Если бы это произошло два года назад, я бы сказала Джейку «да», как только слова слетели бы с его прекрасных уст. И даже в прошлом году сказала бы «да». Но теперь мое представление о нем немного изменилось, и хотя я все еще видела его глянцевый фасад (улыбку с ямочками и все такое), я при этом различала и грубую, растрескавшуюся сущность, скрытую под ним.
Забрав картину, я отправилась домой и постаралась не думать о том, что Джейк пригласил меня на бал выпускников. Все было ничего, пока на следующий день, на химии, Сисси не спросила:
– Джейк говорил с тобой вчера?
– Да, – ответила я, – а что?
– Он пригласил тебя на бал?
– Да.
– И что ты ответила?
– Я сказала «нет».
– А…
– Что такое?
Она натянула шапку на уши и огляделась по сторонам, словно сам Джейк мог быть где-то рядом.
– Я услышала, как Шондра и Лейн разговаривали на самоподготовке, – сказала она. – Я так поняла, Джейк поспорил с друзьями, что ты точно пойдешь с ним на бал, если он тебя позовет. Но ты отказалась, и теперь ребята из футбольной команды над ним смеются, а такое ему не очень нравится.
– Они поспорили? – насмешливо спросила я. – Я что, в плохом кино?
– Шондра и Лейн обсуждали, ну, типа, какая ты фригидная сука, и что ты наверняка лесбиянка, если отказала Джейку, и…
– Спасибо, Сисси. Я поняла.
– Извини, – сказала Сисси. – Просто, чтоб ты знала – они не в восторге, так что, возможно, тебе стоит залечь на дно.
Но я и так уже была на самом дне.
Хлипкий
Самостоятельно стоять у Джеффри не выходит. Даже легкий толчок сбивает его с ног. Он двигается так, будто руки-ноги у него набиты песком. Я закидываю его руку себе на плечи и приобнимаю за картонную грудь, поддерживаю его, как стопку пустых коробок.
– Прости, Кот, – говорит он.
– За что? – говорю я.
Его левая нога подгибается. Я не даю ему упасть.
– За это, – говорит он.
Я держу его за руку, чтобы она не упала с моих плеч. Его кисть стала вдвое больше – карикатурно большая, мои пальцы в его руке крошечные. Я хочу спросить, чувствует ли он еще что-нибудь. Наверное, да. Я не могу снять перчатки, но все чувствую, а он чем хуже?
Мы ковыляем к Фонтанному залу. В котельной, пожалуй, безопаснее, но я не хочу, чтобы он оставался один. И немного беспокоюсь, что он может загореться. Кто-то должен быть с ним рядом. Я не смогу.
Я привожу Джеффри к Сисси, которая укутывает его в одеяла и прячет в углу своей палатки, где он будет в безопасности, пока не сможет выйти и поговорить с остальными. Некоторые уже с любопытством подтягиваются ближе.
– Я вернусь, – говорю я Сисси.
– Куда ты? – Джеффри на четвереньках выползает из палатки.
Я очень ясно сознаю, что мое лицо не двигается, а глаза не моргают, когда я поворачиваюсь к нему и говорю:
– Хочу поговорить с Хроносом.
20
Сука.
Лесбиянка.
Эти слова меня не пугали.
Я определенно бывала сукой, а оскорбления на своей гомофобии строят только придурки. Даже бойкот от всех, кому нравился Джейк, меня не ранил, потому что на большинство из этих людей мне было пофиг.
Через неделю после того, как я отказала Джейку, я протянула руку, чтобы открыть свой шкафчик, и вляпалась в пригоршню соплей и слюны. Я отдернула руку. Между пальцами образовалась склизкая паутина. Я побежала в туалет за бумажными полотенцами.
Не важно. Плевки мне не навредят.
Спустя два дня за обедом я рисовала эскиз. Столовая, похожая на широкую бурную реку, столы – точно обломки кораблекрушения, раздираемые порогами, ученики – выжившие, которые пытаются не утонуть. Одни наполовину ушли под воду и уже превращаются в морских обитателей; другие стоят на столах и пытаются спихнуть под воду остальных. Кто-то выдернул бумагу из-под моего карандаша. Раф Джонсон предъявил картинку небольшой группе ребят, сгрудившихся за его спиной.
– Любопытно, – протянул он. – Налицо больной разум. Что скажете, коллеги?
Остальные согласно зашумели.
– Так и запишем, – заключил он.
Он разорвал картинку пополам, потом на четверти, потом на восьмые, а после этого засунул ее под мой карандаш.
– Зачем же ты свои картинки рвешь, киса? – сказал он. – Ничего ты не добьешься таким образом.
Окруженный своими прихвостнями он, гогоча, ушел.
Я положила карандаш на стол, прежде чем сломать его пополам. Я знала, что рисунок был хорош, хоть это и был лишь набросок. Знала, что Раф не призна́ет произведение искусства, даже если оно врежет ему по яйцам. Знала, что даже если бы он разбирался в искусстве, то все равно сказал бы, что рисунок плохой, и порвал бы его, потому что дело не в том, хорошо нарисовано или нет, – дело в том, что рисовала я.
