В это время я увидел к востоку от железнодорожного пути казачий разъезд и послал к нему одного солдата, воспользовавшись пасущейся вблизи лошадью. Начальника разъезда (10–12 человек) я попросил сделать демонстративное движение в обход левого фланга противника, а пулеметчикам приказал открыть огонь. Цепи остановились, а мы вскоре сбросили вагон с пути. Однако он упал таким образом, что я не был уверен в том, что платформа с шестидюймовым орудием сможет пройти, но, к счастью, все обошлось благополучно и платформа прошла, только чуть зацепив сброшенный вагон.
Мы были спасены. Раненых у нас было только двое, и то легко. Со станции Еленовка я послал донесение полковнику Бочарову (в деревню Еленовку) и получил приказание вернуться на базу. На ст. Караванная (наша база) мы были встречены торжественно. Через какой-нибудь час вернулся наш командир с 42-линейной пушкой и бронированным паровозом.
Хочу добавить в заключение, что генерал Кутепов, отдавая приказание, не был, очевидно, в курсе изменений в боевом составе бронепоезда (отсутствие 42-линейной пушки и бронированного паровоза), да и в боевой обстановке на этом участке фронта. Правда, в Добровольческой армии это случалось часто.
Проходя через занятую красными станцию Велико-Анадоль, я не мог очистить себе путь стрельбой из шестидюймовой пушки «канэ» на ходу по свойствам ее установки. Польза наших действий заключалась в том, что отряд сводно-гвардейского батальона смог спокойно и без потерь оторваться и уйти от противника, во много раз превышавшего отряд численностью.
Через несколько дней, когда бронепоезд «Иоанн Калита» под моей командой возвращался на базу, на одной из станций, названия которой я уже не помню, адъютант генерала Кутепова передал мне приказание выстроить команду на перроне. Подошедший к нам генерал Кутепов собственноручно наградил всех нижних чинов Георгиевскими крестами, приказав адъютанту записать их фамилии. Меня генерал Кутепов благодарил, крепко пожав руку.
Дальнейшая моя судьба сложилась следующим образом: когда после этого боя я был вызван в штаб генерала Иванова для получения нового назначения, генерал мне объяснил, что не назначает меня командиром бронепоезда «Иоанн Калита» (пост был вакантным), так как я «слишком молод», чтобы командовать тяжелым бронепоездом, и назначил меня командиром бронепоезда «Пластун», вооруженным 57-мм и трехдюймовой пушками. Назначение это было для меня неожиданностью, и на него я не претендовал.
Вступив в командование бронепоездом «Пластун» (на ст. Дарница), я через несколько дней был вызван для отправки меня в армию адмирала Колчака. Я давно просил об этом, желая побывать у себя на родине, в Оренбурге. Прибыв, кажется, в Новочеркасск или же в Таганрог, я уже не помню, так как у меня начинался сыпной тиф, я явился к генералу Иванову проститься и от него узнал, что армию адмирала Колчака надо считать погибшей. Генерал Иванов снабдил меня двумя документами: 1) копией представления меня к производству в чин полковника за выслугу времени и 2) подлинник представления меня к такому же производству за вышеописанный бой, и отправил меня в Ростов для того, чтобы «протолкнуть» производство. Там оказалось, что я уже произведен по первому представлению.
Получив справку, я почувствовал себя совсем уже больным, и вызванный фельдшер, расстегнув ворот моей рубашки, определил у меня сыпной тиф. Когда я пришел в сознание в госпитале в Екатеринодаре, было уже 4 января 1920 года, а через три дня я был эвакуирован в город Салоники, в Грецию, откуда через четыре месяца переехал в Египет. Вот почему у меня оказались в сохранности эти документы вместе со значком М. А.у., орденом Святого Владимира 4-й степени, все имущество, попавшее со мной за границу.
Мое описание боя несколько отличается от бравурной реляции представления к производству в чин полковника, но я постарался описать это в качестве очевидца и непосредственного участника боя.
Раздел 2
А.ВДневник обывателя{244}
Моя служба в Добровольческой армии в Ялте
20 ноября. Сегодня утром новый приказ. Всех записавшихся вчера просят явиться в 9½ часов утра на Виноградную д. Меллера в штаб охраны, в распоряжение капитана Гаттенбергера{245}. Все, конечно, явились и были сейчас же зачислены в строй. Мне с Михаилом Васильевичем, который тоже записался, пришлось даже сейчас идти в караул у ворот штаба. В общем, пока крайняя неразбериха. Хотя фактически все на военной службе, но никто не знает, что делать. В военную форму одеты очень немногие, большинство же носят штатское. Я тоже не имею военной формы, и приходится стоять в своем статском пальто, кепи и полусапожках, еще из Лондона. Какое жалованье нам будут платить, тоже неизвестно, но предполагают, что вместе с кормовыми не меньше 500 рублей в месяц. Это было бы не плохо.
23 ноября. Вот и зима пришла. Снегу хотя нет, но мороз пощипывает, а утром на водоемах и лужах лежит лед в палец толщины. С интересом прочел я вывешенную сегодня декларацию генерала Деникина о целях Добровольческой армии. Теперь я могу быть вполне спокоен, так как дело к восстановлению старого режима не вернется. После разгона большевиков будет созвано Народное собрание, которое выберет наилучшую форму правления. Я лично стою за Федеративную Демократическую Республику, наподобие Северо-Американских Штатов. По-моему, этот образ правления всех больше подходит России. Ведь монархия в России уже чересчур скомпрометирована и приведет лишь к дальнейшим волнениям.
24 ноября. Сегодня в газетах вдруг сюрприз, гласящий, что прошедшая дня четыре тому назад мобилизация не обязательна и что, кто не хочет, может возвращаться по домам. Многие ушли, но я решился остаться и служить дальше идее объединения России и избавлению от большевиков, как доброволец.
Сегодня опять попал на караул, и опять в штаб. В штабе идут теперь приготовления. Ожидается прибытие союзников и отряда добровольцев с Кубани, ввиду чего их хотят встретить как подобает. Сегодня утром было получено сообщение, что в Севастополь уже прибыла англо-французская эскадра. Теперь скоро они будут и в Ялте. Под вечер в штаб привели большевика, где его допрашивали. И тут я заметил, что у этого типа под глазами были синяки, которые, по его словам, посадили ему допрашивавшие его ранее офицеры. Ну с этим образом действия я не согласен. По-моему, если виновен, то хоть предай расстрелу, но не издевайся битьем по морде. Все это пахнет что-то жандармским застенком. Вдобавок это проникает в город и, как немцы говорят, «macht boses Blut» среди рабочего населения. Эту ночь пришлось проторчать в штабе. Все ничего, только беда, что нет военной формы и приходится стоять в статском.
25 ноября. До 12 часов дня стоял, а затем сменился и пошел домой. Погода все холодная, и оттого кутаешься в пальто. В 1 час дня в Ялту прилетела сегодня первая союзническая ласточка, прибыл румынский пароход или вспомогательный крейсер «Principecca Maria». Он шел с англо-французской комиссией в Новороссийск за провиантом, но по дороге на нем испортилась помпа, и пришлось завернуть в Ялту для починки. Важничают румыны, гордо смотрят сверху палубы на нас, совсем позабыв, что они не нация, а профессия. Видел также двух французских офицеров, но ни одного английского. По словам команды, идут они из Сулина и также подтверждают прибытие в Севастополь союзной эскадры.
26 ноября, 3 часа дня. С утра бегаю по городу, который весь украшен русскими национальными флагами. Это в честь ожидаемого прибытия добровольцев и союзников. На набережной толпы публики в праздничных туалетах. Среди нее снуют туда-сюда офицеры и вольноперы, местные добровольцы с национальными нашивками на рукаве. Румынский пароход все еще у мола и, видимо, тоже намеревается принять участие в торжестве. Сегодня мне наконец-то удалось увидеть первого английского офицера, проехавшего незаметно по набережной на извозчике. В штабе у нас сегодня тоже оживление. Весь дом Меллера разукрашен флагами в знак привета старших товарищей с Дона и Кубани. Во дворе идет репетиция. Офицеры и вольноперы ходят под музыку гимназического оркестра и берут «на кра-ул». Когда в точности гости приедут, никто не знает, но, по-моему, ожидать их можно не раньше обеда, скорее к вечеру.
9 часов вечера. Пока еще ни добровольцев, ни союзников нет. Был момент, когда думали, что они едут, так как на горизонте показался дымок. Все переполошились, бросились на мол и с нетерпением облепили перила. Но когда дымок приблизился, то это оказался катер «Данаец». В 5 часов стемнело, и повсюду стали снимать флаги. Оказалось, что сегодня развесили их понапрасну. Сегодня первый день, как опять начали принимать германские марки. Это по приказу прибывшего вчера до прихода союзников коменданта германских войск лейтенанта Кекке. Но не думаю, чтобы все исполняли это предписание, так как германцы здесь уже не играют никакой роли.
27 ноября. И сегодня нет ни союзников, ни добровольцев. Утром снова посетил штаб и получил первую часть жалованья, за 10 дней службы 83 рубля. Как говорят, все жалованье, помимо кормовых, будет 250 рублей. Затем ходят толки, что скоро всю нашу роту отправят на фронт против большевиков. Ну что ж, авось к лучшему. К вечеру погода изменилась и пошел дождь. На улицах опять слякоть, а вечером из-за отсутствия освещения улиц кромешная тьма. Гулять совсем невозможно, так как рискуешь совсем промочить свои ботинки в многочисленных лужах.
28 ноября. Наконец-то прибыли сегодня долгожданные добровольцы. Я как раз обедал и оттого прозевал начало встречи. По дороге на мол, на набережной, мне попался навстречу возвращающийся наш почетный караул, оркестр гимназистов Кусевицкого, а сзади них человек 20 казаков. Меж тем на молу, где стоял великан «Саратов», шла выгрузка. Тут были и добровольцы, и казаки, и польские легионеры, все загорелые, крепкие люди, довольно потертые и грязные, одним словом, как всегда имеют вид возвращающиеся солдаты с фронта. Но народ все веселый, чисто военный. Тут же на борту виднелись их трехдюймовые пушки. Я не дождался конца разгрузки и к 4 часам пошел домой. В это время уже по всему городу шлялись новоприбывшие солдаты, с интересом рассматривая ялтинские магазины и щегольскую публику. С одной стороны, конечно, нужно добровольцам пожелать «Добро пожаловать», с другой же — скорей проследовать дальше, так как ясно, где стоит много войск, и цены на все моментально подымаются. Как к вечеру выяснилось, останутся у нас только добровольцы и казаки, польские же легионы проследуют дальше на Одессу.
30 ноября. Наконец-то прибыли в Ялту сегодня первые представители союзников, английский миноносец «Senator» и французский «Dehorter». Как только сменился с поста, сейчас же побежал на мол. Тут опять целое море голов. Оба судна обсыпаны публикой, с интересом рассматривающей долгожданных союзников. Сами союзники, английские и французские моряки, тоже в свою очередь облепили перила и с любопытством изучали нас, русских. Хотел поговорить с каким-нибудь английским матросом, но из-за массы народа совсем невозможно было протолкаться. Глядя на англичан, я невольно вспомнил Лондон, и, казалось, до чего давно это все было.
На молу пробыл с час, а затем пошел домой. После обеда и вечером опять ходил гулять. Весь город, верней, все главные кафе забиты ялтинской публикой и иностранными матросами и офицерами. Их угощают, как друзей и освободителей, так как уверены теперь, что скоро будет finish большевикам. Повсюду радость и веселье. Радость необыкновенная. У Ravet и Floran не пробьешься, внутри многие даже стоят в ожидании очереди на столик. Но настроение такое только у так называемой буржуазии и интеллигенции, у рабочих же совсем не то, и, идя вечером домой, мне пришлось слышать ропот негодования против притянутых «иностранных наемников».
Вечером состоялось в городском театре торжественное собрание думы с публикой, в честь приезда гостей. Говорились, как полагается, речи членами думы, которым отвечали капитаны английского и французского миноносцев. Затем пели «Марсельезу» и «God save the King» и кричали «Ур-ра!», а когда уже стали все разъезжаться, то облепили оба «союзнических» автомобиля и не хотели их пускать домой.
4 декабря. В нашем ялтинском отряде Добровольческой армии пока все идет по-старому. Про отправку на фронт что-то перестали болтать. Масса свободного времени, так как в караул идти теперь приходится уже всего раз в неделю. Стало больше народу. На днях в нашу роту в д. Меллера привезли для нас один пулемет, и таким образом, имея его и слишком 300 винтовок, мы уже можем кое-что натворить. Я все еще надеюсь на скорое освобождение от большевизма Москвы. Думаю, что решительная схватка произойдет к весне.
8 декабря. Сменился утром из дежурной части. Ночь прошла спокойно. Патрульные только привели и засадили под арест двух quasi-большевиков, где-то говоривших что-то против офицерства. Один швейцар гостиницы «Джалиты», а другой почтальон. Я считаю, что это опять неправильно. Нельзя засаживать каждого, кто что-либо скажет против нас. Нужно строго разбираться, так как мало ли теперь о чем не болтают. С населением же нужно считаться. Потом порка! По-моему, это возмутительная вещь, кладущая только пятно позора на Добровольческую армию.
9 декабря. Сегодня праздник георгиевских кавалеров. Состоится парад «войск местного гарнизона», и так как на это требуются только лица с военной формой, то нас всех «статских» засадили в наряд. Я попал с еще тремя в караул на почту. Утром еще до парада на дворе штаба нам был прочитан капитаном Гаттенбергером реестр наказаний.
