Но допустим, что кое-что всё же написал – не бог весть что, но почему бы не вообразить себя писателем? Горький и Луначарский давно уже отошли в мир иной, однако каким-то чудом нашёл Вовчик покровителя в лице некой дамы, при этом исходил из принципа, согласно которому на безрыбье и рака можно рыбой называть. И вот что получилось:
«Кларисса служила редактором в литературном журнале. Через её руки проходили сотни рукописей, из которых едва ли десятую часть она дочитывала до середины и ещё гораздо меньше – до самого конца. Каждый раз после прочтения очередной страницы опуса какого-нибудь самодовольного графомана-просветителя у неё возникало неудержимое желание послать куда подальше и его самого, и эту мерзкую работу, да и весь журнал со всеми его бездарными писаками. Время от времени, чувствуя, как закрываются глаза, Кларисса остервенело дёргала себя за волосы, закуривала сигарету и, мучительно преодолевая некстати накатившую дремоту, продолжала читать. В итоге рукопись оказывалась усеяна пеплом от сигарет и обрывками Клариссиных волос, не меньше дюжины на каждую страницу. Так вот и получилось, что со временем остатки её кудрявой шевелюры расположились на полках редакционного архива, составляя едва ли не самую ценную его часть. Впрочем, говорят, что теперь тексты хранят по большей части в памяти компьютера, однако я почти уверен, что и там без её предметного участия тоже не обходится…»
Должен признаться, что этот персонаж вполне реален, за исключением некоторых особенностей внешности. Было дело, отдал рукопись романа в журнал и получил её обратно примерно в том же виде, как написано чуть выше. А вместе с ней и рецензию, не слишком ругательную, но в общем-то по делу – в то время я делал только первые попытки заняться литературным творчеством. Тут самое важное в том, что рецензия всё-таки была, а в нынешние времена хоть на коленях перед ними стой – ничего, кроме устного «отлупа», так и не получишь.
«Кларисса листала мою рукопись. В изящно выгнутых пухлых пальчиках дымилась тонкая сигарета на очень длинном мундштуке, и всё в этом двухкомнатном храме интеллекта указывало на независимость и самодостаточность хозяйки. Типичная «эмансипе»! Подобным образом мог бы выразиться какой-нибудь насмешливый резонёр в начале прошлого столетия. Ну а я от суждений воздержусь, по крайней мере, до завершения нашей встречи…
– Так, Вовчик! Знавала я графоманов и лгунов, но таких, как ты, прежде не встречала, – примерно в этом тоне развивалась наша приватная беседа, точнее, говорила, в основном, она. Причём полнейшее впечатление складывалось, что намереваются меня сию же минуту взгреть по партийной линии и за какие-то немыслимые прегрешения, не взирая на заслуги перед обществом, влепить очередного «строгача». – Вам, мужикам, главное, чтоб перед дамами покрасоваться. Вот я, какой талантливый, сладкоголосый, плодовитый! А на поверку грош вам всем цена. Плод своей похотливой страсти мне на шею кинешь, а сам и был таков. Сижу, читаю, так одно расстройство, я тебе честно говорю…»
Кларисса, хотя бы в какой-то степени, права. Если мировая слава и соответственно Нобелевская премия недостижимы, можно попытаться завоевать хотя бы сердце женщины. Желательно, не одной. Вряд ли стоит пояснять, в чём тут интерес, однако и такое занятие может вскорости наскучить или, не дай бог, здоровье подведёт. Вот вам пример – откровения Вовчика уже после того, как стал писателем:
«Однако, до чего же скучная и бездарная эта штука – жизнь! Добывание денег абы как, лобзания со сволочами, пьянки до утра, слабая надежда, что детям больше повезёт, и бабы, бабы, бабы… Да, надо работать! Надо работать, пока есть силы, и не настал момент, когда не остаётся ничего – ни сил, ни здоровья, ни желаний… Но что особенно повергает меня в уныние, так это вычитанная на днях во время блужданий по интернету фраза из письма Чехова: «Утром – чашка кофе, днём – бульон». Надо полагать, это для того, чтобы не тратить драгоценные силы на пищеварение. Согласен, что только натощак возможно творчество, а уж если повезёт, и вдохновение вас чем-нибудь одарит. Увы, мне это оказывается явно не по силам – видимо, инстинкт самосохранения срабатывает. И очень кушать хочется. Великие оттого и велики, что себя нисколько не щадят. Вот и Антон Павлович сгорел…»
Периоды уныния и разочарования вполне возможны – дело может дойти даже до депрессии. Но если уж встал на этот путь, приходится превозмогать себя, проявлять упорство и усердие:
«И всё-таки одного усердия в этом деле мало. В своё творение художник должен вложить часть души – только тогда можно рассчитывать на удачу, на признание. К примеру, у кого-то искренняя исповедь потянет на несколько томов, кто-то сможет написать всего-то одну, но замечательную книжку, пусть так. А вот моей душе, ну просто нечего сказать, молчала бы помногу дней подряд, если бы иной раз ситуация не требовала. Не спи, душа! Проснись, а то ведь жизнь пройдёт, и всё впустую, ну ни полстрочки обо мне в анналах не останется».