Я кинула обрывки на поднос и пошла выбрасывать с него мусор. Контейнеры для мусора и вторсырья стояли рядом со столом Джеффри (моим старым столом), и теперь, когда они с Лейн сидели там каждый день, стало неловко. Выбрасывая мусор, я постаралась не обращать на них внимания, но потом повернулась и увидела, что они целуются. Казалось, будто Лейн пытается съесть его лицо. Джеффри был озадачен. Отодвинулся от нее. Она забралась к нему на колени.
Я отвернулась; давление подскочило так, что голова грозила взорваться и засыпать Помпеи пеплом. Дело было не в том, что она целовала Джеффри, – Джеффри мог целоваться с кем угодно. Дело было в том, что каким-то образом она убедила Джеффри тратить время на нее, в то время как он должен был тратить его на меня. Это было мое место за моим столом, и моего лучшего друга она лапала на глазах у всех.
Я влилась в толпу, выходящую из кафетерия, и остановилась в нише возле туалетов, чтобы перевести дух.
Чей-то палец коснулся моего плеча. Я вжалась в угол.
Всего лишь Джеффри.
– Привет, – сказал он. Его брови-медогусеницы хмуро сошлись нос к носу.
– Привет, – сказала я.
Наконец-то у меня получилось это сказать. Точно свежий воздух ворвался в давно запертую комнату.
– Давай поговорим? – спросил он. – Может, после школы?
– Конечно, – ответила я. – Где?
– Может, здесь?
– Нормально.
– Круто.
Он отошел на пару шагов. Потер шею. Обернулся.
– Ты в порядке? – спросил он.
– А ты в порядке? – ответила я.
Он слегка улыбнулся.
– Увидимся, – сказал он.
Остаток дня я осилила без особых проблем, разве что один раз меня толкнули в спину, а на химии Сисси попросила меня не сидеть так близко, чтобы люди не начали нас обзывать лесбийской парой. Сидевшая напротив Эль Миллер, которая только что попрощалась со своей девушкой в коридоре, прожгла Сисси самым язвительным взглядом, какой я только видела в жизни, и, подхватив свои вещи, ушла в другой угол лаборатории.
После седьмого урока Джеффри ждал меня у туалетов возле столовой. Прислонившись к стене, одной рукой он листал что-то в телефоне, а другую засунул в карман. Он был как на картинке: идеальный мальчик-отличник, опрятный, аккуратный и готовый делать домашку. Они с Джейком дополняли друг друга: идеальный ученик и идеальный спортсмен.
– Привет, – сказала я.
Джеффри сунул телефон в карман:
– Привет.
– Пишешь Лейн? – спросила я.
Он покачал головой:
– Она не любит переписываться. Кроме того, мы, ну… расстались.
– Вы расстались? Когда? На обеде вы казались не очень-то расставшимися.
– В смысле, когда она начала меня тискать? Это она сразу после того, как я сказал ей, что мы должны расстаться.
– Ты ей сказал, что хочешь расстаться, а она к тебе полезла?
Джеффри пожал плечами.
– Почему расстались?
– Общих интересов не было.
– Вы разве не общались после школы?
– Да, немного.
– И о чем вы разговаривали?
– Мы… не разговаривали.
– А.
Он снова пожал плечами и сказал:
– Ничего особенного. Она хотела целоваться по пять минут подряд, потом говорила что-то типа «я хорошая христианка», а потом мы снова целовались.
– Что ж, поздравляю, – сказала я. – Ты официально получил статус «Пососался в школе». Мне, наверное, не удастся достичь этого рубежа, разве что с другой девчонкой, что, по мнению большинства, вполне вероятно. Вообще-то, я даже не против, но сейчас это будет больше похоже на показательное выступление перед кучкой придурков…
– Что случилось? – спросил он. – Что сделал Джейк?
– Странно, что ты не слышал.
– Слышал, но от людей, которых там не было. И от Джейка.
– И что он сказал?
– Не хочу повторять. Я никогда не слышал, чтобы он так сильно и так долго злился. По-моему, ты его опозорила.
– Отлично.
– Так что он сделал?
– Загнал меня в угол у шкафчиков и пригласил на бал. Он поспорил со своими друзьями, что я соглашусь, – как в кино девяностых. Потому что, ну ты знаешь, я ж себя не уважаю. Я сказала «нет», а он все спрашивал почему и говорил, что, если не приведу вескую причину, должна буду согласиться.
Джеффри сказал:
– Но он же тебя отпустил в итоге?
– Да, только чуть мне руку не оторвал, пытаясь удержать.
Джеффри потер глаза:
– Я бы ему вмазал, если бы не был уверен, что он шею мне свернет.
– Я бы и сама ему вмазала, если бы не была уверена, что люди станут называть меня не просто сукой, а поехавшей уберсукой и к тому же гопницей.
– Зря я рассказал ему, что он тебе нравится, прости. Ничего этого бы не было.
– Ты не виноват.
Он на мгновение замолчал (стандартная Джеффри-тишина: ему хотелось бы продолжать спорить, пока я не уступлю и не позволю ему взять вину на себя), но в конце концов решил не обострять и просто вздохнул.
– Итак, – сказал он, – ты вернешься за стол или мне пересесть к окнам? Завтра день пицца-палочек. Обидно будет пропустить.
Пропускать день пицца-палочек всегда было обидно.
Хронос
Коридоры сжимаются. Шкафчики на несколько дюймов короче, напольная плитка – на сантиметры меньше, различим потолок. Я вижу дальше, и тревожно мне от этого больше, чем от темноты. Теперь я увижу то, что меня подстерегает.