Например, за отсутствие на перекличке 30 суток ареста. За появление в нетрезвом виде в общественном месте полевой суд и за неисполнение приказаний начальства расстрел. Это крепко! Но что ж, так и надо, а то никогда не наведешь в отряде порядок и дисциплину.
10 декабря. В 12 часов сменились. Узнал к великому моему неудовольствию, что на завтра назначены строевые занятия. Это очень неприятно. Получил сегодня кормовые за 10 дней 60 рублей. Итого мое месячное жалованье вместе с кормовыми будет 430 рублей.
11 декабря. Когда мы утром сегодня явились в штаб, нам сообщили, что дня через три нас всех отправят через Севастополь в Симферополь, где будут формировать 1-й офицерский полк. Эта новость меня, в общем, обрадовала, так как я уже опять соскучился по походной жизни. Или, может быть, мне Ялта надоела и я только позабыл все невзгоды моей прошлой солдатской жизни. Ну не беда! Я готов ехать хоть к черту, причем один из моих знакомых, некто прапорщик Я., поляк, который отстал в Ялте от легиона и поступил в нашу часть, обещает мне в Севастополе дать возможность перейти в английские войска. Но последнему я мало верю, так как это не так легко. В 1 час был смотр нашей роты генералом Корвин-Круковским. Бодрый генерал похвалил нас, назвал всех «любящими сынами родины России» и затем уехал.
12 декабря. Снова попал в дежурную часть. Пришлось с 4 часов дня торчать в штабе. В общем, эта ночь была очень бурная. Было приведено арестованными: один солдат, пытавшийся дезертировать, и один солдат за какой-то мелкий проступок, и офицер, шикарный поручик, только что совершивший убийство своего друга московского миллионера Титова. Потом перепился начальник команды мола, и пришлось посылать несколько раз дозоры, чтобы унять его. Вообще чертовская ночь. Скорей бы ехать в Симферополь, а то вся эта ловля пьяных не особенно приятная работа. Интересно, сколько человек из нашей роты действительно поедут. Уже от многих я слышал, что они и не думают покидать Ялту. Ясно одно только, что в нашей роте пока, несмотря на все застращивания, слишком мало дисциплины.
13 декабря. Сегодня в некоторых частях города отчего-то нет хлеба. И конечно, в тех местах, где есть, большие хвосты. Англичан с тех пор, как первый раз приходили, больше не видно. Все начинают уже на них дуться. Почему, дескать, так медленно помогают нам.
16 декабря. Сегодняшние газеты принесли известие, что в Одессу вошли петлюровцы и там началось опять нечто вроде большевизма. Вот тебе и на! На что же союзники? Что-то непонятно мне их отношение к русским делам. Видно, есть на Руси пока только одна-единственная сила, от которой можно ожидать очищения России, и это Добровольческая армия. Все другие военные организации имеют более или менее бандитный вид.
17 декабря. Опять караул. Чтоб их! До того они мне надоели, что прямо жду не дождусь нашего отъезда. Надеюсь, что в Симферополе будет лучше. Беда здесь с жалованьем. Вот уже долгое время мы ничего не получаем, и многие, кто без средств, уже начинают голодать. Опять сидел у арестованных в роли часового. Днем их было человек с восемь, а к полуночи компания увеличилась вдвое. Все больше за пьянство и драку. Сегодня распространился слух, что петлюровцы вошли в контакт с Добровольческой армией и решили вместе воевать против большевиков. Дай-то Бог!
19 декабря. С 12 часов дня до 4 часов был занят разгрузкой с одного парохода 100 винтовок и 20 000 патронов. Работа довольно грязная, так как приходилось лазить в трюм и там возиться с грязными ящиками. Но это, в общем, все пустяки. Около я мог наблюдать, как работали офицеры какого-то проезжающего отряда, нагружая уголь. В пыли и грязи, черные как негры, они все-таки были веселы, как истые сыны Добровольческой армии. Ночь провел опять в штабе. Но до чего у нас малосознательна, недисциплинированна публика (ведь нельзя забывать, что вся наша рота состоит сплошь из интеллигенции, то есть из образованного класса!). В дежурную часть было назначено 25 человек, а явилось к вечеру только 10. Таков уж характер русского человека. Хоть молотом бей по башке, а от своих старых привычек никак отстать не может.
20 декабря. Все то же. Находимся в каком-то ожидании. У всей роты только на уме, пойдем или нет? Кто твердит, что нет, а кто уверяет, что да, дело только за транспортом. Скорей бы хоть пришел, а то жить в ежеминутном ожидании хуже всего. Меж тем жизнь в роте налаживается. Конечно, хромает дисциплина, но что поделаешь? Зато прекратилась омерзительная порка арестованных, и слава Богу. Немного косо только смотрят на нас «Ливадийцы» (так названы части Сводно-гвардейского полка, прибывшего из Новороссийска и размещенного в Ливадии). Но это понятно. У них железная, прямо старорежимная дисциплина, а у нас наоборот. Сидя в дежурной части, наблюдаешь, как каждый вечер приводят пьяных офицеров для «протрезвления». Картина малоприятная. Сегодня наконец-то выдали за декабрь месяц кормовые 188 рублей. Всего, таким образом, с начала моей службы в Добровольческой армии, то есть с 20 ноября, я получил кормовыми 391 рубль. Завтра обещают выдать жалованье.
21 декабря. Все еще находимся в Ялте. Как нашего транспорта и не ждут, а его все нет. Сегодня пришлось мне препровождать в тюрьму пойманного прошлой ночью комиссара Советской России. Налицо были все документы, и ему грозит явный расстрел. Сам он старичок, отпирался, говорил, что не большевик, а только левый эсер. Но документы, притом самые настоящие? Глядя на него, мне стало его, право, жалко, ведь он большевик… Ранее, еще в штабе, нам (нас было трое часовых) советовали расстрелять его по дороге, под видом «при попытке бежать». Но нет, я еще недостаточно загрубел, чтобы пойти на такое дело. И старик может быть доволен, что нам досталось его вести, так как многие поступили бы не так.
23 декабря. Сегодня в роте производился еще один смотр. На этот раз генералом Пархомовым, тоже каким-то великим из мира сего. После окончания всем было объявлено, что пришла телеграмма о немедленной нашей отправке с первым пароходом в Севастополь и Симферополь. Наконец-то! Слава Богу!
В Симферополе
26 декабря. С утра все в беготне. Пришел наконец-то наш пароход. В 10 часов утра все с музыкой отправились из штаба на мол, а в 12 часов при кликах «Ура!» покинули Ялту. В общем, как я мог заметить, к отправке явились все, всего человек 200.
К вечеру показался и сам Севастополь. Войдя в гавань, мы увидели союзный флот, с английским дредноутом «Superb» во главе. Когда окончательно стемнело, интересно было наблюдать быстрое искровое сигнализирование боевых единиц. С «Superb» неслись звуки вальса. Там справляли второй день Рождества, и при свете электричества видны были танцующие пары английских матросов.
Вечерком вырвался на часок и прошелся в город. Нахимовский проспект полон публики, причем встречаешь немало моряков союзных держав и, что нас особенно поразило, уйму типов с явно большевистскими физиономиями.
27 декабря. С утра к пристани пришли нанятые нами лодочки, мы погрузили в них наши вещи и поехали дальше, в район пристани Российского общества. Залив уже давно проснулся, и я превосходно мог теперь любоваться союзной эскадрой и ныряющими по всем направлениям англо-французскими катерами. Недалеко от пристани Российского общества мы выгрузились, заняли уже поданный товарный вагон. И покатили на вокзал, где были прицеплены к поезду. Проезжая вдоль гавани, видели высадку двухтысячной французской армии зуавов, которые в своей красно-голубой форме имели очень живописный вид. Сам вокзал охранялся патрулями английских войск, которые гордо расхаживали по платформам, рассматривая нашу пеструю компанию. Незадолго до отъезда нашей ротой был на вокзале пойман один большевик, еврейчик, раздававший публике и солдатам прокламации с призывом свергнуть белогвардейцев. Он был моментально схвачен и после краткого разбирательства, при благословении английского полковника местного караула, на месте расстрелян. Потом мы уехали, а труп так и остался лежать, в виде примера темным элементам. Дорога в Симферополь довольно скучна, но, к счастью, не более 4 часов езды. Миновали Альму, Бахчисарай, еще что-то — и мы на месте, в Симферополе. Кроме командира полка, полковника Морилова{246}, нас никто не встретил, и оттого, погрузив на подводы наш багаж, отправились одни в город. Нас разместили в городском клубе, в очень объемистом и хорошем здании, в самом центре города, что было очень приятно. Умывшись и побрившись, пошел бродить по городу. От нечего делать посетил ряд кафе и обедал в столовой, 2 блюда за 4 руб. 50 коп.
28 декабря. Весь день шатался по городу. Пока еще ничего не делаем. В роте же уже начинают постепенно устраиваться, хотя почти ни у кого еще нет кроватей.
В обед посетил в компании с одним из моих сослуживцев, прапорщиком Коноваловым, ресторан гостиницы «Метрополь», но нарвался тут на ужасные цены, обед из трех блюд и кофе с булочками 20 рублей. Для меня это дорого, так как весь мой капитал 400 рублей. От нечего делать вечером наша ялтинская рота принялась «за работу». Были снаряжены три отряда и отправлены делать облавы в преступных районах. К полуночи они вернулись, но со сравнительно небольшой добычей, два револьвера и штык.
29 декабря. Попал сегодня первый раз в Симферополе в наряд часовым на станцию. Жутко было стоять ночью, ведь знаешь, что в городе до черта темного элемента, сочувствующего большевикам. Прислонившись к стене пакгауза, стоишь и слушаешь, как в ночной тишине по всему городу звонко раздаются отдельные выстрелы. Можно было себя прямо представить в большевистской Москве. Ялта по сравнению с Симферополем мне казалась теперь прямо «глубоким тылом». Нужно было зорко присматриваться; и когда вдруг начали стрелять совсем около, пачками, я начал думать, что обстреливают станцию. Но, как потом оказалось, это полиция делала облаву на гостиницу «Асторию»; облава дала хорошие результаты. К утру на вокзал привезли и арестованных, восемь человек, оказавшихся ярыми большевиками. Чтобы они не сбежали, всех их заперли в товарный вагон и поставили специальный караул.
30 декабря. В 12 часов сменились и пошли домой. У себя в роте я узнал, что в городе стоит ропот по поводу «беспричинных и самовольных» налетов ялтинской роты. Говорят, что в виде протеста ожидается забастовка и демонстрация печатников, так как за прошлую ночь патруль нашей роты произвел аресты на каком-то заседании их профессионального союза. Там же был арестован, а затем выпорот за найденную у него большевистскую литературу с прокламациями и призывами секретарь этого союза. Вообще в городе тревожно. На улице рабочие очень косо посматривают на нас.
31 декабря. Как предполагалось, так и вышло. Сегодня забастовка печатников. Газеты не вышли. С утра вся рота наготове, так как ожидалось выступление рабочих. К вечеру опять стали раздаваться отдельные выстрелы, но дальше этого дело не пошло. На улицах обычное оживление. Масса гуляющей и шатающейся публики, благо, погода все еще прекраснейшая. Вечером пошел с моими компаньонами в «Чашку чая» Армянского благотворительного общества, и прекрасно. И весело провел время. Играла музыка, повсюду веселые лица, и ничто не указывало на тревожное время. Но зато рота наготове, 6-я же спит в полном боевом вооружении. Дело в том, что всю нашу ялтинскую роту теперь разбили на две, на 5-ю, это в которой я, и 6-ю. 1-я же, 2-я, 3-я и 4-я составляют роты симферопольцев.
1 января. Сегодня по новому стилю Новый год 1919! Интересно, что будет через год. Неужели все еще будем заниматься Гражданской войной. В городе опять все спокойно. Вышли снова газеты. В свою очередь и мы освободили некоторых арестованных и передали их гражданским властям. С утра угодил на работу в кухню, пришлось чистить картошку и т. п. Не особенно приятно, но что поделаешь. Людей у нас крайне мало, и приходится работой не гнушаться. На кухне работают также и офицеры. Вчера вечером мы арестовали несколько солдат нашей же роты за пьянство и довольно большевистские взгляды. Это были жители Перекопа. Дело в том, что в нашу роту вкраплены теперь офицеры и солдаты и из других частей Крыма, не одной только Ялты. Вечером сменился, так как окончил мою кухонную работу, и закатил в «Чашку чая».
3 января. Живем все по-старому. Несем наряды, а больше гуляем. Откровенно говоря, уже изучил все симферопольские кафе и «Чашки чая». В городе все еще не совсем спокойно. Рабочие предложили новый ультиматум: в трехдневный срок освободить троих вполне доказанных большевиков, грозя в противном случае общей забастовкой. Но, как кажется, штаб на это не пойдет, и правильно, так как раз сдашь позиции, то дело пропало.
Сегодня получены сведения, что началась анархия в Евпаторийском уезде, что там бандами расстреливаются офицеры и т. д. Вся наша 5-я рота так и рвется туда, но нас отчего-то туда не послали, а послали других. Наверное, мы здесь нужнее. К вечеру пришло другое известие, что анархия подавлена прибывшими в Евпаторию добровольцами на французском миноносце. Ну и слава Богу!
