{330} и Драценко.
Во время перерыва в военных действиях жизнь в Грозном и в казачьих станицах стала постепенно налаживаться. Лично мне мало пришлось принимать участие в административной деятельности, так как градоначальник Грозного был подчинен Ляхову, а терские земли перешли в административное управление Терского правительства. Но по некоторым вопросам, касающимся общего положения, мне пришлось председательствовать в некоторых комиссиях. Так, под моим председательством решался вопрос о восстановлении нефтяной промышленности на грозненских промыслах. Вопрос имел для нас особо важное значение, так как Владикавказская железная дорога была приспособлена для нефтяной тяги. Нефть перестала поступать как из Баку, так и из Грозного, поэтому приходилось пользоваться паровозами с угольной тягой. Но и поступление угля становилось не обеспеченным, ввиду того что наши части вели бои в Донецком бассейне, причем Донская армия, находившаяся правее нашей армии, в это время отходила на юг, что ставило под угрозу Каменноугольный район. Надо было во что бы то ни стало восстановить грозненские промыслы. Для этого, в первую очередь, надо было потушить на них пожары. В комиссии обсуждался вопрос тушения и было решено прибегнуть к сверлению скважины вне досягаемости огня и кары пожара. Эта скважина должна была достигнуть основной скважины, выбрасывающей нефть и газы, загорающиеся на поверхности. Затем надо было приступить к закупорке основной скважины, что являлось самой трудной задачей. По закупорке скважины и тушению на поверхности пожара нефть должна была временно выбрасываться через новый для нее ход. Затем должно было быть приступлено к открытию старой скважины, чем и заканчивалась операция. Все это было выполнено только через два-три месяца, когда я уже находился на Царицынском фронте.
В начале марта я, наконец, получил указание Ляхова перейти в наступление для приведения к покорности плоскостной Чечни. Я считал необходимым направить наш главный удар на аул Гойты, военный центр Чечни. Операция эта была выполнена следующим образом. Для атаки Алхат-Юрта я сосредоточил почти всю свою артиллерию, две пластунские бригады и четыре конных полка против аула Кулары на северном берегу Сунжи. У Михайловского и впереди Грозного я оставил лишь незначительные части для прикрытия наших флангов.
15 марта я выехал в расположение главных сил корпуса к станице Ермоловской. Обойдя расположенные здесь части, я вызвал генерала Хазова, чтобы с ним вместе пройти к Сунже и с нашего возвышенного берега указать ему направление его будущей атаки. Он должен был ночью форсировать Сунжу, выдвинуться вперед и дать возможность пройти через реку нашей коннице, артиллерии и бригаде генерала Драценко. Я уже заготовил свой боевой приказ и познакомил с ним генерала Хазова. Наш берег все время обстреливался чеченцами. Чтобы не привлекать их внимания, кроме генерала Хазова, я взял с собою только полковника Георгиевича, моего начальника штаба.
Подойдя к нашему возвышенному берегу Сунжи, я стал показывать генералу Хазову на некоторые особенности местности, овладение которыми, по моему мнению, представит трудности при его ночной атаке. Чеченцы по-прежнему нас все время обстреливали, но их огонь не превышал интенсивности обычной перестрелки. Однако и этого огня оказалось достаточно, чтобы одной из пуль я был ранен в ногу. Пуля пробила мне щиколотку, и я сразу же почувствовал сильную боль. Так как наша рекогносцировка была закончена, то мы, как говорится, «поплелись» обратно. Я упирался на плечи Хазова и Георгиевича. Скоро мы дошли до полотна железной дороги, где стоял вагон, в котором я приехал из Грозного. Мне сейчас же была сделана перевязка.
Я рассчитывал продолжать командовать корпусом, но врач, осмотревший мою рану, заявил, что у меня несомненно раздроблено несколько мелких костей сустава и что мне необходима операция в Екатеринодаре. Я вызвал моего заместителя, генерала Драценко, чтобы передать ему командование корпусом до моего возвращения. Он уже был ознакомлен с моим приказом и должен был в эту ночь начать наступление.
На следующий день утром я выехал в Екатеринодар. Проезжая станицу Ермоловскую, около которой я был ранен, я увидел из окна вагона на берегу Сунжи штаб Драценко и наши части на другом берегу, быстро продвигающиеся на Гойты. Как потом я узнал, в этот день около полудня аул Гойты был взят, а через шесть-семь дней вся Чечня изъявила покорность после жестоких боев, какие вел генерал Драценко в плоскостной ее части.
Со мной ехал в Екатеринодар тяжело раненный командующий Запорожским полком, есаул Павличенко. Во время одной из конных атак он с двумя сотнями своего полка врезался в отходившую колонну чеченцев и в происшедшей схватке получил несколько пулевых и шашечных ран, причем обе руки его были прострелены. Но он оставался верхом и продолжал командовать своими запорожцами.
