«Мы хотели возобновить движение за гражданские права как массовое движение и показать людям, что О'Нил, по сути, ничего им не предлагает. Мы знали, что не сможем закончить марш, не подвергшись приставаниям… На самом деле мы хотели сдернуть ковер с пола, чтобы показать грязь, которая была под ним, и подмести ее».
Марширующие действительно подвергались преследованиям со стороны лоялистов на своем маршруте (один видный североирландский чиновник заметил, что нападавшие лоялисты реагировали на марш «со всем бездумным автоматизмом собаки Павлова»).
Конец шестидесятых годов вызвал у многих северных протестантов глубокую тревогу, что их государство находится под ударом со стороны традиционных националистических противников. 4 января участники марша подверглись жестокому нападению на мосту Бернтолет близ Дерри со стороны группы лоялистов, некоторые из которых были не при исполнении служебных обязанностей членами Ольстерского специального констебля (USC), и против которых RUC явно предлагал (в лучшем случае) недостаточную защиту. Этот жестокий эпизод неудивительно усилил враждебность многих католиков к североирландскому государству. Если полиция участвовала в таком нападении или, по крайней мере, мало что сделала для его предотвращения, то как можно рассчитывать на то, что она будет справедливо относиться ко всем гражданам?
Ответственность за прискорбное насилие там явно лежит на тех, кто его устроил. Агрессия лоялистов сыграла важную роль в возникновении северных проблем после 1960-х годов; и хотя тревогу протестантов можно объяснить, такое объяснение ни в коем случае не оправдывает насилие лоялистов в те годы. Однако разумность проведения провокационного марша с целью разжечь ольстерскую политику в этот ключевой момент начала 1969 года, несомненно, также должна быть подвергнута сомнению. Можно ли было избежать погружения Северной Ирландии в межконфессиональную бойню, если бы в конце 1960-х — начале 1970-х годов некоторые ключевые решения были приняты по-другому?
Первый начальник штаба вскоре образовавшейся Временной ИРА (Шон Макстиофайн), несомненно, считал это подстрекательское вмешательство решающим и, с его точки зрения, очень желанным. О'Нил мог бы обойти движение за гражданские права, утверждал Макстиофайн, если бы не «мужество и дальновидность членов Народной демократии, которые отказались наблюдать за ослаблением протестной кампании… Полицейские пошли вперед и созвали длинный марш из Белфаста в Дерри, более семидесяти миль… Эта смелая акция нескольких десятков молодых людей вдохнула новую жизнь в кампанию за гражданские права и фактически лишила О'Нила шансов на политическое выживание».
Таким образом, одно из направлений движения за гражданские права состояло из группы радикалов, находившихся под влиянием социалистической республиканской мысли и убежденных, что их понимание динамики ирландской истории и политики позволит им предсказать последствия турбулентности, которую они сознательно провоцировали. Это было опасное мероприятие, и участие таких деятелей должно стать хотя бы частью нашей картины опыта Северной Ирландии в области гражданских прав.
Но движение за гражданские права в большинстве своем состояло из людей с гораздо менее радикальными взглядами — людей, для которых сутью кампании было вполне разумное требование справедливого обращения в государстве, которое до сих пор его не обеспечивало. На североирландских борцов за гражданские права отчасти повлияло движение за гражданские права чернокожих в США.
Как было отмечено, подлинное недовольство католиков сыграло главную роль в объяснении вспышки насилия в конце 1960-х годов — агитация за гражданские права не была лишь прикрытием для скрытой подрывной деятельности.
Правда, республиканцы, которые первыми инициировали проект гражданских прав, считали, что нельзя реформировать Северную Ирландию, не дестабилизировав и не свергнув ее; но многие северные католики, похоже, считали, что именно такой процесс реформ на севере, по сути, был возможен. ИРА могла помочь создать движение за гражданские права, но она не контролировала и не управляла им после того, как оно было создано. В этом смысле юнионистский политик Брайан Фолкнер представил ситуацию не совсем верно, когда предположил, что ИРА взяла под контроль движение за гражданские права, изначально не разделявшее их идеалов; скорее, именно ИРА помогла инициировать кампанию за гражданские права, которая охватила многих людей, не разделявших философию ИРА.
Как мы видели, на фоне нестабильности враждебной Южной Ирландии и большого недовольного меньшинства на собственной территории юнионисты Ольстера построили Северную Ирландию, в которой ценилась и вознаграждалась лояльность, и в которой многие католики подвергались дискриминации в таких областях, как трудоустройство, жилье и избирательная практика. Причиной того, что движение за гражданские права набрало силу среди большого количества людей, был, по сути, католический опыт дискриминации в северном государстве. После прихода к власти Гарольда Вильсона в 1964 году у ирландских националистов на севере появился сочувствующий лондонский премьер-министр, и многим казалось, что реформа может стать основой повестки дня. И реформы, безусловно, были необходимы.