Кризис творчества, утрата вдохновения – кто из писателей через это не проходил? После того, как закончу очередную книгу, несколько дней пребываю в эйфории – вот я какой! А затем начинаются мучения – не знаешь, чем себя занять, о чём писать, да и не уверен, надо ли… Вроде бы обо всём, что интересно, написал, так неужели кончился писатель?
«Проблема в том, чтобы найти подходящий для себя сюжет. Такой, чтоб некие аккомпанирующие вдохновению, как бы натянутые внутри струны, отозвались, почувствовав в конкретных обстоятельствах что-то понятное, родное. И вот тогда, словно положенные на музыку слова, польются одна за другой наполненные смыслом строки, и не будет им числа. Только бы в самый ответственный момент в этом тщательно отлаженном оркестре что-то не сломалось, не сфальшивило. И опять всё то же – где мне взять сюжет? Потому что описывать свою собственную, героически или не вполне достойно прожитую жизнь – я не сказал бы, что очень увлекательная перспектива. А всё из-за того, что весьма болезненная это штука – выворачивать наизнанку самого себя. Ну так и тянет что-нибудь приукрасить, на худой конец, то есть если ничего иного не придумаешь – соврать. Притом соврав хоть раз, следом начинаешь всё остальное подчищать и подтасовывать. А тут уже возможны самые непредвиденные несуразицы и нестыковки. Так что куда надёжнее где-то что-то позаимствовать, желательно позамысловатее, чтоб никого из пишущих не повторять».
Понятно, что речь не идёт о плагиате – помимо нравственного запрета есть у меня врождённое отвращение к такому виду творчества. Пусть напишу что-то плохонькое, но зато своё! Ну а заимствовать какие-то события из жизни знакомых и приятелей никто не запретит. Впрочем, у Вовчика возникла очень странная идея:
«Я вот подумал, а что если перед сном нажраться до отвала? Вы представляете – целая ночь совершенно немыслимых кошмаров и отчаянных погонь. Да чтобы выдумать такую невероятную, никем не апробированную фабулу, иной раз требуется едва ни не полгода голову ломать! А тут, пожалуйста, нате вам готовенькое. Успеть бы только вовремя проснуться и всё, что было, записать».
Признаюсь, я не стал экспериментировать, решил не рисковать здоровьем. Тем более, что после пробуждения лишь изредка могу припомнить, где, с кем и для чего блуждал во сне.
И вот опять писателя преследуют сомнения – до той поры, пока обстоятельства не загонят его в угол. Но Вовчик избежал подобной участи – возможно, помогла склонность к аналитике, а если проще говорить – способность чуть ли не наизнанку вывернуть себя, то есть своё сознание, чтобы найти крупицу истину:
«Всё больше склоняюсь к мысли, что для того, чтобы нечто достойное совершить, ну скажем, написать давно задуманный роман, необходим тот же набор условий, который даст возможность удовлетворить женщину – желание, умение и неутолимая страсть, помноженные на здоровье и усердие. По крайней мере, на каком-то ограниченном отрезке времени без этого не обойтись никак. И всё же удивительное дело, иной раз все требуемые условия соблюдены, однако стоит появиться ещё и стимулу к работе, как тут же пропадает желание писать. То есть желание-то есть, но вдохновение куда-то улетучивается. И совершенно напрасно старается очаровательная муза, нашёптывая мне на ухо нежные слова. Видно, так уж я устроен – оказываюсь совершенно бесполезен, если от меня чего-то очень, очень ждут…»
С этим можно согласиться: не будет никакого толку, если пишешь под нажимом – такое впечатление, что требуют, кровь из носу, выполнить пятилетний план по загрузке издательства макулатурой. И потому снова налицо душевные муки – и снова они вызваны сомнением: зачем писать?
«Вы спросите – зачем? Стоит ли горбиться над письменным столом, портить глаза, набирая тексты для компьютера, а потом с вымученной улыбкой на губах обходить одно за другим издательства, всё ещё сохраняя надежду опубликовать роман? Зачем напрасно расходовать и без того уже изрядно растраченные силы? В чём стимул, в чём причина? Так я уже писал об этом – злость! Нерастраченная злость, она сама, как бы без моего ведома водит авторучкой по бумаге, рождает образы, анализирует характеры, кому-то даже заглянет под подол, где-то угадывает то, о чём умалчивают, а иной раз обнаружит и такое, что скрыто глубоко в неведомых закоулках чужого подсознания.
И вот на свет явилось нечто. Нет, не ребёнок. И даже дом я не построил, и дерево не посадил, разве что лимон в горшке на подоконнике у себя дома. И как цветочный горшок хранит компьютер корни, листья, стебли странного создания, видимо, по недоразумению названного мной романом. А может лучше – рассказ от первого лица?
Давайте предположим – повезло! Нашёлся некто, кого уже тошнит от всех этих убогих гаррипоттеров, бегбедеров и псевдо-детективных сериалов. Кому изрядно обрыдли эпические сказания про варваров и про спецназ. Кто затыкает уши, лишь бы умолкли всё ниспровергающие юные пророки-проповедники, а вместе с ними и прочие маловразумительные персонажи. В общем, повезло, и наконец-то роман опубликовали».