В базе данных номинаций на сайте нобелевского комитета можно посмотреть, что номинантов в 1901 году было аж 83! Среди номинантов на первого медицинского «Нобеля» можно встретить и учителя Беринга, Коха, ставшего лауреатом четырьмя годами позже, и Мечникова с Павловым (у последнего целых восемь номинаций). Беринг был номинирован шесть раз, Ру — один, Лёффлер — ни разу. Выбор Нобелевского комитета пал на Беринга. Кстати, Эмиля Ру можно назвать одним из самых больших нобелевских «неудачников»: его номинировали на премию 115 раз, с 1901 по 1932 год, и ни разу выбор Нобелевского комитета не пал на него. А вот сам Ру, в числе прочих, номинировал — и вполне успешно — в 1908 году Илью Мечникова. И ведь не одной только дифтерией славен этот потрясающий человек. За Пьером Полем Эмилем Ру и участие в создании вакцины от сибирской язвы, и работы по холере птиц, сифилису, пневмонии, столбняку, туберкулезу… Не говоря уже о руководстве Пастеровским институтом в течение сорока лет и создании первого учебного курса по микробиологии.
Как говорилось в вердикте комитета, премия была присуждена «за работы по серотерапии и прежде всего за ее использование в борьбе против дифтерии, что открыло новое направление в области медицинских знаний и тем самым дало в руки врача победоносное оружие против болезни и смерти». Как видите, первые мотивировки комитета были весьма цветасты и ныне сохранились только в премии по литературе (да и за сами мотивировки пора дать премию по литературе).
Впрочем, в своей нобелевской лекции фон Беринг отдал должное своим предшественникам. Во вступлении к ней он признал, что сывороточная терапия (серотерапия) была основана на теории, предложенной «Лёффлером в Германии и Ру во Франции, согласно которой бактерии Лёффлера не сами по себе вызывают дифтерию, а вырабатывают токсины, которые способствуют развитию болезни. Без этой предварительной работы Лёффлера и Ру не было бы сывороточной терапии дифтерии». Интересно, что на нобелевском банкете краткая речь в честь Беринга профессора и ректора шведского Королевского Каролинского медико-хирургического института графа Карла Мернера (одновременно и председателя Нобелевского комитета по физиологии или медицине) и ответная речь Беринга звучали… на немецком. Да, тогда это был международный язык науки.
Мернер, чествуя Беринга, заявил, что благодаря Берингу (а также Пастеру и Коху) «орды бактерий» становятся все более «дисциплинированными толпами», а также выразил благодарность от имени тысяч спасенных пациентов. В ответном слове Беринг (а нужно помнить, что это была первая нобелевская речь на банкете в истории) сказал, что Швеция, несмотря на свое небольшое население, вносит огромный вклад в ход человеческой истории. А также обещал, что потратит денежную премию на борьбу с туберкулезом. И пригласил шведских исследователей поработать в его лаборатории в Марбурге, «чтобы проконтролировать, как я буду выполнять свое обещание».
Но вернемся к болезни. Борьба с ней была далеко не окончена. В том же «нобелевском» году случилась трагедия: в Сент-Луисе 10 из 11 инокулированных детей погибли. Оказалось, что лошадь, в крови которой производили сыворотку, была заражена столбняком. Такой же случай случился в Кемдене, в Нью-Джерси. Эти два случая стали ключевыми в формировании правил биологической безопасности при фармакологических производствах.
В 1904 году австриец Клеменс Пирке (помните пробу Пирке из главы про туберкулез?) и венгр Бела Шик (потом он станет известным американским педиатром) описывают первый случай сывороточной болезни: при введении слишком большого количества сыворотки или просто при гиперчувствительности организм дает ответную иммунную реакцию. Неудивительно, что через два года после описания такого явления именно Пирке предложил медицине термин «аллергия».
Однако способа вакцинировать от дифтерии пока что не находилось. И здесь настала пора поставить последнюю важную точку в борьбе с болезнью. Это сделал француз Гастон Рамон, по забавному стечению обстоятельств — муж внучатой племянницы Эмиля Ру, Марты Момон. Кстати, ко дню свадьбы — в 1917 году, знаменитый дедушка был еще вполне активным ученым.
В 1923 году Рамон сделал замечательное открытие: оказалось, что если обработать дифтерийный токсин формальдегидом, он теряет большую часть токсических свойств, и его можно без опаски вводить человеку. Болезнь не наступает, а антитела к дифтерийному токсину появляются. То же самое, как показал Рамон, верно и для столбняка. Принципы получения дифтерийного и столбнячного анатоксинов используются и поныне, почти сто лет спустя. Удивительно, но почему-то открытию Рамона уделяют гораздо меньше места, чем работам Беринга. Хотя еще неизвестно, какое из открытий спасло больше жизней.
Вакцина постепенно улучшалась, сыворотка для терапии тоже. Тем не менее заболевание дифтерией все еще оставалось опасным: в межвоенные десятилетия в среднем в США, например, в год заболевало от ста до двухсот тысяч человек, а погибало 13–15 тысяч. То есть около 10 процентов.