4 января. Все all right. Попал опять в караул. На этот раз на гауптвахту в Крымские казармы. Пришлось охранять восемь человек, да еще двух приведенных ночью, всего десять человек. Большинство, как было и в Ялте, офицеры, сидящие за пьянство и буйство.
6 января. Сегодня с 3 часов ночи на ногах. Встали еще затемно и тут только узнали, что идем на облаву, отбирать у населения оружие. Тихо вскочили все на ноги, вышли на темную улицу, построились, и марш в Крымские казармы, где каждой партии был указан свой район. Моей партии достался район от Свечного завода до казарм. Пошли. Вскоре началась работа. Уже в первых домах мы наделали немало переполоха, так как большинство было уверено, что явились грабители. Заходили в каждый дом, шарили, осматривали и при находке оружия сейчас же отбирали. В общем, все обошлось благополучно. Нашли немного, но зато повсюду натыкались на готовые и готовящиеся пироги к празднику Рождества. Обыск продолжался до 2 часов, после чего было приказано закончить и идти домой.
10 часов вечера. Рождество Христово! Как много для каждого из нас в этом празднике. Для меня обыкновенно, Москва, мороз, веселые лица родителей и братьев с сестрой, старая Michaelis-Kirche, занесенная снегом, елка с горящими свечами и улицы Белокаменной с ярко пылающими кострами сторожей. Совсем другое сегодня! Теперь тоже вечер. Но вместо родительского дома в Москве я несу караул в Государственном банке Симферополя. Уже прозвонили все церкви. В каждую семейку уже пронесли по елочке, и теперь идет веселье. Я же в этот момент сижу в одинокой зале с еще двумя банковскими сторожами и за столиком пишу эти заметки. Выплывают разные думы, и начинаешь гадать. Последний ли это год Гражданской войны? Неужели и следующий год, и следующее Рождество Москва все еще будет во власти красных тиранов? Буду верить, что нет, и надеяться, что при помощи союзников и Добровольческой армии дикие орды красноармейцев будут разбиты и Россия освобождена.
7 января. Первый день Рождества Христова! С утра всем нам выдали по ½ фунта галет и семь яблок. День совершенно весенний. Тепло и яркое солнце. С раннего утра уже бегаю по городу. В храмах масса народу. На улицах тоже. На главной, на Пушкинской, веселье. На лихачах разъезжают горожане и любители, в особенности татары, которые несутся прямо вскачь.
Вечером зашел в «Европейскую» гостиницу, в штаб, а также столовую Крымской Добровольческой армии, где с еще одним другом ужинал. Было крайне мило и уютно. Зал был прелестно убран, на столиках же засахаренные фрукты и яблоки. В углу горела елка, что давало помещению еще больше уюта. Подавали дамы общества в праздничных туалетах. Одним словом, проведенный вечер нам понравился, и мы пошли домой вполне довольными. Интересно тут отметить дешевизну цен для членов Добровольческой армии, в этой столовой. Обед из двух блюд 2 руб. 50 коп., кофе 75 коп. и полное блюдце варенья или повидла 25 коп.
10 января. Опять с утра ходили на облаву. Теперь уже в другом районе, тоже крайне демократическом. Заходили в каждую избушку, в каждый дом, шарили и искали, часто натыкаясь на еще спящих, в одних рубашках, хозяев. Одной из наших партий было оказано вооруженное сопротивление. По ней стреляли из окон трех домов. Нашими был тогда тоже открыт огонь, и, ворвавшись в дома, им удалось арестовать двух стреляющих типов. Остальным удалось удрать. Один из арестованных оказался сумасшедшим, а другой объяснил свою стрельбу тем, что думал, мы налетчики. Но в противовес этим заявлениям в одном из домов было найдено масса казенного имущества, большевистской литературы и печатей.
12 января. С утра уже работаю на третьей облаве. Теперь в районе толкучки. Меня закатили на пост в Ночлежный переулок, где пришлось торчать и ощупывать прохожих, вплоть до самого обеда. В общем, не особенно приятное занятие, но ничего не поделаешь.
Сегодня прибыл в Симферополь вырвавшийся от большевиков из Екатеринослава Украинский 8-й корпус{247}. Всего из 1600 человек, и пришлось им идти весь далекий путь с боем, пробивая себе дорогу пулей и шашкой. В 2 часа дня были отправлены 10 человек из 6-й роты в Таганаш на смену какой-то другой части, для несения караульной службы.
14 января. Почти ежедневно любители из нашей роты, в том числе и я, под командой фельдфебеля нашего, капитана Ковалевского, отправляемся, чуть стемнеет, в экспедицию по розыску в преступных районах оружия. И вот наконец-то и мне сегодня удалось себе раздобыть револьвер. Револьвер «смит-и-вессон» небольшого калибра и довольно изящный. Находке этой я, конечно, очень рад, так как в такое время быть без карманного оружия крайне опасно, да особенно если служишь в белогвардейской Добровольческой армии. Но интересно заметить, что наши обыски и облавы уже дают результаты. Той частой ночной перестрелки, которая слышна была при нашем приезде, теперь совсем нету.
15 января. В Евпатории, как оказывается, далеко не все окончено. Разбойники теперь засели близ города в каменоломнях и все еще наводят по всему уезду страх и террор. Ввиду этого для истребления этой банды туда отправился из Симферополя сегодня отряд из двух орудий, всего человек 150. Охотников на это дело явилось много, и оттого отправили прямо роту по назначению. В самом Симферополе теперь все спокойно. Рабочие успокоились, а газетная критика стала менее ярой.
16 января. Весь день болтался по городу. Но шатание это теперь менее интересно, так как в кармане каких-нибудь 40 рублей и их нужно беречь. Обыкновенно в таких случаях сидишь у себя в роте и ожидаешь вечера, когда закатываешь за 2 руб. 50 коп. в кино. Сегодня вечером ходили опять на обыски, но почти без всякого результата. Сначала было залетели в одну квартиру на Александро-Невской, думая, что там заседание большевиков. Но вместо этого наткнулись на мирно проживающих офицеров. Затем побрели дальше, по пути обыскивая прохожих. У одного гимназиста отобрали револьвер, причем сам гимназист до того перепугался, что отдал нам свой браунинг без единого слова протеста.
19 января. Сегодня получено подтверждение. В Евпатории, правда, убито три человека. Прапорщик, мичман и один вольноопределяющийся. Все они из 1-го батальона, но как они погибли, еще не известно.
21 января. Наша пища, бывшая сперва столь хорошей, давали даже котлеты, теперь что-то начинает сдавать. Дают меньше и уже в худшем качестве. Ввиду этого в роте ропот и злоба на «пьянствующих в Европейской гостинице» штабных. Также не клеится дело и с обмундировкой. Ее все еще не выдали, также и сапог. У меня, например, сегодня окончательно развалились мои знаменитые «Piccadilly schoe». Пришлось их дать чинить на свои деньги, что будет стоить 40 рублей, жалованье же, как теперь окончательно установили, будет всего, как и во всей Русской Добровольческой армии, для солдат 30 рублей.
22 января. К вечеру наконец-то были получены точные сведения о действиях 1-го батальона в Евпатории. Бандиты, как оказывается, после ряда стычек были выгнаны из каменоломен и взяты в плен. Причем с последними было поступлено без пощады. Всех 200 человек пленных выстроили в ряд. А затем расстреляли пулеметами. Главарь банды некто Петриченко был пойман тяжелораненым и также расстрелян. По-моему, этот род действия правилен, так как с такой публикой иначе нельзя разговаривать.
23 января. Стало чертовски холодно. В обед заступил в караул и, стоя внизу у входа в наше помещение, здорово промерз. К вечеру вдруг приказ: после 6 часов никого никуда не выпускать. Причина та, что в штаб корпуса пришла какая-то курсистка и заявила, что в город стекаются из окрестностей большевистские банды, а также указала несколько мест, где ими спрятано оружие. После этого была послана для проверки наша контрразведка, которая подтвердила все сказанное курсисткой. Таким образом, с 6 часов вечера все торчим дома и скучаем. Мне лично кажется, что сообщение курсистки — одна только провокация, имеющая целью держать местный отряд Добровольческой армии в страхе, действуя таким образом на психику наших людей.
25 января. Сменились и пошли домой. В роте встретили несколько человек, в том числе и прапорщика Я., которые ездили вместе с 1-м батальоном в Евпаторию в качестве подрывников. Они рассказывали очень много интересного, между прочим, как они выстраивали всех 120 человек пленных (не 200, как я раньше заметил) и их расстреливали. По их словам, в каменоломнях еще осталось человек 30, которых при уходе, ввиду трудности их выкурить, добровольцы завалили камнями.
26 января. Выясняются и некоторые «преступные» подробности евпаторийских событий. По приказу командира 1-го батальона предаются военно-полевому суду трое из наших пулеметчиков. Их обвиняют в том, что они во время боя, когда им нужно было быть у пулемета, сидели в городе, пьянствовали и, накутив на 15 000 рублей, не заплатили, угрожая хозяину ресторана. Кроме того, занимались среди населения открытым грабежом, чем подрывали авторитет всей Добровольческой армии. Узнав об этой истории, я, откровенно говоря, ничуть этому не удивился, так как от двух подсудимых всего этого можно было ожидать. Типы они крайне жуликоватые, без всякой совести, отличавшиеся еще в Ялте и не раз сидевшие уже там на гауптвахте. Жаль только третьего, вольноопределяющегося К., который, наверно, случайно попал в эту компанию. Капитан Орлов{248}, командир 1-го батальона, подает высшему начальству рапорт о разжаловании их в рядовые, и с этим шагом вся наша рота вполне согласна.
28 января. Ночью была тревога. В 1 час ночи вдруг раздается команда «вставай!». Затем «одевайся и бери все три подсумки, 180 патронов», так как куда-то едем по железной дороге. Вот тебе и на. Моментально, конечно, все были на ногах, оделись и стали ждать. Так прождали час, когда новое распоряжение: «Ложись спать, до распоряжения». Все в недоумении, но разлеглись. Меж тем во дворе въехали откуда-то взявшиеся две подводы, для погрузки пулеметов, а к нам явился из штаба полка разведчик, посланный для связи.
9 часов утра. Встали, напились чаю. Всем раздали сало, что доказывает, что поездка не отменена, хотя точно ровно никто ничего не знает. Все еще находимся в ожидании. Мороз на улице такой же, зато светит солнце.
10 часов вечера. Все еще в Симферополе. Поездка наша, видно, затягивается. Как оказывается, нас требуют для поддержания мобилизации в уезде. Увидим!
30 января. За третий и вчерашний день в городе произошли два загадочных убийства. Убиты нашего полка один офицер и вольноопределяющийся. Первый в 1 час ночи по дороге домой, из-за угла разрывной пулей, а второй во время облавы, когда он стоял на часах обыскиваемого дома. По поводу этих происшествий среди чинов местного отряда большое волнение, с требованием к своему начальству более энергичных действий, даже разгона кадетского либеральничающего Крымского правительства города Крыма.
31 января. Получены сведения, что Киев занят большевиками. Но это не беда. Пускай тамошние рабочие и крестьяне узнают, что такое советская власть. Авось тогда перестанут ругать Добровольческую армию. Сегодня утром ходили на панихиду по убитому третьего дня вольноопределяющемуся. Церковь небольшая, посреди в цветах гроб с убитым, тут же родственники и сослуживцы-добровольцы. Печальная картина, но что поделаешь. И, глядя на все это, невольно приходит мысль, что для борьбы с красными нужно поступать по-большевистски, за одного нашего десять их. А не так, как поступает наше Крымское правительство, разводя керенщину.
1 февраля. Сегодня раздавали жалованье. Получили, конечно, все, но прок был от этого только офицерам, так как им платили по 375 руб. Нам же вольноперам от 30 руб. жалованья радости мало. Вдобавок у меня уже долг 40 руб. (это на починку моих ботинок), так что получать мне ничего не пришлось. Утром сегодня состоялись похороны убитого на днях вольноопределяющегося. На днях была объявлена офицерская мобилизация. Это для той публики, которая при первой мобилизации не явилась. И сразу она дала себя почувствовать. В роту за день прибыло десять человек, и в том числе четыре полковника. Последние все лысые старички, и я не понимаю, куда их сунут. Неужели в строй, как рядовых?
6 февраля. 12-го состоится призыв родившихся в 1897 году, и ввиду этого, как говорят, хотят переселить весь наш батальон в другое, более поместительное помещение. Сегодня панихида по поручику А. Последний, тоже старый ялтинец, недели 1½ тому назад только уехал в Мелитополь в какой-то партизанский отряд и пал несколько дней спустя при взятии партизанами села Спаского, чтобы принудить тамошнюю молодежь к мобилизации. Жаль парня! Хоть он и был порядочный аферист, но хороший товарищ.
9 февраля. Мы уже разведчики, хотя живем пока еще в старом помещении 5-й роты. Но это ненадолго. Скоро переберемся на собственное место.
10 февраля. Мороз все продолжается. Идете по улице, а под ногами хрустит снег. Сегодня прибыл из Ялты в Симферополь кавалерийский полк полковника Гершельмана{249}. Весь он идет под Мелитополь. Также отправлен вчера туда один только что сделанный бронированный поезд. Получены сведения, что под Пришибом идут сильные бои с красными.
11 февраля. Снег продолжает валить. Для Симферополя это редкая зима. Завтра начинается мобилизация солдат, родившихся в 1897 году. Увидим, как она пройдет. Многие сомневаются в ее успехе.
