Именно удушье обычно становилось причиной смерти от «удавочки». Доводилось читать версию, что так Гойя почтил память одного из своих детей, скончавшихся от этого заболевания.
Этим самые мембранки-то и дали современное название болезни. Правда, случилось это в два этапа. В 1826 году французский врач Пьер Фидель Бретонно, почитатель изобретателя стетоскопа Рене Лаэннека, опубликовал первое детальное описание болезни, основывающееся на эпидемии 1818–1821 годов. И нарек заболевание дифтеритом, от греческого διφθερα — содранная кожа. Именно мембранки, а не часто случающиеся кожные язвы заставили дать такое название. Кстати, именно Бретонно ввел в широкую медицинскую практику единственный прием, который мог спасти задыхающегося человека в последней стадии болезни: трахеотомию, разрез трахеи через горло. Больной мог снова дышать.
Первая трахеотомия была сделана в 1825 годах. Так что благодаря этому медику удалось начать спасать хоть кого-то: до Бретонно за почти 300 лет описано всего 28 случаев трахеотомии, а после него она стала гораздо более массовой. Кстати, именно Бретонно, который прожил 83 года, принадлежит идея, высказанная им в 1855 году, что дифтерия может быть инфекционным заболеванием и переноситься микроорганизмами. Что до названия болезни, то его потом заменили на «дифтерия», поскольку в складывающейся медицинской классификации, окончание «-ит» стали носить названия воспалений, построенные по принципу «название органа+ит»: неврит — воспаление нерва, отит — воспаление уха, эндокардит — вызванное бактериями или вирусами воспаление сердца и так далее.
В XIX веке из ста заболевших дифтерией детей гарантированно умирало не менее пятидесяти. В Европе ежегодно погибали тысячи людей, и врачи никак не могли облегчить их агонию и страдания. До появления бактериальной теории возникновения болезней и плеяды блестящих бактериологов во главе с Луи Пастером и Робертом Кохом медицина была бессильна. Дифтерия не щадила никого — ни детей королевской крови, ни самих врачей.
В 1878 году произошел самый, пожалуй, резонансный случай смерти, а точнее — двух смертей от дифтерии. В ноябре эпидемия поразила двор герцога Великого герцогства Гессенского. Первой заболела старшая дочь жены герцога, британской принцессы Алисы (дочки королевы Виктории и принца Альберта) — Виктория. Вечером пятого ноября Виктория сказала маме, что у нее что-то с шеей: движения стали скованными. Мама не придала особого значения, сама поставила диагноз — паротит и сказала: будет забавно, если все его подхватят. Очень смешно, конечно. Наутро у девочки диагностировали дифтерию, после чего заболели все дети, кроме принцессы Елизаветы. 12 ноября заболела шестилетняя Алике (будущая последняя русская императрица), затем Мария, Ирена, Эрнст Людвиг — и затем сам герцог.
Несмотря на то, что самой тяжелой больной была Алиса — ей даже назначили паровой ингалятор, который облегчал дыхание девочки, пребывавшей на грани жизни и смерти, умерла — совершенно внезапно — Мария. Ночью от стенки дыхательных путей отслоилась мембранка и перекрыла доступ кислорода. Несколько недель мать держала смерть сестры в тайне от остальных детей, но, когда ей пришлось открыться сыну, тот обезумел от горя, и Алиса-старшая нарушила запрет на физический контакт с больным. Болезнь дочери королевы Виктории была скоротечна: 14 декабря она умерла. Это была трагедия государственного масштаба, с которой может сравниться, пожалуй, что смерть дочери экс-президента США Гровера Кливленда. 12-летняя Рут Кливленд умерла 7 января 1904 года через четыре дня после постановки диагноза.
Не щадила болезнь и ухаживавших за пациентами с дифтерией врачей. Уже в 1890-х годах великий канадский врач Уильям Ослер писал в своих «Принципах и Практике Медицины», что он не знает другого такого заболевания, убившего больше врачей и медсестер, чем дифтерия.
По-хорошему, лечение дифтерии даже в те годы было симптоматическим. Давайте посмотрим две публикации о терапии «дифтерита» из Медицинского обозрения Спримона за 1879 год — они на соседних страницах. В первом случае пересказывается метод удаления дифтеритического налета при помощи губки, укрепленной на проволоке: этот нехитрый инструмент вводится в полость зева и трением удаляет «дифтеритические пленки». Такую процедуру рекомендуется проводить раз в день, «пока не прекратится образование новых пленок» (как видите, лечение то же самое, что мы видим на картине Гойи, только изменился инструмент).
Из дополнительного лечения — полоскание хлористым калием и запрет на молоко и сахар, поскольку тогда считалось, что белый налет — это грибок, а молоко и сахар способствуют его росту.
Второй случай рассказывает о том, как — при том же удалении налета — одиннадцатилетнему пациенту помогло применение салициловой кислоты. И здесь налицо медикаментозная борьба с другим компонентом дифтерии — высокой температурой: уже тогда активно применялось вещество-предшественник аспирина, салициловая кислота, впервые выделенная из ивовой коры.
Вообще, раз уж мы начали говорить о медицинской литературе, надо сказать, что в 1870-1890-е годы дифтерия была звездой медицины. По данным Index Medicus, в 1892 году один процент (!) всей медицинской литературы мира был посвящен дифтерии. Ровно в сто раз больше, чем в 1982 году.
