Иначе и не скажешь – несказанно повезло! Что до моего везения, то этим я обязан Михаилу Булгакову – понятно, что рекомендаций он мне не давал, но вот каким-то образом удалось раскрыть тайну дневниковой записи писателя, связанную с прекрасными воспоминаниями о некой К., а заодно объяснить скрытый смысл главы «Великий бал у сатаны» из закатного романа. И понеслось! Впрочем, всё закончилось не так, как у описываемого персонажа, но это дело прошлое – совсем неудивительно, что «любовь прошла и завяли помидоры». Такие, знаете ли, времена!
У Вовчика всё сложилось по-другому, но пока только в мечтах:
«Проходит время. И вот представьте, сижу я на веранде в приморском кабаке, на берегу лазурного залива. С моря дует лёгкий бриз, а вокруг меня давние приятели и друзья, и просто незнакомые, но симпатичные мне люди. И все с почтительным, почти восторженным вниманием взирают на меня и слушают главу из нового романа. Я переворачиваю страницу рукописи, стряхиваю пепел с «голуазки» и внятно, с выражением и расстановкой, почти с актёрской дикцией – откуда что взялось? – вновь продолжаю чтение. Пожалуй, это момент той долгожданной истины, ради которой только и стоило работать. В сравнении с ней ничего не стоят никакие гонорары. И даже слёзы умиления в глазах, в сущности, так ничего и не уразумевших милых дам куда приятнее огромных тиражей и предложения киноворотил по поводу экранизации романа. Ах, эти чудные мгновения!..»
Слава богу, после невыносимых мук и длительных исканий Вовчику удалось обрести стимул для того, чтобы продолжать заниматься писательским трудом. И неважно, что найден он где-то на веранде – хотя бы так, а то ведь могла возникнуть та самая мысль, которая осенила Гоголя незадолго перед смертью. Здесь вроде бы сложилось по-другому, и всё же есть кое-какие признаки умопомешательства:
«Всё чаще думаю, не стоит ли мне своё творение сжечь? По правде говоря, оно практически готово, а я теперь так только, кое-что подчищаю и дописываю. Похоже, и Кларисса об этом догадалась, иначе не стала бы мешать его с дерьмом, прочитав всего-то несколько глав, из которых к тому же были полностью изъяты даже намёки на реальных фигурантов – то есть просто ни одной фамилии. И с чего это они так все перепугались? Наивно же верить, что две сотни страниц, в общем-то, не так уж плохо написанного текста смогут что-то изменить. Кажется, Лев Троцкий говорил: "сатира еще никогда не разрушала социальных учреждений". Да уж, что верно, то верно – вряд ли моё творение поможет излечить Россию. А вдруг поможет вылечить меня? Только вот никак не разберусь, в чём суть моей болезни…»
Что до упомянутой сатиры, то именно на этом я и погорел – об этом подробно рассказал во второй главе. Ох, не надо было писать о Диме Быкове! Но сделанного не воротишь, и потому книга «ДБ» сначала красовалась на Амазоне, а теперь доступна на ЛитРес. Впрочем, моё увлечение сатирой на этом не закончилось, а как иначе? Снова повторю: такие нынче времена!
Однако вернёмся к исповеди Вовчика:
«Сжечь можно бумагу. Можно кинуть на дно глубокого колодца "флэшку" с записью текста моего романа. Можно компьютер вдребезги разбить, чтобы ни одного бита информации в нём не оставалось. А дальше что? От самого себя ведь всё равно не убежишь. И будет эта неопубликованная исповедь терзать мой мозг, уничтожая меня изнутри, поскольку нет у неё выхода наружу. Так что же это такое? Исповедь-разрушитель? Роман-убийца? Ничего себе, терминатора придумал, нацеленного на одного меня! Сам себя приговорил, сам заказал и вот теперь спокойно наблюдаю, как приговор приводят в исполнение…»
Вовчик рукопись не сжёг, но алкоголь сделал своё дело. Он и раньше выпивал, а тут обстоятельства сложились так, что изрядно усугубил, и вот вам результат – белая горячка. Тут обойдусь без комментариев, поскольку в этом нет нужды – всё предельно ясно:
«Я открываю глаза и вижу, как огромная гусеница с желтоватым, слегка отвисшим, вероятно, после длительного разговения брюшком медленно вползает в комнату, оставляя единственного свидетеля этой сцены едва ли не в паническом недоумении – так сколько же её там, за дверью обретается? И пока часть этого существа в некотором смущении топталась у порога, одна маленькая головка будто с выточенными из чёрного дерева рожками уже оглядывалась по сторонам, другая же в это самое время придирчиво осматривала себя в висящем на стене огромном зеркале на предмет выявления каких-либо дефектов на крохотном подобии физиономии. Прочие, тоже не менее отвратительные головки, расталкивая друг друга, спешили протиснуться к зеркалу поближе, дабы в самых мельчайших деталях разглядеть, что там у них и как. Видимо, вполне удовлетворившись внешним видом, гусеница неспешно развернулась и засеменила всеми своими бесчисленными ножками прямо по направлению ко мне, по пути следования о чём-то возбуждённо беседуя сама с собой и в такт движению покачивая рогатыми головами…
Тут словно бы что-то подбросило меня, оцепенение прошло. Остатками ещё не вполне пробудившегося сознания отчаянно пытаюсь сообразить, что можно предпринять. Но что поделаешь, когда до этой пасти всего-то два шага, а за спиной – бетонная стена, да ещё и в голове полнейшая сумятица?