13 февраля. Со вчерашнего дня живем уже на новом месте, в гостинице «Версаль». Довольны всем, за исключением разве того, что в номерах крайне холодно. Сегодня я видел Пуришкевича. Он живет тоже в «Версале» и является в общий зал к обеду. Ходит он в полугенеральской форме, а обедает даже в турецкой феске. Ну прямо похож на шута горохового. Все им восхищаются, но не я, так как считаю его взгляды довольно вздорными.
14 февраля. Рассказывают некоторые печальные подробности о прошедшей мобилизации. Говорят, что за два дня вместо 1700 человек явилось всего 24 человека, да и то все явно не годные. Здорово, нечего сказать! Много в провале виноваты местные профессиональные союзы. Они постановили не подчиняться мобилизации. Ясно, что среди их членов немало чистых большевиков. Скорей бы их прикрыли и разогнали бы всю эту банду.
17 февраля. Почти весь день сидел дома. В городе все спокойно, за исключением одной истории, касающейся нашего полка. В нашем полку произошло нечто вроде возмущения. Дело в том, что, видя, как ничего не делают старики офицеры в штабах, даже преступно попускают явную пропаганду большевизма, 1-й батальон во главе с капитаном Орловым предъявил командиру Черноморско-Азовской армии следующее требование: 1. Смещение всех этих стариков, из-за своей ветхости не способных ни к чему и только даром уничтожающих казенный хлеб. 2. Уменьшение количества штабных. 3. Смещение генерала Пархомова{250}, как явного изменника, взяточника. 4. Увеличение жалованья вольноперам и т. д. Вообще, как видно, задумана была реформа необыкновенная. Наш батальон хотел сначала тоже к этому присоединиться, но потом отчего-то предпочел выжидательную тактику. Ввиду этой истории вечером генералом Боровским было созвано собрание всех офицеров, где он успокаивал всем нервы, но не обещал исполнения требования. Генерал Пархомов присутствовал тут же, но держался позади.
20 февраля. Погода весенняя. С фронта приходят сведения, что там дела не особенно важны. В Донской армии казаки в составе 10 полков перешли на сторону большевиков, а последние благодаря этому прорвали фронт. Ввиду этого нашим приходится отступать полным ходом, и они идут уже далеко к югу от Воронежа и Царицына. Ну и казаки! Таких изменников мало расстрелять. Теперь и крымские большевики начинают подымать головы. На улице то и дело встречаешь злобные взгляды и шипение черни. Получено приказание 1-му батальону готовиться завтра к отправке на фронт. Это еще в наказание за прошедшее возмущение. Но видно, и нам не придется долго ждать. Да и пора! Как раз время сцепиться с красными бандитами.
21 февраля. Сегодня утром началась погрузка 1-го батальона. Говорят, что 2-й батальон двинется дней через шесть. Хорошо бы! Снова увидим позицию и знакомые виды войны. В городе все по-старому, на улицах масса народу.
24 февраля. Тянет к морю, к свободной жизни, к приключениям. Хорошо бы иметь теперь шхуну и разъезжать себе с ней по морям, подрабатывая себе при перевозках товара капиталец на черный день. Я знаю людей, которые сколотили себе таким образом целое состояние. Ведь шхуны ценятся теперь на вес золота.
27 февраля. Жизнь такая постепенно надоедает, и тогда ужасно тянет вдаль. У меня с Д. уже имеются кое-какие планы на будущее, и если они удадутся, то мы бросим всю эту Гражданскую войну и начнем собственными силами делать себе будущее, вне пределов России. От безденежья и я принялся за «спекуляцию». Купил сукно за 134 руб. (20 аршин) и намереваюсь теперь продать его раз в пять дороже. Увидим, что из этого выйдет. Сегодня весь день сидел дома, так как в кармане ни гроша.
2 марта. Окончил мою спекуляцию и за все получил что-то около 300 рублей. Недурно! Ведь купил за 134 рубля. На днях еду с Я. в Севастополь, в командировку, а вместе с тем и прогулку. Меня эта поездка очень и очень интересует, так как Севастополя я почти совсем не знаю. Довольно оригинально проходит наша жизнь теперь в команде. Что ни вечер, то пьянство. Все главари во главе с К. напиваются до чертиков и устраивают затем подлинный «Bedlam». Я, конечно, с Д. участия в этом не принимаю и только, и мы с удивлением гадаем, откуда у них такие деньги. Ведь они тратят ежедневно не менее 300 рублей на лицо, получают между тем всего 375 руб. в месяц. Но Бог с ними, это их дело!
Что касается фронта, то дела там все ухудшаются. В особенности на Дону. Большевики идут. Иногда невольно думаешь, удрать бы за границу, да и вон из этой Гражданской войны. Но ведь что-то в тебе есть, что не пускает, не разрешает тебе сделаться изменником. Часто думаешь о Москве. Что теперь с родными? Иногда даже находит сомнение, увидишь ли вообще их еще? Но прочь эти мысли. Будем бодро смотреть вперед и надеяться на лучшее.
3 марта. Сегодня в газетах оригинальное сообщение. Крымское краевое правительство отменило незадолго до этого выпущенный призыв родившихся в 1896-м и 1898 годах. Это еще что такое? Могу ясно себе представить, что будут теперь говорить о нас эсдеки. Смеяться будут, испугались, дескать. Ведь нельзя показывать свою слабость. Нужны более энергичные меры, без которых никогда не будешь иметь авторитета у народных масс. Большевики раскусили эту истину, и им везет.
6 марта. В сегодняшней газете помещены все крайне неприятные новости. Большевики в Берлине! А также и в Херсоне. Везет бестиям. Да понятно почему. Уж очень наши и союзники долго обсуждают. Наши болтают, а те действуют. Неужели и Крыму придется испытать второе нашествие красных? Прямо не верится. В городе же и в полку жизнь течет пока по-старому. Уйма публики ежедневно высыпает на улицу и спокойно прогуливается, греясь на солнышке. Весна наступает, и она уже чувствуется в воздухе.
8 марта. Весь сегодняшний день провели в ожидании отправки на фронт. Но нет, дело будет не так скоро, всего только через несколько дней. Нам, по-видимому, придется ехать на Асканию-Нова Фальц-Фейна, ввиду следующих обстоятельств. В Аскании-Нова стоял эскадрон кавалерии полковника Гершельмана (который формировался вместе с нами в Ялте и недавно еще проходил через Симферополь). В один прекрасный день они, всего 60 человек, легли спать, оставив сторожить часовых и дежурный взвод. Наступила ночь. Все было тихо. Как вдруг часовые сквозь темень заметили надвигающуюся на них цепь неприятеля. Цепь уже была в 50 шагах. Моментально была поднята тревога, которая разбудила спящих. Первыми выскочили навстречу врагу дежурная часть во главе с самим полковником и еще 20 офицеров, но было уже поздно. Красные, пользуясь неожиданностью и перевесом сил, перебили часть гершельманских кавалеристов, другая же успела удрать, не имея возможности забрать не только свои пожитки, но и убитых и раненых. При этом был убит и сам полковник Гершельман. Через несколько времени враг опять отошел, и наши имели возможность возвратиться на старое место и забрать убитых и добитых раненых.
Да! Очень печально. Но сами виноваты. Быть на фронте и лечь спать раздевшись. Следующий раз будут осторожнее. Проходя вчера вечером мимо часовни на Екатерининской, я видел внутри три гроба. Это часть привезенных убитых. Но такие новости нас нисколько не смущают. Все в полнейшем смысле слова рвутся вперед. Я тоже рад отправке, так как это сидение в Симферополе уж очень надоело[5].
10 марта. Наш отъезд меж тем, по-видимому, отложен. Все приготовления и толки что-то заглохли. Передают уже, что вместо 2-го батальона на фронт пойдет 3-й, который формируется в Севастополе. Этот слух всех только злит, так как у всех нас теперь только одна мечта — скорей бы подраться с большевиками. На фронте дела пока все не улучшаются. Но это ничего. Во всякой войне бывают свои удачи и неудачи. Последние дни я опять очутился в безденежном состоянии. Все ресурсы подошли к концу, и я сижу без копья. А меж тем нужно еще сходить в баню. Но ничего, у кого-нибудь займу эту пятерку.
11 марта. Атмосфера сгущается. На фронте, видно, дела крайне плохи, да и в тылу не лучше. Сегодня наш капитан собрал нас всех и объявил, что в Севастополе рабочие потребовали удаления Добровольческой армии из Крыма и восстановления Советов; затем, что железнодорожники отказываются наотрез перевозить грузы и снаряжение для Добровольческой армии. Ввиду этого, а также ввиду наступающей завтра второй годовщины Русской Революции и возможности выступления масс, даны следующие распоряжения: как только начнутся волнения, команде разведчиков, то есть нам, идти и охранять вокзал, где ждать прихода 5-й роты, 6-й же роте двинуться в тюрьму и расстрелять всех сидящих в ней 400 арестованных, после чего идти на охрану штаба. Услышав это, все мы разбрелись по своим комнатам, а в виде приготовления зарядили свои винтовки. Вечером я еще ходил в город. Пока все тихо, хотя кое-где постреливают. Жуткое время, чувствуется, что стоишь перед грозой. Но ничего, больше только единения и доверия друг к другу. Тогда нам все эти выступления не страшны
12 марта. Прекрасный солнечный день. Сегодня вторая годовщина Русской Революции. Магазины ввиду этого все закрыты, хотя баня — нет. Был в городе. Все тихо. Хотя чувствуется что-то роковое. Видел двух матросов в форме, но без погон, первый предвестник наступающей грозы. Передают, что в железнодорожном депо сегодня митинг рабочих и, конечно, будут говорить большевики. Я удивляюсь только, почему наше командование смотрит на все это так, сквозь пальцы. На улице встретил сегодня одного знакомого господина, только что приехавшего из Верхнего Токмака. Говорит, что дела там совсем schwach. Наши отступают, большевики их преследуют и взяли уже Пришиб и Феодоровку. Мелитополь эвакуируется. Беда, да и только. Неужели дело дойдет до того, что наши не смогут сдержать напор красных на Крым. Что ж спят союзники? Неужели они будут ждать, пока нас всех здесь перережут? Но нет, этому не верится. Они ведь все-таки наши союзники. Сволочи! Но в городе пока ничего, хотя кое-где и появляются на заборах большевистские прокламации. Настроение у всех взвинченное. Держу у себя в комнате винтовку заряженной. Если что случится, нам придется наверное драться первыми, так как стоим мы в демократическом районе подле железной дороги и насчитываем всего-навсего 15 человек.
13 марта. Сегодня я дневальный. На дворе прелестнейшая погода. Тепло, солнце, а я должен торчать в комнате. Чертовски! Ночь прошла, слава Богу, спокойно. Сейчас пришел из штаба, из караула Васька-Хорек и принес известие, что нашими оставлен Мелитополь, а также что добровольческие войска отходят к Бердянску.
14 марта. Сегодня получили предписание готовиться. Завтра выступаем на фронт, навстречу красным. Ввиду этого повсюду, как и у нас, так и в ротах, закипели приготовления. Едем, как передают, на Перекоп. С фронта известия как будто немного лучшие. Пришиб будто бы взят опять нашими обратно, и генерал Шкуро, зайдя в тыл большевикам, занял Синельниково.
На фронте под Перекопом. Первые бои
15 марта. Наконец-то сегодня мы выехали. Погрузились и при прелестнейшей погоде, в 4 часа дня, отбыли воинским эшелоном на Джанкой. Уж заранее многие напоследок напились, и теперь, мчась в поезде, на площадках отплясывали разные казачки. Другие горланили песни, так что со стороны картина казалась довольно странною. В Джанкой прибыли уже, когда стемнело.
16 марта. Должны были прибыть назначенные повозки и везти батальон дальше к Перекопу. Мы же, разведчики, вместе с командиром полка, полковником Муриловым, тронулись в путь часом раньше. Первую часть дороги везли нас колонисты-немцы, причем на таких прекрасных и холеных лошадях, которых я уже давно не видел. Ехали скоро, и виды менялись беспрерывно. Пошли разные деревни, затем колонии Богемка, Абаклы. В последней был сделан привал. Хозяева-немцы приняли нас как родных и угостили, чем могли. Получив от командира батальона капитана Гаттенбергера пакет с донесением командиру полка, мы должны были сейчас же ехать дальше.
17 марта. Вчера думали встать сегодня в 5 часов, но вместо этого встали только в 8. Попили чайку и сейчас же покатили дальше. Ветер все тот же, прямо ураганный норд-ост, пронизывает насквозь. Ну и местность тут! Голая степь, да и только. Проехав несколько верст, показались соляные озера, признак, что мы уже въезжаем на перешеек. Но нам было не до красот природы. Холод и ветер нас окончательно измучил. Еще 4 версты голой, степной езды, и мы в уездном городе Перекопе. Ну и город же! Видел я разные города, но такого, как Перекоп, ни разу. В сравнении с ним Джанкой прелесть. Ведь этот прямо большая деревня, вдобавок покинутая населением и полуразрушенная.
