесчисленные факторы, неисчислимые тормоза приводят к тому, что в итоге развивается и реализуется один потенциальный гений из десятка тысяч».
Тут вот что непонятно: куда подевалась та обречённость гения, которая якобы является характерной его чертой? Если уж гений обречён творить, он просто обязан преодолеть все возможные препятствия на пути к этой самой гениальности. А то что же получается: тридцать лет и три года сидел на печи, и только когда его назвали гением, обрёл и «одержимость, и фантастическую целеустремленность»? Конечно, не всякий сможет преодолеть бюрократические препоны или найти себе влиятельного покровителя – перед лицом косности и невежества толпы гений бывает беззащитен. Но есть немало примеров, когда «потенциальные гении», попросту талантливые люди, творили вопреки всему, хотя никто так и не признал их гениями при жизни. Жаль, что величие в глазах людей они обрели только после смерти.
Основной особенностью гения Эфроимсон считал «способность к неимоверному труду, абсолютную одержимость и стремление к абсолютному совершенству». И тут не соглашусь, поскольку достаточно будет одержимости, причём без какой-либо связи с чем-то абсолютным. Ну разве что требуется абсолютная трезвость – Поль Гоген считал это условие необходимым для плодотворного творчества, с чем и я согласен.
Пытаясь решить «загадку появления гения», Эфроимсон обращает особое внимание на условия их самореализации:
«Если за всю историю человечества было всего около 400 гениев, то как же можно рассчитывать на такое чудо, как их дополнительное появление, или в 10—100 раз более частое появление замечательных талантов? Закономерный вопрос. Поэтому сразу же необходимо сказать, что существуют две гигантские пропасти, и лежат они на одной и той же тропе. Во-первых, пропасть между гениями (и замечательными талантами) потенциальными, рождающимися и – гениями развивающимися. Во-вторых, не менее глубокая пропасть между гениями развившимися и – гениями реализовавшимися… Приходится обратить внимание на то, что гении и замечательные таланты почти всегда появлялись вспышками, группами, но именно в те периоды, когда им предоставлялись оптимальные возможности развития и реализации».
Гениями Эфроимсон называет афинских философов, в том числе Софокла, Сократа, Платона, Фидия, но это субъективное мнение. Далеко не все их суждения выдержали проверку временем, однако несомненно, что по своему интеллектуальному уровню они превосходили многих из своих сограждан. Так что следует различать тех, кто на какое-то время взошёл на пьедестал, и тех, кто остался там навечно.
Но для нас наибольший интерес представляет не сам факт обретения статуса гениальности, поскольку далеко не всё от способностей зависело, а вопрос о том, что способствовало развитию таланта. Вот мнение Эфроимсона:
«Секрет "вспышки гениальности" целиком и полностью заключался именно в стимулирующей среде. Но если такая "вспышка" произошла однажды, следовательно, она воспроизводима! Более того, сегодня вспышки гениев давали бы в десятки раз большее число имён, поскольку в сотни раз расширился спектр дарований, которые требуются современному обществу».
Что же этому мешает? Вместо ответа на вполне естественный вопрос Эфроимсон приводит два примера искусственного отбора «потенциальных гениев»:
«Карл Великий специально рассылал людей во все концы своей империи, чтобы они выискивали даровитых юношей. Результат – Каролингское возрождение. В Царскосельский лицей отобрали способных мальчиков, дали им возможность развиваться с хорошими видами на последующую реализацию – и возникло то, что мы называем теперь "эффект лицея"».
Пожалуй, этого «эффекта» недостаточно – вряд ли рост количества элитных учебных заведений приведёт к пропорциональному увеличению числа гениев. Одна из причин состоит в том, что в такие заведения нередко попадают по знакомству, по блату – по крайней мере, если речь идёт об обучении гуманитарным дисциплинам. С естественнонаучными куда сложнее – никакой блат не поможет решать дифференциальные уравнения в частных производных. Но тут подстерегает другая трудность – недостаток хороших педагогов. Об этом писал и Альберт Эйнштейн:
«Умственные унижения и угнетение со стороны невежественных и эгоистичных учителей производят в юной душе опустошения, которые нельзя загладить и которые оказывают роковое влияние в зрелом возрасте… В сущности, почти чудо, что современные методы обучения ещё не совсем удушили святую любознательность; это нежное растение требует, наряду с поощрением, прежде всего свободы – без неё оно неизбежно погибает».
Даже в годы расцвета Физтеха мне приходилось слушать лекции по физике на другом «потоке», поскольку наш лектор не обладал способностью чётко сформулировать свою мысль и донести её до аудитории. Есть и такие примеры, когда люди, закончившие специализированную физматшколу, так и не преуспели в творчестве.
Казалось бы, есть другой, весьма убедительный пример – Григорий Перельман закончил физматшколу, а в возрасте тридцати семи лет доказал справедливость гипотезы Пуанкаре, согласно которой всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края должно быть гомеоморфно трёхмерной сфере. Сформулированная в 1904 году математиком Анри Пуанкаре гипотеза так и оставалась таковой на протяжении почти ста лет, теперь же она стала единственной на данный момент решённой задачей тысячелетия – к числу математических задач, нерешённых за много лет, принадлежат также гипотезы Ходжа и Римана. В 2006 году Перельману присудили Филдсовскую премию за вклад в геометрию, но он отказался её получать, как и «Премию тысячелетия» размером в миллион долларов. Более того, Перельман ушёл из института, где проработал пятнадцать лет. Судя по всему, его не устроила обстановка в математическом сообществе, использование некоторыми коллегами нечистоплотных методов в науке:
«Люди подобные мне – вот кто оказывается в изоляции… Разумеется, существует масса более или менее честных математиков. Но практически все они – конформисты. Сами они честны, но они терпят тех, кто таковыми не являются… Вот почему я был вынужден уйти».
Что же позволило Перельману претендовать на титул «гения»? Мать – учитель математики, вот и дети увлеклись этой наукой. Но этого явно недостаточно. Видимо, многое зависит от характера – нередко грандиозные открытия в науке совершают люди, как бы ушедшие в себя, живущие в своём замкнутом мире, мире идей и образов, куда посторонним вход воспрещён. Отчасти поэтому Перельман работал над доказательством гипотезы Пуанкаре в одиночку, не посвящая в своё увлечение коллег. Впрочем, могла быть и ещё одна причина для затворничества – есть немало желающих приобщиться к творческому процессу без достаточных на то оснований, особенно много «нахлебников» среди начальства и бесталанных коллег.
Ещё одна черта характера, которая позволит талантливому человеку реализовать свой потенциал – это упорство в достижении цели. Вот что писал в своей книге Эфроимсон:
«Нетрудно видеть, что все рано выделившиеся своими выдающимися талантами юноши либо воспитывались в обстановке, чрезвычайно стимулировавшей развитие и реализацию их таланта, либо сумели такую обстановку создать благодаря упорству. Последнее утверждение прекрасно можно проиллюстрировать историей жизни Марии Склодовской-Ктори. Когда она одинокой жила в Париже, втаскивая уголь для печки на шестой этаж, когда в её комнате нередко ночью замерзала вода, а ей самой приходилось голодать, она сказала: «Никому из нас не легко жить, но мы должны сохранять упорство, и, главное, верить в себя. Нужно верить, что ты чем-то даровит и что тебе чего-то надо добиться любой ценой».