Словом, так и не разобравшись, что к чему, то есть где явь, а где и наваждение – ведь не было уже никакой возможности детально анализировать то, что происходило на моих глазах – я ринулся к окну, спросонья оказавшись не в силах ничего более подходящего придумать. И вот уже распахнув окно, всем телом переваливаясь через подоконник, пытаюсь сообразить, что лучше – быть просто съеденным или же долго-долго падать вниз с этой верхотуры…
По счастью, судьба писателя хранила. Уже неотвратимо падая в кричащую, бессмысленную пустоту, я несколькими этажами ниже зацепился одной ногой за бельевую верёвку, в то время как другая запуталась в развешенном на балконе заботливой соседкой недавно выстиранном белье. И вот что-то мокрым, тугим узлом обхватило мою щиколотку, и вслед за тем по ноге тончайшей струйкой заскользила холодная вода. Даже показалось, будто я со страху обмочился. Но, если честно, мне в это время было не до того – попробуйте повисеть хотя бы с минуту вниз головой и тогда поймёте. Так бы и болтался я туда-сюда, покачиваясь на чьих-то стиранных, попутно вознося покаянные молитвы и призывая страшные кары на головы своих врагов, как вдруг какая-то могучая сила подхватила меня за полуобнажённые, холодеющие чресла и, вознеся выше балконных перил, бросила на что-то мягкое, упругое и даже почти пуховое, если верить первым, не вполне осознанным мною ощущениям.
Потребовалось немного времени, чтобы перевести дух и развязать узел из этой, словно бы прилипшей к ноге трикотажной ткани. И только тогда я поднял глаза и огляделся.
Рядом со мной, облокотившись на подушки и подпирая голову пухлою рукой, располагалась не первой свежести девица. Рыжая, стриженная под горшок, с пунцовым от перепоя лицом. В огненно-рыжем сиянии её волос всё блекло, предметы обретали свойство унылых отпечатков чего-то невообразимо тусклого, ненужного, а время почему-то упорно демонстрировало намерение бежать, то есть бежать сломя голову и непременно только вспять, видимо, тщетно пытаясь увернуться от того, что становилось неизбежным. И только золочёные набалдашники в углах обширнейшей кровати, да развешанные по стенам громадные изображения мосластых мужиков в тяжеловесных рамах, тоже с изрядной долей позолоты, поддерживали ощущение привычного уюта и надёжности.
Видя моё замешательство и полагая нужным его незамедлительно прервать, девица резким движением стащила с головы парик. Под ним обнаружилась знакомая мне бритая голова с неповторимой и, главное, крайне выразительной причёской. Вслед за тем, по-прежнему ни говоря ни слова, девица приподняла полу своего чёрного, расшитого огненными драконами халата и… Но тут её внимание привлекли мои намокшие трусы и нога, с которой на простыню стекали капли влаги.
И вот тогда Кларисса прокуренным баском сильно пьющего мужчины произнесла:
– Я думала, ты мужик. А ты против меня – НИЧТО!»
Вот так порой заканчивается неустанная борьба – то ли с самим собой, то ли с окружающим миром. Увы, нам не дано понять, где та черта, переступив которую мы рискуем оказаться там, откуда нет возврата.
К счастью, нашему герою помогли – на то и существуют психологи, психиатры, психоаналитики. Прошло несколько месяцев, и его вернули к жизни, однако цена возвращения такова, что лучше бы оставили там, на балконе, когда запутался в чужих исподних. Причина этого сожаления в том, что Вовчик частично утратил свою память, и вот пытается что-то наскрести, вытащить из закоулков памяти, но ничего не получается:
«А между тем в сознании постепенно укоренилась мысль, что всё, что со мною происходит – это сон! Да, именно так! И дело совсем не в том, что будто бы кто-то начитался Фрейда. Старик наверняка свихнулся бы, пытаясь истолковать, да просто воспринять всю эту бездну человеческих страстей, неудержимой радости и горестных признаний, глупости и подлого злорадства, насмешек, хамства, пустословия… всего того, что словно бы некой неведомой человеку силой исторгнуто из самых заповедных закоулков подсознания. Отзвуки пережитого и несбывшегося, вечная тоска по времени, которое уходит безвозвратно, наивные мечты о том, чего не будет никогда… Тщетная надежда прожить жизнь, отличную от прожитой, исполнить роль, которая вовсе не для него написана… А вдруг повезёт? Ну, скажем, повезло… Дальше-то что?.. Здесь главное высказаться! Здесь я – герой! Сегодня или никогда…
И вот уже время далеко за полночь, и пальцы еле чувствуют клавиатуру, и веки опускаются как бархатный занавес перед единственным актёром. В зале гаснет свет…»
Глава 14. Дорога в никуда
Обычно потеря памяти приводит к утрате творческого дара – о чём писать, если ничегошеньки не помнишь? Но дело в том, что у Вовчика такого дара не было. Поэтому получилось совсем наоборот! Отсидев положенный срок в психушке, он написал книгу, которая принесла ему заслуженную славу. Не каждый способен пройти от сих и до сих то, что он пережил, находясь в одной палате с Наполеоном Бонапартом и Александром Македонским. А он сумел! Видимо, из этого столкновения с тем, что находится за пределами сознания, он вынес нечто, ставшее основой уникального произведения. И в этом, несомненно, есть резон – реальность нередко скучна и неинтересна, а вот то, что находится где-то за недоступными большинству из нас пределами… В общем, снова повезло, и на этот раз