19 марта. Погода все теплеет. Сегодня уже гуляю без шинели. С раннего утра обе роты, 5-я и 6-я, ушли на работу по рытью окопов. Вообще, оказывается, этот район, как это ни странно, до сих пор все еще не укреплен, и работы хватит надолго. Меж тем, по последним сведениям, большевики все ближе и ближе продвигаются, заняли Ново-Алексеевку и прут теперь прямо на перешеек. Скоро, наверное, и мы их почувствуем. Впереди в сторону неприятеля лежит одно из имений Фальц-Фейна Преображенское, куда мы, разведчики, на днях и переезжаем, а еще дальше, уже на большевистской стороне, село Чаплынка. Последнее с населением минимум в 10 000 человек и представляет из себя главный центр и опорный пункт местных бунтарских элементов. Часто чаплыновцы делают на добровольцев набеги, но до сих пор их отбивали успешно. Наижеланнейшая мечта всех нас — собраться поскорее с силами, окружить все это чертово гнездо, после чего сжечь дотла, истребив все хулиганье. Но пока об этом мы только можем мечтать. Наши силы еще чересчур слабы, дай Бог, если наберется человек 200. Вчера, например, чаплыновцы выехали вперед и забрали у наших, ехавших в Преображенку, 19 волов с телегами. Это только доказывает, что противник не дремлет, и приходится следить за ним зорко.
После всех рассказов в Симферополе, попав сюда, удивляешься только одному. Ведь этот район перешейка крайне важен для обороны Крыма, почему же здесь так мало сил? Почему тыл не дает больше людей? Там ведь штабов разных несуществующих полков до черта. Собрали бы всю эту компанию и отправили бы сюда на пополнение в наш 1-й Симферопольский офицерский полк. Уверен, что набралось бы сразу несколько тысяч вполне годных бойцов, что уже даст из себя хорошую силу. Но нет, на такую реформу мало надежд!
Сначала Европейская[6], а затем Гражданская война еще мало научила русское высшее начальство, и не верится мне, чтобы все эти тыловые офицеры покинули бы свои насиженные места. Патриотизма у таких людей никакого, только единственно — это свой шкурный вопрос.
Что касается нашего положения в Перекопе, то мы постепенно оживляемся и приспособляемся. Нашли себе своего рода перекопскую «Чашку чая», чайную десятого разряда с кривым бильярдом, где и проводим весь день. Кроме этого «увеселительного» заведения, Перекоп еще богат одной чебуречной, которую держит какой-то крымский армянин, где за 8 руб. можно получить прекрасных горячих чебурек. Сегодня в наш полк прибыло одно небольшое пополнение из Феодосии, 17 человек, и несколько человек были откомандированы в нашу команду. Затем у нашего командира полка начались нелады с начальником местного отряда, тоже полковником. Наш не хочет признать его верховенство, ввиду своего старшинства в годах и количества людей части, а тот его — ввиду продолжительности своей службы на фронте. Ввиду всего этого полковник Мурилов шлет теперь прошение за прошением к начальству с просьбой прислать сюда хоть какого-нибудь генерала, дабы он был как бы общим начальством. Интересно, чем это все кончится. Адъютант шт. — кап. А. выехал сегодня в Джанкой, где будет возбуждать этот вопрос.
20 марта. Погода опять ухудшается, пошла слякоть. Сегодня наша разведка с утра ухала в имение Преображенку и приехала обратно в восхищении. Ввиду этого уже завтра с утра вся наша команда, а также 5-я рота перебирается туда. Сегодня передавали, что бесследно пропали один артиллерист офицер и вольноопределяющийся. Они оба выехали верхом вперед и, наверное, попали в руки большевистским разъездам. Пропал также и управляющий Преображенки. Но к вечеру последний вернулся обратно невредимым, так что возникает подозрение, уж не играет ли он «нашим и вашим». За ним установили негласный надзор. Сегодняшние вести с фронта не лучше вчерашних. В Мелитопольском районе все наши силы куда-то растаяли и задерживает наступление генерал Шиллинг только с помощью 1-го батальона нашего полка и небольшой горсти других войск. Особенно плохо показали себя гвардейцы, которые «драпанули» скорей всех. Гвардейцы — это 1-й Сводно-Гвардейский полк с батальонами, носящими название старых гвардейских — Преображенского, Семеновского и т. д. полков. Люди в нем, за исключением некоторых офицеров, самого разнообразного пошиба, никогда не бывшие гвардейцами и, конечно, ввиду этого далеко не первоклассны. К вечеру уже передавали, что наши конные разъезды в 7 верстах от Преображенки наткнулись на большевиков, после чего произошла короткая перестрелка. Так что держись. Видно, скоро будет горячо и у нас. Ведь противник почти совсем у Сиваша.
21 марта. С самого утра мы сегодня двинулись из Перекопа в имение Преображенку и сразу же попали в дело. В общем, началось оно так. После 7-верстного перехода из Перекопа по солончаковым полям мы к часу дня прибыли в Преображенку. Как раз при нашем прибытии собиралась одна экспедиция на большевиков. Весь двор барского дома был заполнен всадниками, что необыкновенно напоминало мне прочитанные романы о ковбоях, готовящихся к налету на краснокожих. Мы решили присоединиться, наскоро пообедали, зарядили наши «винчестеры» и айда в путь. Всего нас было человек 18 так называемого Священного отряда, 12 человек нас разведчиков и 25 кавалеристов. Разместившись в шести подводах, мы тронулись в путь и скоро потеряли Преображенку из виду. Нужно было проехать верст восемь по голой солончаковой местности, после чего вдали показался небольшой хуторок. Этот хутор Симона как раз и была наша цель, в нем находились красные. Его нужно было окружить и, если можно, всех засевших перестрелять. Как было известно, командовал большевиками некто Таран, бывший царский офицер, а теперь «начальник карательной экспедиции против белогвардейцев», человек, по словам очевидцев, отчаянный. Итак, подъехали к этому хутору на расстояние 2 верст, все слезли с повозок и пошли дальше уже пешком. Справа наша конница, которая спешилась, в центре мы, а слева так называемые священники, или крестики, как их звали за белые кресты на рукавах. Началась перестрелка. У хутора появились темные фигуры неприятеля, крывшие по нас беглым огнем. Пройдя с версту, мы залегли и стали отвечать. Открыли огонь также и наши пулеметы. С характерным свистом неслись нам навстречу пули противника и врывались вправо и влево в землю. Но ничего. Опять мы поднялись и пошли дальше вперед. Я лично редко открывал огонь, так как из-за далекого расстояния трудно было попасть. Наступило время нашей коннице садиться на коней и заезжать справа и слева, дабы зайти неприятелю в тыл. Но большевики этого решили не выжидать и начали удирать. Стрельба с их стороны стихла, видно было, как они бежали к дому, после чего за хутором замелькали кони, повозки, и только мы их и видели. Не доверяясь сначала всем этим фокусам и опасаясь засады, мы продолжали идти дальше все тем же ровным шагом. Меж тем конница наша успела обскакать хутор; из одного окна ей начали махать белым флажком. Они подъехали ближе и увидели, что это махают жители хутора. Противник окончательно удрал. В полуверсте, не доходя до хутора, мы наткнулись на труп одного большевика (он лежал как раз против меня, так что, может быть, пуля, сделавшая ему «garaus», была моя). Пуля угодила ему в затылок, во время бегства, и вышла на лбу навылет. Потом в сарае хутора был найден еще один убитый. Оказывается, по словам хуторян, большевиков было человек 75. Но они струсили, так как, если бы они упорно держались, могли бы при своем количестве держаться часами и постепенно перестрелять нас всех. С нашей стороны мы понесли тоже одну потерю. У священников был убит один вольноопределяющийся, еще гимназист, три недели тому назад записавшийся в Добровольческую армию. Отдохнув немного, мы выгнали из хутора всех находящихся там лошадей, штук сто, не менее, и, сев на подводы, покатили обратно в Преображенку, куда вернулись уже в темноте здорово уставшими после первого знакомства с врагом.
22 марта. После вчерашней стычки спал всю ночь плохо. Сон с меня как-то шел, и я долго еще лежал с открытыми глазами. Наутро встал в 8 часов и пошел бродить по экономии. Ну и имение! Посреди всей этой голой солончаковой степи оно выделяется прямо как оазис. Вдобавок образцовое устройство, масса каменных служб, домов, повсюду проведено электричество. В центре экономии, подле большого парка с разного рода фонтанами и гротами, возвышаются два шикарных в германском средневековом стиле здания с башнями, открывающими далекий вид в степь. Один из них барский, а другой для гостей с массой комнат. В последнем здании разместили 5-ю роту, в первое же никого, так как после того, как некоторое время тому назад «священники» украли из него две драгоценные картины, вход посторонним воспрещен. Мы сами, разведчики, разместились в конторе, в небольшом домике, и занимаем здесь две комнаты. Вдобавок и кормят же здесь — одно объедение! Утром в 8 часов кофе, холодная закуска из баранины, в 12 обед жирный — борщ и баранина с голубцами, а в 7 часов вечера ужин, и опять из двух блюд. И все это ровно за 5 рублей. Недурно! Мы очень довольны и даже из-за этого думаем держаться в экономии до последнего.
Сегодня все спокойно. Утром ходили всей командой за 6 верст вперед за сеном почти до деревни Каирки, но никакого противника не встретили. Вчера мы получили в команду пулемет Lewis, прелестную штучку, большую подмогу в деле. Пока отдыхаем, так как на ночь, наверно, мне придется идти в заставу.
Бой под Преображенкой
23 марта. 10 часов утра. Вчера вечером было получено сведение, что в селениях Каланчак, Чаплинка и Чакрак замечено большое скопление большевистских сил. Стало всем ясно, что приближается решительная для Крыма минута, и вставал единственный вопрос, только бы сдержать и не впустить врага. Ввиду этих сведений сюда, в Преображенку, решили двинуть из Перекопа пол 6-й роты под командой самого батальонного командира капитана Гаттенбергера. Другая же полурота должна была быть направлена в какое-то другое место. Кроме того, передавали, что в Джанкой уж прибыл наш 1-й батальон, а в Воейку Крымский конный полк. Если действительно все это явится вовремя, то для нас это будет большой подмогой. Ввиду критического положения нам, разведчикам, вручен теперь тоже один сторожевой пост, перед имением у прудка по дороге на Чаплинку и Каланчак. Пост очень ответственный, так как, скорей всего, отсюда можно было ожидать появления красных. В эту ночь пришлось и мне дежурить, вдобавок в паршивое время, с 1 часу ночи до рассвета. Со мной находились еще два офицера и пулемет Lewis. Была ужаснейшая темь, и завывал сильный ветер, что вместе делало совсем невозможным что-либо видеть или слышать. Пулемет мы расставили сбоку на дороге, а сами прохаживались около, держа «винчестеры» наготове. Было жутко, так как ежеминутно можно было ожидать появления врага. Но не беда! Зорко мы напрягали наше зрение в темноту, следя за каждым шумом и подозрительным шелестом. Время тянулось крайне медленно, и, если бы не бой часов на башне барского дома, было бы прямо чертовски. Этот мелодичный бой хоть давал нам знать, сколько часов еще до рассвета. Но вот ночь стала проходить, начало светать, и нас пришли сменить. Слава Богу! Караул окончился. Уставшие, мы побрели домой, дабы лечь спать и как следует отдохнуть.
12 часов ночи. Проспали мы дома недолго, всего до завтрака, до 9 часов утра. Потом напились кофе и съели обычную холодную баранину, после чего я решил воспользоваться случаем и взять ванну. Здесь такая была, вдобавок с горячей водой. Налил себе воды, взял все необходимое белье и только было хотел начать раздеваться, как вдруг вбегают в наше помещение бабы и взволнованно вопят, что на горизонте какие-то цепи, масса людей, не большевики ли это? Бросив все, я выскочил на крыльцо, и правда, со стороны Чаплинки, рассыпавшись цепью далеко вправо и влево, наступал на Преображенку неприятель. Началась спешка. Моментально были надеты шинели, патронташи, схвачены винтовки, и мы вышли наружу. Кто-то вытащил и Lewis. Между тем была предупреждена и 5-я рота, видно было, что и у них засуетились. Не ожидая их, мы, 10 разведчиков (другие уехали раньше в Перекоп), двинулись вперед за прудок к ровку, где и засели. Небо заволокло, и полил дождь. Отсюда было ясно видно все, что творится впереди нас. Большевиков было до черта, минимум человек 300, вдобавок с некоторым числом конницы. Позади этой группы виднелись подъезжающие на тачанках еще новые силы. Теперь подошла к нам и 5-я рота и заняла наш правый фланг. Их было всего человек 50, что вместе с нами составляло 60. Ожидаемого подкрепления в виде половины 6-й роты, как и можно было ожидать, так и не прислали. Но дело становится интересным. Смотрю опять вперед. Теперь неприятельские цепи видны еще яснее, но все еще на расстоянии 2 верст. Прекрасно видно, как муравьиноподобно они двигаются и даже перекликаются. Среди них шныряют всадники, наверное красное начальство. У всех у нас винтовки уже давно наготове, но цель наша — подпустить большевиков поближе и затем открыть огонь. Вдруг «бум» и «бах»! Что это? Неприятель пустил в ход свою артиллерию. Пустил было снаряда два по правому нашему флангу, а затем перешел гвоздить по барскому дому. Решили мы тут пустить в ход наш Lewis, но он оказался испорченным (мы до сих пор ни разу не пробовали, так как получили его всего дня два тому назад). К черту его! И кто-то потащил его в тыл. Дождь меж тем не перестает лить, и мы уже сидим в липкой грязи. Но об отходе никто не помышляет, дисциплина нас спаяла, и мы готовы умереть, но не отойти. Но тут случилось нечто, что сбило нас совершенно с толку. Вдруг 5-я рота совершенно неожиданно стала подыматься и уходить в тыл. Это что такое? Почему они уходят? Может быть, показались и в тылу красные? Ничего не понимаешь! Но бог с ними! Несмотря на это, все 10 человек остаемся на месте в ожидании противника. А большевики уже на расстоянии 1 версты. «Приготовься, огонь!» — командует шт. — капитан А., наш глава, и мы даем залп, затем второй, третий… Затем прекращаем стрельбу. Патронов у нас не особенно много, так что приходится их беречь. Большевистская цепь, залегшая было, опять поднялась. Тут мы даем опять залп. Цепь их опять ложится; видно, как один всадник их валится с лошади. Он получил свое по заслугам. В этот момент вся картина боя у нас как на ладони. Грубо считая, видим, что на каждого из нас, разведчиков, приходится по 30 человек неприятеля. Центр их цепи мы задерживаем, но фланги? Они заходят и имеют явное намерение нас окружить. Положение аховое. Но что поделаешь? До выяснения истории с 5-й ротой нужно держаться. Настроение мое крайне жуткое. Ясно сознаешь, что, если будешь тут долго еще сидеть, твоя гибель неминуема. Но дисциплина и солидарность к коллегам не дают права покинуть своего поста. Вдобавок стыдишься, какой позор уйти, бросив своих на произвол судьбы. Ведь в эту минуту каждый человек дорог. Невольно сую руку в карман брюк. Тут мой «смит-и-вессон». Решаюсь в случае гибели выстрелить в неприятеля все патроны, а последний пустить себе в висок. Хорошо знаю, что значит попасть этим мародерам в руки. С живого шкуру сдерут. Смотрю на товарищей справа и слева. У всех лица серьезные, но ни у кого нет мысли удрать. Все с доверием смотрят на шт. — капитана А., в уверенности, что этот понапрасну не погубит их жизнь.