По пути в Екатеринодар наш поезд обогнал поезд генерала Врангеля. Он сам только что вынес сыпной тиф в очень острой форме и, против ожидания врачей, после двух недель беспамятства, благодаря уходу баронессы Врангель, был положительно вырван из смертельной опасности. Он был еще очень слаб и направлялся на отдых в Сочи. Он пожелал есаулу Павличенко и мне скорейшего выздоровления, чтобы успеть ко времени переброски моей дивизии из-под Грозного стать во главе наших частей.
В Екатеринодаре я попал в госпиталь, в котором работал хирург, профессор И. П. Алексинский. Узнав о моем прибытии в госпиталь, он немедленно провел меня в рентгеновский кабинет и, осмотрев мою ногу, сказал, что не считает нужным меня оперировать, так как те осколки костей, которые находятся в области раны, или сами выйдут, или со временем рассосутся. Через некоторое время я получил из Сочи письмо генерала Врангеля, в котором он приглашал меня скорее вернуться к дивизии, которую предполагалось перебросить на Великокняжеское направление.
А. Трембовельский?{31}3-й отряд танков под Царицыном{332}
К концу 1918 года закончилось Добровольческой армией Юга России освобождение Кубани и Северного Кавказа от большевиков, и уже в декабре 1918 года началось перебрасывание добровольческих частей с Кубани в Донецкий бассейн.
К этому времени, то есть к началу 1919 года, генерал Врангель очистил Северный Кавказ от большевиков и 23 января 1919 года был назначен командующим Кавказской Добровольческой армией. Теперь перед Белой армией, прежде чем начать свое движение на Москву, возникла задача вытеснить большевиков со своего правого фланга из Царицына.
Красные отдавали себе отчет в военном значении Царицына и построили сильную оборонительную линию, созданную по принципу перекрестного артиллерийского и пулеметного огня. Во главе обороны Царицына стояла тройка: Сталин, Минин и Ворошилов.
Несколько раз донцы пытались овладеть Царицыном, но «красные», переходя в наступление, отбрасывали донцов. В 20-х числах сентября 1918 года донцы снова перешли в наступление на Царицын и даже продвинулись к городу на 15 километров. Положение Царицына стало критическим, на этот раз его спасла дивизия Жлобы.
Но Царицын надо было взять. Для этого командованием Белой армии было решено придать Кавказской Добровольческой армии специальную ударную мощь — сформированный в Екатеринодаре танковый дивизион, ударная сила которого была уже испробована в боях Донецкого бассейна (1/14 мая 1919 года).
Во исполнение этого решения командование Белой армии распорядилось отправить в Царицын четыре танковых отряда, каждый по четыре танка. Первый и второй отряды имели тяжелопушечные танки, боевая скорость которых доходила до 8–9 километров в час. Третий и четвертый отряды имели легкие пулеметные танки, способные на поле боя развить скорость до 15 километров в час.
Рано утром 17/30 июня 1919 года первый дивизион танков Белой армии — 16 боевых машин — по диспозиции, разработанной в штабе генерала Врангеля, занял исходное для боя положение на указанных им ранее местах. К этим 16 боевым машинам надо еще прибавить один пулеметный танк, в котором ради спорта, а также и любопытства находилась команда английских офицеров, среди которых был капитан Кокс (без руки).
Тактика ведения боя в условиях Гражданской войны была для них нова, ибо они в боях с немцами, при ураганном артиллерийском огне, привыкли к массовым атакам танков не так как у нас, когда один танк уже представлял из себя грозную силу. Эти английские офицеры, как специалисты-инструкторы, сопровождали посланные Добрармии Англией танки.
Приступая к очередному описанию боевой деятельности 3-го отряда танков, невольно мне вспоминаются слова ушедшего в лучший мир танкиста поручика Г. Николаенко. Он выступал в печати под псевдонимом «Аверов».
Такими словами он начал свой очерк «3-й Отряд танков»: «Посвящаю: павшим смертью храбрых, замученным и умершим дорогим соратникам, отдавшим жизнь свою во имя чести Отчизны своей. Ваши имена, как лавры, вплетены в венок славы нашей Родины…»
Вспоминая офицерский состав 3-го отряда, он писал: «И вот теперь, воскрешая в своей памяти дорогих и близких сердцу моему сослуживцев по 3-му отряду, я лишний раз убеждаюсь, останавливаясь на каждом из вас, как чисты вы были все духовно и прекрасны в своей жертвенной любви к Родине и в ваших боевых порывах». Этими словами поручика Г. Николаенко я решил начать очередную главу «Эпизодов».
По данному командиром 3-го отряда танков полковником Мироновичем{333} сигналу боевые машины 3-го отряда двинулись в бой. Выкрашенные в защитный цвет, они слились с природой. Постепенно увеличивая скорость, разбрасывая мелкий сыпучий песок, танки, развив максимальную скорость, неслись в пыли, как в дымовой завесе, наконец врезались в линию передовых форпостов «Красного Вердена» и, окруженные кольцом разрывов гранат артиллерии красных, ворвались в систему укреплений главной советской обороны Царицына. Нанося сокрушительные удары, танки, не задерживаясь, шли вперед, оставляя следовавшей за ними пехоте Кавказской Добрармии захватывать брошенные красными укрепления.