В 1943 году дифтерия решила, что Второй мировой войны самой по себе слишком мало для человечества, и полыхнула эпидемией. Впрочем, войны всегда сопровождаются увеличением заболеваемости. Миллион заболевших привел к 50 000 умерших. Конечно, на фоне миллионов жертв Второй мировой это «немного», но пятьдесят тысяч — это, например, население Мончегорска. Целого города.
К счастью, именно во Вторую мировую войну началось массовое производство антибиотиков, которые стали эффективным способом лечения дифтерии (правда, сейчас против этой болезни назначают не случайно открытый Флемингом пенициллин, а его разновидность, бензилпенициллин и эритромицин).
И вот, в 1949 году медициной всего мира была принята на вооружение знаменитая АКДС: адсорбированная коклюшно-дифтерийно-столбнячная вакцина. Взвесь убитых коклюшных микробов и очищенных дифтерийного и столбнячного анатоксинов (анатоксином называют препарат из бактериального токсина, который сам по себе не имеет явных токсических свойств, но дает возможность крови выработать антитела).
С 1974 года Всемирной организацией здравоохранения она включена в расширенную программу иммунизации для развитых стран. Болеть дифтерией стали гораздо, гораздо меньше. Однако…
Хорошо известно, что непривитые дети в странах, где вакцинация поставлена на хороший уровень, не болеют потому, что существует коллективный иммунитет. Однако стоит набраться критической массе… Так случилось с дифтерией после распада СССР. Контроль за прививками ослаб, чувство свободы создавало ощущение, что законы эпидемиологии уже не действуют, и страны бывшего СССР в 1994 году захлестнула новая эпидемия дифтерии. Началось все на излете перестройки — даже в России заболеваемость увеличилась с 0,4 случаев на 100 000 человек в 1989 году (839 заболевших) до 26,6 в 1994 году. В тот год в стране заболели почти 40 тысяч человек, а всего в бывшем СССР — почти 50 тысяч, из которых умерли 1746 человек. При этом если в России умирали 2,8 % заболевших, то, например, в Литве и Таджикистане — 23 %. Врачи просто забыли, как лечить дифтерию!
К счастью, сейчас вроде бы удалось взять под контроль эту болезнь, однако антипрививочники вносят весомый вклад в разрушение иммунитета. Поэтому прежде чем отказаться от вакцинации своего ребенка, подумайте о цифрах, которые мы привели абзацем выше.
Laval, Enrique (March 2006). “El garotillo (Difteria) en España (Siglos XVI y XVII)”. Revista Chilena de Infectología. 23 (1): 78–80.
P. Bretonneau (1826) “Extrait du traité de la diphthérite, angine maligne, ou croup épidémique” (Extract from the treatise on diphtheria, malignant throat infection, or epidemic croup), Archives générales de médecine, series 1, 11: 219–254.
Kaufmann, Stefan H. E. (8 March 2017). “Remembering Emil von Behring: from Tetanus Treatment to Antibody Cooperation with Phagocytes”. mBio. 8 (1): e00117–17.
Behring, E. and Kitasato, S. (1890) “Ueber das Zustandekommen der Diphtherie-Immunitat und der Tetanus-Immunitat bei Thieren” Archived 20 December 2016 at the Wayback Machine (On the realization of diphtheria immunity and tetanus immunity among animals), Deutsche medizinsche Wochenschrift, 16: 1113–1114.
Atkinson, William (May 2012). Diphtheria Epidemiology and Prevention of Vaccine-Preventable Diseases (12 ed.). Public Health Foundation. pp. 215–230. ISBN 9780983263135.
Болезнь Паркинсона
Сценарий церемонии открытия Олимпийских игр всегда до последнего держится в секрете. За несколько дней становятся известны основные штрихи, но некоторые ключевые моменты остаются в секрете до самого конца. Так, никто до последнего момента не знает, кто будет зажигать олимпийский огонь.
В 1996 году в Атланте организаторы заметно нервничали: они были совсем не уверены, сможет ли человек-легенда справиться со своей ролью. Тем не менее в присутствии 80 000 зрителей величайший боксер современности Мохаммед Али уверенно поднес факел и зажег олимпийский огонь на стадионе.
Организаторам было чего бояться: спортсмен уже 12 лет боролся с неизлечимой болезнью, носящей имя британского врача Джеймса Паркинсона. К тому времени Али даже говорил уже с трудом, но факел сумел удержать. 16 лет спустя Али снова принял участие в церемонии: в Лондоне во время процедуры подъема олимпийского знамени знаменосцы ненадолго остановились перед стоящим Мохаммедом Али, но спортсмен был бледной тенью даже самого себя в Атланте. Ему помогли прикоснуться к знамени XXX Олимпиады и подержаться за него несколько секунд. До открытия XXXI Олимпиады в Рио-де-Жанейро спортсмен не дожил нескольких месяцев. Так убивает болезнь Паркинсона: медленно и неотвратимо. Иногда она отбирает только способность нормально двигаться, иногда поражает еще и ум, и эмоции.
Даже сейчас мы до конца не знаем, как и почему она возникает, не умеем ее лечить — только облегчать, пусть и надолго, симптомы. И пр