Вдруг позади нас голос. Оборачиваемся. На опушке рощи виден всадник, наш, махающий нам рукой и кричащий, чтобы мы отходили за имение. Нечего делать. Положение этого требует. Забираем последние патроны, выжидаем удобного момента и скорее назад к дому. Но большевики это сразу заметили и начали обстреливать нас с трех сторон. Но выхода другого не было. Нужно было продолжать отход. Я лично еле шел и, хотя А. и командовал: «Скорей, скорей!» — не мог прибавить шагу. На каждой ноге у меня висело по пуду липкой грязи, вдобавок я взвалил на себя еще ящик с патронами… Куда тут до «скорей»! Хорошо еще, что вообще двигался. Прошли мимо нашего жилья, хотели было зайти и забрать вещи, но черт с ними, не до них было, и, минуя барский дом, углубились в парк. По парку бьет артиллерия, но это не страшно. Тут мы в относительной безопасности, деревья нас скрывают от взоров врага. Но вперед! Сад наконец за нами, и мы опять в поле, но уж с другой стороны Преображенки. Тут мы опять увидели 5-ю роту, она продолжала отступать, держа направление на Перекоп. Рассыпались мы цепью и пошли за ней. На расстоянии версты от Преображенки рота остановилась, залегла и принялась окапываться. Мы подошли к ней и опять залегли на левом фланге. Настроение уже чертовское. Со злобой смотрим на «удравшую» роту. В чем же дело? Оказалось, что «сдрейфил» сам командир роты капитан Ал., по его словам «боясь погубить понапрасну столько людей». Но почему же он раньше об этом нас не предупредил? Вид у него совершенно растерянный, сразу было видно, что человек совершенно обалдел и не знает, что предпринять. Он даже дошел до того, что стал спрашивать советов у своей роты. И такому дают командовать ротой! Но уж ничего не поделаешь. Все мы залегли и ждем, что будет дальше. Большевики, по-видимому, еще не совсем заняли имение, так как на окраине их еще не видно. Передают, что из Перекопа выслано подкрепление. Видно, хотят взять обратно Преображенку, что куда труднее, чем держать ее. Но вот они, наши враги. Они выходят из селения и двигаются в нашу сторону. Даем общий залп, и они ложатся. Но так лежать тоже не дело, нужно что-нибудь предпринять. Тогда мы, разведчики, решаемся на следующее. Подымаемся и с пением добровольческой песни «Марш вперед, друзья, в поход…» идем на противника. Красные моментально открывают по нас огонь, но счастье с нами, и пули жужжат мимо, никого не задевая. Заметив влево неприятельскую кавалерию, становимся плотнее, одеваем на ружья штыки и сами открываем огонь. От такой встречи их кавалерия поспешно ретируется. Но что это опять такое? Оглянувшись назад, видим, что 5-я рота подымается и вместо поддержки нас продолжает отход в тыл. Теперь наше предприятие взять Преображенку общей атакой бесцельно. Поворачиваем и идем не спеша роте вслед. Интересно отметить, что отходим мы во весь рост и какой смех подымается на того, кто начинает сгибаться или «кланяться» пулям.
Теперь мы уже в 2 верстах от Преображенки, вдобавок в котловине, откуда крайне плохо виден неприятель. Но капитан Ал. отчего-то останавливает тут 5-ю роту. Наш капитан Ан. идет к нему, но скоро возвращается, не добившись ничего. От нечего делать ложимся тоже и, повернувшись лицом к солнцу (дождь перестал), отдыхаем. Уже 2 часа дня, и становится прохладно. Наконец-то показывается по дороге от Перекопа наше долгожданное подкрепление. Оно движется на подводах вправо, видимо намереваясь заехать красным справа в тыл. Но большевики все это хорошо видят и открывают по ним артиллерийский огонь. В это время выехала из Перекопа и наша артиллерия (но, боже мой, как поздно) и принимается громить большевиков. Но лично нам в таком положении оставаться нельзя. Нам ведь совершенно не видно, что творится влево. Левее видны две сопки-кургана. Идем к ним. Тут местность становится выше, и мы для противника появляемся все более и более на виду. Сразу же с их стороны заработал пулемет. Но плевать на это! То ложась, то опять подымаясь, мы продолжаем наш путь. Еще немножко — и мы сидим за курганами. Ложимся и чувствуем себя на седьмом небе, в полной безопасности. Отсюда хорошо видно, что творится и вправо. Видно, как наше подкрепление подходит все ближе и ближе и наконец вливается на правый фланг 5-й роты. Как красиво отсюда! Впереди нас, как оазис, Преображенка, сзади белая башня перекопской церкви, вправо далеко Сиваш, а влево, совсем около, так называемый Приморский сад и Черное море.
Вдруг наше внимание привлекает такая картина. От сада в нашу сторону движется группа людей и два верблюда. Оказывается, что это наша левая застава, сидевшая было в Приморском саду, теперь притащила нам на помощь пулемет. Берем его на курган и открываем беглый огонь. Треск стоит ужасный, мы еле разбираем свои слова, но верблюды на все это ноль внимания. Они спокойно стоят, что-то жуют и, несмотря на свист пуль, блаженно смотрят через Преображенку в направлении своей родной Аскании-Новы. Начинает темнеть. Перед ночью решаемся еще на последнее. Подымаемся все 15 (к нам присоединились некоторые из 5-й роты) и идем влево в обход Преображении. Мы уверены, что в центре жмет 5-я рота и справа забирает наше подкрепление. Но для успокоения совести все-таки шлем двух к ротам узнать, в чем дело. Вообще нужно сказать, что связь у нас была поставлена отвратительно. Но уж вечер, трудно что различать, мы останавливаемся и до возвращения гонцов возвращаемся на курганы, откуда не перестает для поддержки шпарить наш пулемет. Но вот возвращаются посланные для связи и передают, что вся 5-я рота в полнейшем беспорядке отходит, даже не забирая раненых. Какой стыд и срам! Подымаемся и мы и следуем им вслед. Настала ночь. В темноте одни мы держим путь на Перекоп. Из-за темноты еле видим дорогу, поминутно вязнем в грязи и натыкаемся на ямы. Но вот мы доползли до цели. Спокойно мы входим в Перекоп, никто нас не окликает (а ведь также на месте нас могли зайти и красные), и расходимся по халупам. Мы злы, но не унываем. Бой проигран, вещи пропали, но мы надеемся на лучшее и скорый реванш.
Фронтовая жизнь в Перекопе
24 марта. Всю ночь спали как убитые. Наутро стали перебираться на новое место жительства на почту, где и разместились. Перекоп теперь, что касается мирного населения, окончательно вымер. Все удрало, включая чебурешню и «Чашку чая». Бегство жителей носило такой характер, что они даже оставляли кур и поросят, которых мы зато теперь ловили и жарили. Такова уж война! Узнали сегодня некоторые подробности о 5-й роте. В ней оказались убитыми подполковник Севрюков (ялтинец) и прапорщик Шапар-Головинец. Последний был, вернее сказать, ранен в руку и ногу и оставлен на поле, но что он пропал, это неоспоримо. Жаль очень этих людей. Я их хорошо знал, а с подполковником Севрюковым не раз сидел за стаканом кофе в симферопольской «Чашке чая». Он был человек прекрасной души и редкой доброты.
25 марта. С утра уже на ногах. Приходится много бегать, исполняя разные поручения. После обеда вместе с командиром полка в виде эскорта ходили вперед к курганчику 7,1. Здесь выстроилась батарея, в которой служил Миша Доброволец и вообще все ялтинцы, и редким огнем стреляла по району противника. Большевики сегодня не двигались, видно, отдыхали после вчерашних напряжений. Идя обратно, командир полка начал делиться с нами своими взглядами на будущее. Его цель — предпринять на днях контрнаступление и, окружив Преображенку со всех сторон, забрать ее со всем красным гарнизоном. Но увидим! Сегодня наконец-то прибыл к нам весь 1-й батальон нашего полка под командой капитана Орлова. Таким образом, в Перекопе собрались теперь 1-я, 2-я, 3-я, 4-я, 5-я и 6-я роты.
26 марта. Живем все по-старому. Погода все еще холодная, и дует вечно холодный ветер. Со стороны большевиков пока все тихо.
27 марта. Сегодня к вечеру должна была начаться операция по взятию обратно Преображенки. Ввиду этого я и еще один, поручик Курсив, уже с утра направились по валу на кордон, к самому берегу Черного моря, а оттуда 1½ версты вперед на так называемую кашару (овчарню), на нашу левую передовую заставу. Отсюда до Приморского сада, до большевистской правой заставы, не более 1½ верст и все видно как на ладони. С крыши одного из сараев мы наблюдали противника. Насмотревшись, мы слезли и пошли в избу, где грелась застава. Публика эта (1-й батальон, в котором много мобилизованных солдат) все больше спала и как будто совершенно индифферентно смотрела на происходящее кругом. Неуютно среди них чувствовали себя, наверное, офицеры; ведь положиться на такую роту было трудно.
В 1 час дня противник вдруг начал производить разведку, приблизился к нашей кашаре и принялся ее обстреливать. Моментально наша застава вытащила пулеметы и принялась красным отвечать. Тем, видно, это надоело, и они поспешно ретировались. К 3 часам дня я с Куренным пошли обратно на кордон, где стали ожидать нашу команду. В кордоне как раз помещалась команда телефонистов, богато угостившая нас салом, хлебом и чаем. Сюда же на автомобиле явился какой-то французский офицер, заявивший нам, что через неделю нам пришлют подкрепление в виде зуавов. Но мне все это что-то не верится; до сих пор реальной помощи союзников мы еще не видели. К 5 часам прибыла и наша команда и объявила нам, что наступление на сегодня отменено; мы все двинулись обратно домой на Перекоп. В это время артиллерия принялась производить пристрелку, и мы всю дорогу обратно любовались разрывами над Преображенкой.
28 марта. Весь день с самого утра льет дождь. На улице непролазная грязь и сырость. Сегодня возвратилась из Армянска удравшая было туда чебурешня и открыла свое заведение с бильярдом. От скуки, несмотря на дождь, пошел гулять и забрел в бильярдную. Тут уж сидели все наши и с остервенением катали шары. Я лично заказал себе чебуреки и принялся их уплетать. Съел бы больше, так как они чудесные, настоящие крымские, но мало денег, не хватает. Со стороны противника и сегодня тихо, то же и с нашей. Но к нам сюда все более и более прибывает артиллерии. Так, на Перекопе теперь уж стоит 16 орудий. Ничего, придет время, и мы покажем большевикам. Скорей бы только пришло это время. В общем, настроение наше все более подымается. Немало тому помогают и слухи об успехах адмирала Колчака. Ведь взял уже Уфу и прет прямо на Самару. Между прочим, интересен здешний вал. Построен он, как говорят, очень давно, еще татарами и представляет из себя еще теперь поистине шикарное сооружение. Слева от Черного моря он тянется через город Перекоп на расстояние 8 верст до самого Сиваша. И если бы его удалось только укрепить, он был бы неприступной крепостью. Кое-где на нем и вырыты окопы, но они стары и часто заваливаются.
30 марта. Сегодня получены крайне интересные сведения. Сообщают, что сюда идут греки нам на помощь и что 200 человек их уже проследовали из Севастополя на Чангар. Слава Богу! Только бы помощь не закончилась этими двумястами греков!
31 марта. Только в 6 часов утра легли спать из-за ночной прогулки, как вдруг через час, то есть в 7 часов, вставай. Противник обстреливает из артиллерии город и метит в колокольню. Так как последняя подле нас (здания почты), то снаряды ложатся очень и очень близко. Оделись и пошли в окопы (еще старые, вырытые при наступлении германцев большевиками). Там пересидели эту стрельбу, а затем вернулись обратно. В общем, противник выпустил с полсотни снарядов по городу и снарядов 25 по кордону, по-видимому с целью пристрелки.