Но, несмотря на разумные намерения большинства своих сторонников, движение за гражданские права на севере непреднамеренно помогло привести к ужасному и продолжительному насилию. Попытка добиться равных прав для северных католиков в рамках Великобритании, вместо того чтобы подчеркивать необходимость прекращения разделения, потерпела неудачу, задушенная более традиционной проблемой борьбы между юнионизмом и национализмом. Как сказал один из ведущих ирландских политиков-националистов, «одной из особенностей движения за гражданские права, которая отличала его от всех предыдущих антиюнионистских организаций в Северной Ирландии, был приоритет, который оно отдавало внутренним реформам в Северной Ирландии».
Ведь северный контекст был нестабильным, в нем соперничающие концепции несправедливости и угрозы разжигали межконфессиональный огонь. Как ИРА считала, что незаконность и несправедливость Севера оправдывает их собственное военное существование, так и лоялисты, со своей стороны, считали республиканскую и националистическую угрозу своему государству достаточным оправданием для совершения ужасающих действий. Опасения лоялистов в 1960-е годы были, конечно, преувеличены: не было восстания ИРА ни в 1966 году, ни, тем более, в решающем 1969 году. Но опасения лоялистов были. Так в 1966 году были основаны новые Ольстерские добровольческие силы (ОДС), одним из лидеров которых стал Огастус «Гасти» Спенс. В мае 1966 года эта протестантская военизированная группировка смертельно ранила Матильду Гулд и Джона Скаллиона во время отдельных ужасных инцидентов в Белфасте; в июне они убили Питера Уорда. На Скаллиона и Уорда напали потому, что считали их людьми ИРА. (УВФ стремились убить ведущего белфастского республиканца Лео Мартина, который должен был стать ключевым членом Временных сил; не найдя его в обоих случаях, они напали на Скаллиона и Уорда). Эти три убийства, совершенные UVF за несколько лет до создания Временных сил, наглядно показывают ложность любых предположений о том, что именно Временная ИРА положила начало беспорядкам. Политическое насилие на севере — в данном случае насилие лоялистов — явно предшествовало созданию Провос.
И вот в эту горючую смесь был добавлен последний каталитический ингредиент: движение за гражданские права. 1967 год был сравнительно спокойным, но в 1968 году темп и напряжение активности в области гражданских прав возросли. Весной NICRA начала серию маршей протеста, отчасти вдохновленных американским примером борьбы за гражданские права чернокожих: в августе марш в Данганноне, графство Тайрон, прошел сравнительно спокойно; 5 октября в Дерри все было совсем иначе. Ольстерские марши уже давно стали поводом для межконфессиональных конфликтов, и демонстрация в Дерри против дискриминации в сфере жилья и трудоустройства реализовала свой вулканический потенциал. Начались столкновения между демонстрантами и полицейскими, причем последние применяли дубинки и водометы с заметным ожесточением. По словам одного из главных организаторов марша, Имонна МакКанна, «марш был зажат на улице Дьюк-Стрит между двумя кордонами полицейских были выставлены дубинки, которые привели к беспорядку».
Жестокость государства стала очевидной и на международном уровне: «Нападение полиции на участников марша за гражданские права 5 октября видели телезрители по всему миру. Правительство и полиция пытались наглеть, сваливая вину за беспорядки на ИРА и диверсантов. Но они никак не могли опровергнуть обвинения в жестокости или избавиться от образов головорезов в форме, избивающих беззащитных людей». По словам Джерри Адамса, «КОР разгромил относительно небольшую демонстрацию, обнажив жестокую природу господства юнионистов и безжалостное отрицание основных демократических прав». За этим последовали два дня беспорядков. И в этом случае действия полиции во время беспорядков способствовали созданию ситуации, в которой многие католики — что неудивительно — считали, что государство вряд ли отнесется к их общине и их требованиям справедливо.
Гнев по таким поводам имел очень локальный характер (эта нить будет проходить через всю историю последующих беспорядков). Дерри был особенно напряжен, поскольку именно здесь происходили самые жестокие антикатолические расправы на севере страны. Возможно, если бы такой гнев местного населения удалось быстро погасить, то последующая история Северной Ирландии была бы гораздо менее кровавой. В одном из авторитетных местных исследований, посвященных перерастанию конфликта в насилие, делается вывод о раннем периоде борьбы за гражданские права: «Это была кампания в Дерри, и если бы правительство Стормонта отреагировало на нее несколькими уступками местным недовольным, оно могло бы даже осуществить «решение Дерри».
К сожалению, этому не суждено было случиться. 1969 год стал свидетелем зарождения кровавых беспорядков и их самого смертоносного отпрыска — Временной ИРА. Не в последний раз в Северной Ирландии жизненно важным периодом был сезон летних маршей. Дни беспорядков в Белфасте и Дерри были вызваны протестантскими празднованиями 12 июля, после чего, по словам министра внутренних дел лейбористской партии Джеймса Каллагана, «наступил непростой мир».