Дочь и внучка королевы Виктории не дождались совсем немного. Уже в 1870-х годах ситуация начала меняться. В 1876 году Кох опубликовал статью о возбудителе сибирской язвы, в 1881 году Пастер придумал предохранительную прививку от этого заболевания, в 1882 году случился триумф Коха: открыта микобактерия туберкулеза, и сопротивление «старой школы» во главе с Рудольфом Вирховом, отрицавшей инфекционную природу болезней сошло на нет.
Часто пишут, что первый ход в длинной и запутанной партии человечества против дифтерии сделал немецкий бактериолог Фридрих Леффлер, первооткрыватель возбудителя сапа. В 1884 году он сумел открыть бактерии, вызывающие дифтерию — палочки Corynebacterium diphtheriae. На самом деле, это не так, и не зря другое название бактерии — бацилла Клебса-Лефлера. Еще за год до своего соотечественника в дифтеритных пленках бактерию обнаружил другой выдающийся немец, Эдвин Клебс (в современной микробиологической номенклатуре он оставил свое имя роду бактерий клебсиелл, названным в его честь и вызывающим разные болезни — от пневмонии до цистита). Этот человек вообще умудрялся делать многое до того, как это повторят другие ученые и станут известными благодаря повторению. Так, Клебс описал в 1884 году акромегалию за два года до Пьера Мари, за четверть века до экспериментов Ильи Мечникова и Эмиля Ру показал в опытах по инокуляции шимпанзе заразность сифилиса, за девять лет до Коха научился культивировать бактерии… Так и тут.
Тогда, правда, открытую бациллу называли иначе: в текстах конца XIX века можно встретить Microsporon diphtheriticum, Bacillus diphtheriae, и Mycobacterium diphtheria.
Хотя не нужно думать, что Лефлер здесь совсем ни при чем. Это тоже был выдающийся человек, сделавший очень много для изучения микробов, борьбы с ними и использования их на благо человека. Кроме того, что Фридрих Лефлер открыл возбудителя сапа, он открыл еще возбудителя чумы свиней и бациллу рожистого воспаления, а в 1897 году вместе с Паулем Фрошем — возбудителя ящура, первый вирус животных. А в 1891 году он открыл вирус тифа мышей и использовал его как бактериологическое оружие против набегов грызунов.
Так вот, именно Лефлер первым выделил бактерию дифтерии в чистом виде и смог культивировать ее для дальнейших исследований: ведь в пленках с гортани больных было полно и других бактерий, обитающих в норме на слизистой горла. И именно Лефлер именно на бацилле дифтерии и морской свинке показал правоту так называемых четырех постулатов Коха:
1) Микроорганизм постоянно встречается в организме больных людей (или животных) и отсутствует у здоровых;
2) Микроорганизм должен быть изолирован от больного человека (или животного) и его штамм должен быть выращен в чистой культуре;
3) При заражении чистой культурой микроорганизма здоровый человек (или животное) заболевает;
4) Микроорганизм должен быть повторно изолирован от экспериментально зараженного человека (или животного).
Если эти четыре постулата верны, можно считать доказанным, что именно этот микроорганизм и вызывает болезнь. Сейчас эти постулаты, доложенные Кохом на международном конгрессе в Берлине в 1890 году, носят название постулатов Коха-Генле, поскольку они базировались на идеях полувековой давности, обнародованных еще в 1840 году учителем Коха, патологом Якобом Гейле, которому тогда был всего 31 год. Добавим, что первоначально Кох говорил о трех первых постулатах, о которых говорят как о триаде Коха.
Впрочем, дальше Леффлер продвинуться не смог, но в своих записях дал ключ к разгадке: «Эта бацилла всегда остается на месте в омертвелых тканях, заполняющих горло ребенка; она таится в одной какой-нибудь точке под кожей морской свинки, она никогда не размножается в организме мириадами, и в то же время она убивает. Как это может быть? Надо полагать, что она вырабатывает сильный яд — токсин, который, распространяясь по организму, проникает к важнейшим жизненным центрам. Несомненно, что этот токсин можно каким-то способом обнаружить в органах погибшего ребенка, в трупе морской свинки, и в бульоне, где эта бацилла так хорошо размножается. Человек, которому посчастливится найти этот яд, сможет доказать то, что мне не удалось продемонстрировать».
Впрочем, следующий шаг в победе над заболеванием был сделан в стороне от микробиологии. И история его начинается еще в 1858 году, в Париже. Как мы помним, чаще всего дети при дифтерии умирают, потому что задыхаются. Воспаление дыхательных путей, стеноз гортани, одним словом — круп. Да, уже тогда была трахеотомия, но мало кто мог ее сделать вовремя. Как справиться с этим без трахеотомии, задумался парижский педиатр Эжен Бушут, который потом прославился изобретением офтальмоскопии. 18 сентября 1858 года он представил Академии наук свой доклад с результатами применения расширителя сжавшейся гортани небольшой трубкой. Так в мир вошло интубирование (см. доктора Хауса). Однако Академия отказала в поддержке, коллеги, как водится, травили и критиковали врача — и он махнул рукой на интубацию и переключился на другие темы, благо в медицине их было всегда много. Дети продолжали гибнуть, взрослые тоже, и ждать пришлось еще 27 лет.