Не обошлось и без неприятностей. Один снаряд угодил в окоп, где сидела 5-я рота, причем был один вольноопределяющийся тяжело ранен в голову, а трое контужены. Наша артиллерия вскоре принялась отвечать и заставила красных замолчать. В боевом отношении становится все жарче, и чувствуешь, что подходит страдная пора. Скоро, наверное, весь наш полк пойдет брать обратно Преображенку, ожидают только прибытия из Севастополя 3-го батальона. А нашей артиллерии навозится сюда все больше и больше. Теперь за и впереди вала стоит уже орудий 25. Был бы только дух, чего, к крайнему сожалению, не у всех есть. Большинство смотрит на себя как на обреченных, не думая о будущей России в случае победы. Есть даже немало дезертиров-офицеров. Они вдруг уходят, и только их видели. Так, например, в нашей команде уже 24 часа не видно прапорщика Ж., нашего артиста. Где он? Скорей всего, полным ходом по дороге в Джанкой и домой.
1 апреля. Все еще в старом положении. С утра встал и шатался по Перекопу. Становится все более и более скучно. Все жду и не дождусь того момента, когда наконец-то начнется решительное наступление на всех противобольшевистских фронтах. А когда-нибудь это будет!
Меж тем враг продолжает ежедневно бомбардировать город, метит то в тюрьму, то в церковь, то по батареям. Но к свисту таких снарядов (3 и 4½ дюйма) до того привыкаешь, что преспокойно сидишь на солнышке перед домом и с интересом рассматриваешь разрывы. Про наше предполагаемое наступление опять отчего-то ничего не слышно. Почему так тянут? Наши телефонисты включили свой провод в старый правительственный, на столбах тянущийся вдоль шоссе от Перекопа на Преображенку и далее. И так как красные пользуются последним, то наши подслушивают их разговоры. Так, например, вчера большевики говорили, что постараются обойти и забрать в плен всю нашу правую заставу на гати у Сиваша и что имеют твердое намерение разбить перекопскую колокольню и тюрьму, где, как они уверены, у нас сидят артиллерийские наблюдатели (последнее совершенно правильно). Погода теперь опять улучшилась, и весь день светит яркое солнце. Но на душе далеко не так весело. Все чаще подумываешь о Москве, о родном доме и гадаешь о том времени, когда опять будешь иметь счастье увидеть всех родных. Только бы дожить до этого момента!
2 апреля. Снова бомбардировка Перекопа. Это под конец прямо действует на нервы. Обстреливался опять весь город, причем попадания самые разнообразные. Из-за того что почта стояла уже чересчур в сфере огня, нас, команду разведчиков, перевели в новый домик на рыночной площади. Здесь все-таки тише, хотя не безопасно. Так, например, один снаряд упал сегодня в 3 саженях от нашего дома, выбил все стекла, но никого не задел. Взвод 1-й роты опять отведен обратно из Приморского сада, и застава продолжает занимать кашару. Вечером пошли опять на разведку в сад и узнали, что там большевиков и теперь нет. Затем остались ночевать на кашаре, так как завтра с утра предполагается наше наступление.
Сражение за Перекоп
3 апреля. Всю ночь сидели на кашаре. До 12 часов ожидали приказа о выступлении, но его все нет и нет. В чем же дело? Вдруг в 1 час ночи по телефону новое распоряжение: ввиду плохой погоды наступление отменяется. Что за черт! Ведь погода уж совсем не такая плохая, правда, накрапывает маленький дождик, но это ведь пустяки, незаметнее будет идти. Посидели на кашаре еще часа два и пошли домой. Снаружи темь отчаянная, ни зги не видно. Идем медленно, но чувствуем, что здорово крутим. По временам начинает греметь большевистская артиллерия. Что-то ей сегодня не спится. Но вот начинает светать. Осматриваемся. Перекоп уже недалеко. Идем быстрее. Но что это? Большевистская артиллерия усиливает свой огонь. Бьет прямо по городу. Неужели они предупреждены о нашем готовившемся наступлении и, может быть, решили действовать сами. Но увидим. Идем дальше. Вот мы и на линии тюрьмы. Неприятельские снаряды со свистом несутся через наши головы и с ревом рвутся то около тюрьмы, то в городе. Стало уж совсем светло. Начинают отвечать и наши орудия. Медленно, не спеша мы перепрыгиваем окопы и плетемся к себе на квартиру. По дороге встречаем прапорщика М., который испуганно, вытаращив на нас глаза, кричит: «Куда вы? Да у вас как раз ложатся снаряды!» Но мы его не слушаем и скоро дома. Слава Богу! Наш домик цел. Располагаемся и только садимся закусывать, как приносят приказание от командира полка немедленно идти к нему на Пулеметную горку. Приходится бросать все и идти. Перед домом выстраиваемся и идем. Меж тем снаряды рвутся по-прежнему. Мы шагаем поминутно через свежие воронки, но, на счастье, нас ничто не трогает. Выходим за город и сейчас же натыкаемся на Пулеметную горку. Тут уже собралось все начальство, полковник Мурилов, капитан Гаттенбергер и капитан Орлов. Командир полка поздоровался с нами и начал расспрашивать нас о ночной экспедиции. Узнав, что мы здорово устали, он приказал нам идти опять обратно и отдыхать. Мы пошли. Но вышла прежняя история. Не успели мы еще позавтракать, а я даже отрезать себе кусок хлеба и сала, как прибежал солдат от командира полка с новым распоряжением: «Скорей, скорей, на Пулеметную горку». Засунув на этот раз себе завтрак в карманы, бросились опять туда. Тут мы узнали, что большевики наступают, и получили приказание идти и занять высоту 7,1. Пошли. Прошли хутор, где ловили кур и поросят. Наткнулись здесь на уйму воронок. Видно, здорово сюда садил. Прошли мимо и дальше. Спустились в ложбину, затем начали подыматься к холмам. Рассыпались цепью и пошли быстрее. Теперь большевики нас заметили и пошли стрелять. Мы бросились вперед бегом и через минуту были на высотах 7,1. Последние два небольших курганчика, но очень удобных для отражения атак. На холмиках окопчики, в которых мы и засели. В них справа мы наткнулись на взвод 3-й роты с пулеметом. Началась ярая перестрелка. Большевистская цепь была в расстоянии 1000 шагов и медленно двигалась в нашу сторону. Мы усилили огонь, те со своей стороны тоже. Но нам было лучше, мы сидели в окопах, а они шли по чистому полю. Справа кто-то вскрикнул. Оказалось, что ранило поручика В. (старого ялтинца), но легко навылет, пробив только кожу шеи. Но вот враг не выдержал нашего огня и принялся отходить. Заработал наш пулемет, до сих пор молчавший в ожидании подхода противника, красные бросились бежать и скоро скрылись в ложбине. Атака была отбита. Мы с радостью вздохнули. С наших холмиков хорошо было видно, как большевики отходят и справа от нашей 1-й заставы, от гати. Они кучками бежали через гать, затем по полю на деревню Чакрак. За все это время наша артиллерия отчего-то молчала, только теперь принялась за работу. Да и то крайне неуверенно, так что часть снарядов падала и на нас. Откровенно говоря, большевистская артиллерия стреляла куда более вовремя и метче.
По телефону пришло распоряжение разведчикам оставить высоту 7,1 и идти обратно. Очень приятно. Встали и пошли. Были в полной уверенности, что на сегодня бой окончился, и оттого шли в победнорадостном настроении. Прошли опять хутор и мимо церкви, все еще стоявшей, прямо домой. Проходя мимо почты, могли лицезреть страшную картину. Тот домик, в котором мы еще дней пять тому назад жили, оказался совершенно разрушенным. В него, как раз в ту комнату, где мы помещались, попал снаряд и произвел необыкновенные опустошения. Были выбиты окна, стены и разворочена крыша. Можно было себе представить, что стало бы с нами, если бы там тогда помещались. Пошли дальше. Дома оказалось все по-старому. Около наткнулись на труп убитого на кашаре юнкера и на взятого в плен раненого большевика. Обоих привезли с 4-й заставы, где наши под конец на расстоянии 10 шагов переходили в контратаку и забрали большевистский пулемет. Посмотрели на убитого, на пленника, которого перевязывала теперь сестра милосердия, и пошли к себе отдыхать. Но отдыхать пришлось и на этот раз не долго, как прибежал от командира полка поручик Г. (наш теперешний начальник команды) и приказал собираться, запрягать лошадей и ехать за вал. Моментально собрались, уложили вещи и пошли. Последнее приказание нас всех немного озадачило, но я лично был уверен, что мы едем за вал из-за сильного обстрела, так как в наш домик ежеминутно мог попасть снаряд. Впереди ехала наша повозка, имея в виде седока вольноопределяющегося Ф., еврейчика нашего командного обозного и писаря, а мы все шли строем сзади. Минули стрелявшую беглым огнем нашу артиллерию, затем вал и остановились у последнего городского домика. Здесь расположились и стали пить чай. Но поручик Г. что-то знает, что от нас скрывает. Ни с того ни с сего он вдруг назначает троих в караул для наблюдения, притом не вперед, а вправо в тыл к Сивашу. Невольно я предполагаю, уж не зашли ли к нам красные в тыл по этому «гнилому морю». Отправляются туда трое из новоприбывших. Но вдруг из города потянулись разные обозы, промчалась галопом пулеметная команда, а затем части артиллерии. В чем же дело? С нетерпением мы обступаем повозки и ищем разъяснения. Наконец узнаем, что дела плохи, враг забрался в тыл по Сивашу и Перекоп оставляется. Никому в это не верится, ведь еще час тому назад красные были так шикарно отбиты. Но к сожалению, все оказалось правдой. Враг снова собрался с силой (2000 человек) и, получив большое подкрепление, прорвал наше расположение между 3-й и 4-й заставами. Наши бы и теперь еще держались, но масса убитых и раненых требовали этого отхода. Вот тебе и на! Никак не ожидал такого конца. Но, здраво рассудив, нечему тут удивляться, так как трудно защищаться одному против тридцати, да еще свежих войск.
Смотрю вдоль вала. Влево, к кордону, уже видно, как наши редкие цепи переходят через вал и медленно отходят к Армянску. Теперь уже смолкла и вся наша артиллерия и потянулась в тыл. Это все влево. Справа же пока все по-старому. Наши еще по ту сторону вала. Наша команда решила не отходить и ожидать 2-й батальон. Но у меня горько на душе. Сколько погибло людей, и, в общем, понапрасну. Так сидим минут десять, когда поручик Г. командует «в цепь». Мы растягиваемся и примыкаем к левому флангу. В это время показывается и 2-й батальон и, перевалив через вал, примыкает к нашему правому крылу. Медленно мы продолжаем наш отход. Еще минут пять, и кое-где на валу уже появляются большевики. Их позиция теперь великолепна, и они сразу принимаются за обстрел нас. Но мы на все это ноль внимания и идем как на прогулке во весь рост. Теперь только высказалась вся нераспорядительность высшего начальства. Связи не было никакой, и каждая рота, команда действовали по-своему. Одна рота еще отстреливалась, а другая уже была черт знает где.
Меж тем мы продолжали наш отход. Раза три останавливались, ложились, отстреливались и затем продолжали путь. Противник тоже сошел с вала и пошел за нами вслед. Но вот мы подошли к Армянску. Пошли прямо, по главной улице. Все тихо, на улицах никого. Кое-где только жмутся за углами и видны в окнах испуганные фигуры и лица женщин, детей. Кое-кто из них, забрав все необходимое и бросив все другое на произвол судьбы, следует за нами. Вдруг «бум» и «трах». Это красные принялись за обстрел Армянска. Жители испугались, засуетились, забегали и захлопали дверьми. Вправо виднелись попадания. Вместе с пылью в воздух летели бревна, куски земли и какие-то осколки. Показался и дым. Видно, где-то и загорелось. Но мы шли дальше, все тем же шагом, как будто все это нас не касалось. Прошли все городишко и вышли в поле. Отчего-то тут наши цепи как справа, так и слева стали смыкаться и пошли дальше по шоссе уже походным порядком. Неприятеля еще не было видно, он был за Армянском. На дороге наткнулись на два автомобиля. В одном из них с биноклем у глаз стоял в белой папахе сам генерал Корвин-Круковский{251}, глава Крымской армии, и рассматривал расположение противника. Миновали автомобиль и опять углубились в степь. Теперь стали опять свистеть пули. Это враг занял Армянск и принялся за обстрел нас. Видно было, как кое-кого из наших ранили, но, кажется, никого не убили. Постепенно начинало темнеть. Был 7-й час. Вскоре стрельба стихла. Враг оставил нас спокойно отходить. Со стороны Сиваша показался наш броневик «Орленок». С кряхтением и пыхтением он полз по полю и чуть выполз на шоссе, как испортился. С ним осталась для охраны и починки какая-то рота, все остальные же продолжали свой путь. Цель наша была деревня Юшунь, до которой от Армянска было 15 верст. Ноги уже отказывались идти, но идти было нужно, и мы шли. Раза два останавливались для отдыха, затем вставали и дальше. Была уже ночь, когда мы наконец увидели Соленое озеро. 3-й батальон, который только под Армянском прибыл на поле битвы, был оставлен здесь для несения караульной службы, другая же часть полка направлена в Юшунь на отдых. Прошли еще 6 верст (ну и бесконечными казались они мне) и вот тогда только увидели спасительные огоньки домов. Все с облегчением вздохнули. Тяжелый путь был окончен. В деревне нас встретил один разведчик, Васька О., посланный ранее с повозкой и писарем вперед, и он указал нам нашу халупу. Напившись только воды, мы сейчас же завалились спать.
Бой под деревней Юшунь и мое ранение
4 апреля. Встали довольно поздно. Постепенно стали приходить в себя, попили чайку и закусили варениками, которые изготовила нам здешняя баба. Затем было расселись, чтобы отдыхать дальше, как в халупу врывается кто-то и кричит: «Идите смотреть! Греки идут!» Не может быть! Все бежим наружу. Я впереди всех. Выбегаем на улицу, смотрим вдоль шоссе, и правда, со стороны Джанкоя столбом подымается пыль и виднеется бесконечный ряд повозок. Уже издали слышно, как они поют. Они приближаются все ближе и ближе и наконец галопом въезжают в деревню. Мы сразу узнаем в них союзников. Неужели наконец-то союзники решили нам помочь, стоит у всех на уме. От радости, что наконец-то пришла существенная помощь, я прямо не знаю что делать. Первый раз в жизни у меня такое восторженное чувство. Я чувствую, что на глазах у меня навертываются слезы, и не могу ничего поделать. До того кажется мне этот момент торжественным. «Ура!» — кричим мы, греки, отвечая нам, проезжают дальше. За ними едут еще 50 человек русских войск, это Виленский полк{252} в полном составе. Настроение наше сразу меняется. Уныния как и не бывало. Все уверены в победе и скором взятии обратно Армянска, Перекопа и т. д. Налюбовавшись на все вдоволь, плетемся обратно в свою хату. Тут нас встречает поручик Г. и велит одеваться. Нужно идти на позиции и посмотреть, что там творится. К нашему обратному приходу трое оставшихся (они натерли себе ноги) обещают нам приготовить сытный обед. Прекрасно! И мы трогаемся бодро в путь, в уверенности, что часа через два будем обратно. Идет нас человек десять, не более. По дороге видим еще, как греки принялись готовить себе обед, затем оставляем деревню и выходим в поле. Скоро выходим на бугор и равняемся с покинутым постоялым двором. Отсюда до нас ясно доносится пулеметная трескотня, а временами долетают и снаряды, с ревом рвущиеся левее шоссе. Видно, что впереди бой разгорался опять. Теперь часов двенадцать, и солнце светит как раз над нами. Идем по шоссе. Нас обгоняет кавалерия и скачет вперед. Минуем влево какую-то деревушку или хутор, теперь мы уже под самой позицией. Здесь до нас долетают и пули. Вдруг впереди кто-то кричит: «Большевистская кавалерия скачет сюда!» Она прорвала наше расположение. В этот момент среди Виленского полка, шедшего впереди нас, произошло небольшое замешательство. Не видя еще врага, они бросились в сторону, вместо того чтобы идти дальше вперед, рассыпались в цепь, легли и открыли огонь. По кому? Ведь этим они могли только побить своих, сражающихся еще впереди. Им стали кричать, после чего только постепенно их огонь прекратился. Вставать же они не вставали, а продолжали лежать. Нечего делать, вперед пошла наша команда одна. Стало ясно, что здесь разыгрывается серьезное дело и что к обеду мы, во всяком случае, не вернемся. Меж тем на крик о прорыве неприятельской кавалерии наша кавалерия рассыпалась в свою очередь лавой и в карьер поскакала навстречу большевистской. Красивая была это картина. Видно было, как, сверкая обнаженными шашками, ураганом неслись они вперед, но, не доскакав до неприятельских позиций, вдруг повернули и также понеслись обратно, оставляя позади себя убитых и раненых. Они нарвались на сильную большевистскую цепь, которая открыла по ним убийственный пулеметный и ружейный огонь. Оказалось, что ни о каком прорыве неприятельской кавалерии не было и речи. Теперь стала видна и наша отходящая цепь пехоты. Идя пехоте на помощь, мы миновали какую-то легкую батарею, бившую ураганным огнем картечью по напиравшим красным. Вскоре мы поравнялись с цепью нашей пехоты (вдобавок очень редкой) и присоединились к ней. Стрелявшая было наша батарея снялась и отъехала немного назад. Мы же залегли и открыли в свою очередь по красным огонь. Перестрелка была отчаянная, так как большевики ясно хотели нагнать на нас панику. Мы же на это не сдавались. В это время виленцы позади нас встали, зашли влево и примкнули к нашему левому флангу. Одновременно сзади раздался голос: «Ребята, держись, греки идут на помощь». И правда!
Сначала мы увидели греческого офицера на коне, а затем и всю греческую роту человек в 150. Бодро они шли вперед и, увидев нас, огласили воздух громким: «Vivat Russia» — в ответ на что мы все разом грянули громовое «Ура!». Не доходя до нас, греки постепенно, сначала повзводно, затем по отделению и т. д., прямо как на параде, рассыпались в цепь и стали быстро приближаться к нам. Теперь мы решили тронуться вперед и, оставив греков во второй линии, с громким «Ура!» бросились на врага. С радостью я заметил, что у нас все идет гладко, как слева, так и справа, вся наша цепь не теряет связи, некоторые чересчур от рвения забегают вперед.
«Ура, ура!» — неслось по всей линии и подгоняло нас не медлить. Большевиков, видно, это озадачило, и, поднявшись, они вдруг стали отходить. Мы за ними. Страха не было никакого, какая-то легкость, радость подгоняла меня. Куда девалась вся усталость и боль в ногах, я словно летел на крыльях. Так мы прошли 2 версты. Теперь мы стали подходить к холмикам у Соленого озера, нашей ночной позиции. Но в это время большевики вдруг получили большое подкрепление и стали обходить наш левый фланг. На удлинение фронта у нас не хватало людей, и оттого левый фланг, еще не обстрелянные виленцы, начали отход. Там отходили, а мы в центре, надеясь на что-то, продолжали шагать вперед. Греки также следовали за нами. Не дойдя до холмика шагов 100–150 и видя, что влево отход все продолжается, мы залегли в цепь и открыли ружейный огонь. Большевики же, увидев успех своего правого фланга, опять сорганизовались, залегли тоже в цепь за холмики и принялись отвечать. За холмами появилось несколько типов и было видно, как один из них махал рукой в сторону своих товарищей, зовя их к себе на помощь. Сейчас же к нему начали стекаться другие большевики, так как эти два холма представляли из себя прекрасную оборонительную позицию. Тут мы открыли огонь по прибывающим. Я сам выбрал себе одного здоровяка, не спеша шедшего от шоссе, и, когда он уже был около самого холма, выстрелил. Было видно, как мой большевик взмахнул руками, уронил из рук винтовку и как сноп свалился на землю. Моя пуля угодила в цель. Лежа в цепи, я иногда посматривал в сторону греков. Они как раз встали, сбросили свои ранцы и бегом бросились вперед. Забежав справа на линию нашей цепи, они залегли и тоже открыли огонь. Но что же это влево? Там наш отход продолжается все больше и больше, большевики уж обстреливают нас с фланга. Какая досада! Но теперь появилось новое несчастье. У многих вышли патроны, и, так как подвоза не было никакого, они должны были прекратить стрельбу. Один патронташ я уже раздал моим соседям, другой же мне был нужен самому. Я было уже выпустил полпатронташа (кроме всех патронов, которыми я набил себе карманы шинели) и принялся за вторую половину, как вдруг мой сосед влево, один подпоручик из новоприбывших, вскрикнул. «В чем дело?» — окрикнул я его. «Я ранен… в спину», — бросил он мне в ответ, вскочил и побежал назад. Я посмотрел ему вслед и только было хотел приняться опять за стрельбу, как вдруг почувствовал ужасный удар по левому плечу и… рука моя повисла, как будто ее не было. Тут я заметил, что я весь в крови, заливающей всю мою грудь и сбегающей по патронташам вниз. «Я ранен, — пронеслось у меня в голове, — нужно уходить». Но перед тем я еще стал пробовать пальцы пробитой руки, думая о возможности в будущем игры на пианино (какая мысль в этот момент!), и к радости заметил, что пальцы двигаются. «Хорошо, дело поправимо», — подумал я и стал подниматься. Поднявшись и не выпуская из правой руки мою винтовку (я думал, что позорно оставлять на поле оружие), я скоро побежал назад. «Дз, дз» — свистели вокруг меня пули врагов, желавших, видно, добить меня окончательно, но я, припомнив тут военное искусство, принялся бежать зигзагами и, наверно, благодаря этому избежал смерти. По дороге я миновал место, где греки сбросили свои ранцы, и увидел двух убитых союзников. Они лежали оба рядом, видно, убитые лежа в цепи. Пробежав шагов триста, я дальше уже продолжал идти, не было больше сил. Выйдя на шоссе, я продолжал по нему путь. От скорой ходьбы отбитая рука болталась как палка и причиняла мне сильную боль. Но тут я только задался вопросом, откуда такая масса крови на груди? И почувствовал, что у меня что-то неладно с физиономией. По подбородку сбегала кровь и по уже мокрому и красному патронташу сбегала вниз по шинели. Рукой я боялся притронуться, она была грязна и могла загрязнить рану. Пришло на помощь солнце, и я, посмотрев на свою тень, увидел, что правая часть моего подбородка разворочена. Это и была рана. Я зашевелил ртом, движется, ну и слава Богу. «Вот, наконец, я и ранен, — думал я, шагая по пыльному шоссе. — Я ведь давно мечтал об этом. Наверно, попаду в госпиталь, Ялту, буду лечиться и некоторое время наслаждаться спокойствием». Продолжая идти, я вскоре наткнулся на двоих офицеров, которые, видя мой ужасный вид, взяли от меня «винчестер» и помогли мне идти. Идя дальше, я раза два оглядывался, интересно было видеть финал боя. Теперь наши уже повсюду отходили, также и греки, а за ними широкими цепями большевики. При виде этого мне стало грустно на душе, прямо до боли. Но что поделаешь? Прошел нашу легкую батарею, она еще стреляла, но уже готовилась к отходу. Дальше повстречал всадника. Мои офицеры его остановили и посадили к нему сзади на седло. В таком, крайне неудобном положении, держась за шею всадника только правой рукой, я продолжал свой путь, причем помню, что кровью ужасно измазал на спине шинель моего возницы. Я искал глазами повозки, но нигде таковой не было. Куда-то все исчезли. И только проехав верхом версты полторы, уже не доезжая постоялого двора, нас обогнали телеги. Обе были наполнены ранеными, и в одну из них всунули и меня. В ней я совершенно неожиданно наткнулся на поручика Г. Он был тоже ранен, но в обе ноги и ужасно страдал. Все раненые всю дорогу стонали, а в особенности когда повозка налетала на камни. От быстрой езды все мое тело тряслось, а левое плечо и рука адски болели. Проехали постоялый двор и скоро въехали и в самую Юшунь. По дороге стали расспрашивать, где перевязочный пункт. Долго нам никто ничего не мог пояснить, пока мы наконец сами, проехав всю деревню, не наткнулись на это заведение. Он помещался в небольшой избенке. Тут нас встретило целое столпотворение. Повсюду, по всему двору лежали или умирающие, или раненые. Со всех углов несутся стоны. Все лежат прямо на сырой земле и здорово мерзнут. Тут же вертятся какой-то не то доктор, не то фельдшер и сестра. Но на такую массу людей их далеко не хватает. В избе в это время происходят перевязки. Сгрузив с повозки, туда же унесли и Г. Я ткнулся было тоже, но, увидев целую толпу народа, сейчас же вышел. Снаружи сел на скамейку и стал ждать. В это время мимо меня прошел какой-то офицер, и я его попросил меня перевязать. Он начал было отговариваться, заявляя, что на пункте вышли все перевязочные средства (что, впрочем, впоследствии оказалось правдой), но я дал ему мой индивидуальный пакет, и он принялся за дело. В этот момент я заметил вошедших во двор О. и К. Я им крикнул. Они подошли и стали с жаром помогать. Скоро моя голова была забинтована, но на рану в руке бинтов не хватило. Новых не было, и, чтобы хоть чем-нибудь помочь, друзья мои наложили мне на обе стороны ранения ваты, а забинтовали простой тряпкой. Теперь я был готов и они бросились в поисках для меня и Г. повозки. От сильной потери крови я чувствовал необыкновенную сонливость, жажду и холод. Вскоре повозка была найдена, меня и Г. посадили внутрь на сено, и мы выехали со двора. Сами же они откуда-то достали себе верховых коней и поскакали вперед. Этим двум друзьям я много обязан, так как, не будь их, кто бы позаботился о нас? Выехали на шоссе и взяли направление на Симферополь. Сзади слышна была перестрелка, это враг уже входил в деревню. Невольно я содрогнулся об участи оставшихся на перевязочном пункте раненых. Из Юшуни все уезжало и заполняло повозками всю дорогу. Тут же шли отбившиеся от своих частей солдаты и офицеры, кто подальше в тыл, а кто и домой. Стало быстро темнеть. Показалось имение. У одного домика мы остановились, нас жители угостили молоком, дали вдоволь хлеба, и мы покатили дальше. Взяли левее шоссе и, отделившись от всех этих повозок, поехали отдельно по проселочной дороге. Через часа два, когда стояла уже ночь, въехали в какую-то немецкую колонию. С трудом нашли местную перевязочную 13-й артиллерийской бригады, где нас приняли и в первый раз после 20 верст езды как следует перевязали. Затем все завалились спать. На следующий день нас обещали везти дальше вместе с находящимися здесь другими ранеными, но уже в сопровождении врача.