– Какому Аяксу?
Хронос кивает на иллюминатор в полу.
– Скормишь своему морскому чудовищу?
– А кому еще? У Лапши[11] и Форте животы разболятся. – Он тянется погладить одно из собачьих чучел, безучастно смотрящих вдаль остекленевшими глазами. – Кстати, ты б хоть похвалила, как хорошо я их выдрессировал. Их хлебом не корми – дай погоняться за кошками.
– На мой вопрос ты так и не ответил, – говорю я. – Ты знаешь, что такое в Школе? Оно убило не только Джули. Оно и до Марка добралось.
– До Марка-гаудожоруса? Этот парнишка все еще с нами?
Очевидно, что всей правды Хронос не знает. Будь у меня зубы, они бы скрежетали.
– Что это? Что нас убивает?
– Слышь, Хронос? – Один из Часов оглядывается через плечо, его пальцы застыли над клавиатурой.
Хроносово лицо складывается в досадливую гримасу. Он поднимает бровь.
– П-прости, – заикается Час, – у меня просто… вопрос.
– Что? – огрызается Хронос.
– А слово «Пенджаб» с большой буквы пишется?
Вишнево-красные «конверсы» Хроноса шлепаются на пол. Сидя на своем троне, он подается вперед, оскалив зубы, и кричит:
– Ты «Калифорния» с большой буквы пишешь? А «Нью-Йорк», а «Вашингтон»? А?!
– Ну да…
– Пишешь! Тод, ну сложи два и два, расист ты гребучий! Если ты даже с этим не справляешься, я кого-нибудь другого посажу писать мемуары!
– Понял, извини. Я все сделаю правильно. Честно.
– Вот и отлично. – Хронос расслабляется и снова поворачивается ко мне, убирая со лба темные волосы. – Так о чем это мы, Женщина-Кошка?
Было время, когда мне хотелось безопасности под крылом Хроноса, но теперь я рада, что к ней не прибегла.
– Короче, – говорю я. – Я знаю, что забесплатно ты информацией не делишься, поэтому я скажу тебе, что хочу узнать, а ты скажешь, сколько это будет стоить.
Он постукивает ногой по полу в такт тиканью секундной стрелки миссис Флауэрс. Линзы «рэйбэнов» скрывают его глаза, но я чувствую его взгляд. Надеюсь, мой он тоже чувствует. В конце концов он улыбается.
– Знаешь, почему Блументаль боится больше, чем ты? – спрашивает Хронос. – Я тебе расскажу. Потому что ты понимаешь, что это за кошмар, в котором мы все оказались. Может, ты не знаешь, почему мы здесь, но знаешь, что за хрень убивает людей. Ты знаешь, откуда она взялась.
– Не знаю. Я тебя и спрашиваю, потому что не знаю…
Он поводит рукой, отмахиваясь от моих слов.
– Знаешь, хоть и думаешь, что не знаешь. А Блументаль вообще ни сном ни духом, хотя он тоже под прицелом.
Он снова улыбается, шире, белее:
– И не узнает, пока оно не выскочит из темноты и не задушит его.
22
Весна.
Десятый класс.
Бесконечная финишная прямая.
Писать маслом раздражало. Я писала картину целую вечность. Под солнцем ее не оставь. Дыши испарениями. Нужна огромная рабочая зона. Нужно где-то хранить картину, кисти и краски, когда не работаешь, потому что масло сохнет сутками, и нужно смешивать краски большими партиями, а когда допишешь, все покрывать лаком. И что хуже всего, материалы дорогие. Дешевые материалы обычно возвращаются бумерангом тебе по башке – это одна из великих истин искусства. Они не смешиваются и не ложатся как надо, работа быстро портится.
Не всякое искусство задумано для вечности. Порой оно прекрасно тем, что оно мимолетно. Порой оно должно исчезнуть – именно это делает его искусством. Но мне хотелось, чтобы эта картина существовала вечно.
Картина отвлекла меня от всего остального. Джейк и его друзья наверняка продолжали атаку – я просто перестала обращать внимание. Каждый день я работала над картиной на уроках и после школы, отодвигая другие домашние задания на потом; дальний угол кабинета рисования стал моей крепостью, и, пока я рисовала, мост надо рвом был поднят. Внутри – только я, моя мама и ее бонсай, оживленные моими мазками. По пятницам Джеффри нечем было заняться после школы, и я разрешала ему сидеть на табуретке и смотреть при одном условии: разговаривать нельзя.
В одну из таких пятниц я взглянула на часы и поняла, что уже почти пять – уроки три часа как закончились.
– Ты чего меня не остановил? – спросила я Джеффри, наскоро убирая краски.
Студентам было запрещено находиться в художественном крыле после пяти, если не было каких-нибудь мероприятий.
– Ты очень увлеклась, – сказал он. – И ты сказала, что, если я хочу смотреть, разговаривать нельзя.
Я хмыкнула, собирая кисти. Когда выпрямилась, затылком ударилась о подбородок Джеффри: он наклонился, чтобы рассмотреть картину получше.
– Потрясающе, Кот, – тихо сказал он. – Не понимаю, как ты это делаешь.
– Просто я внимательная, – ответила я.
– Не-а, – сказал он. – Это нечто большее.
Опустив голову, я отправилась чистить кисти.
Пальцы
Я ничего не говорю и жду, когда Хронос мне ответит.
В конце концов он и отвечает:
– Ладно, Кошатница. Хочешь знать, кто убийца?
– Хочу. Чего ты хочешь взамен?
– Если я расскажу, ты пойдешь его искать и попытаешься остановить?
– В этом и план.
Он грозит мне своим «Геймбоем»:
– Добрая ты девчонка. Сегодня твой счастливый день, потому что наши интересы, видимо, совпадают. Он у меня кое-что украл. Я расскажу, кто это и где его найти, но пообещай, что, когда разберешься с ним, вернешь мне мою собственность. Когда он будет мертв, труда это, я думаю, не составит.
Поначалу я молчу. Я уже не понимаю, что именно собиралась делать. Договориться с этим человеком? В нашей-то ситуации? Скорее всего, чтобы остановить убийцу, придется самой его убить.
Я осторожно спрашиваю:
– Что он украл?
Хронос устраивается поудобнее, словно готовясь рассказывать сказку.
– Я попал сюда первым, – говорит он. – Не спрашивай, как я это понял, – просто понял, и все. Потом появились Часы, потом все остальные. А последним появился знаешь кто? Дам подсказку: имя начинается на «Л», рифмуется с «по́зер».
Сердце у меня замирает, хоть я и знала, что это Лазер. Конечно, знала. Единственное, в чем мы все уверены: Лазер несет смерть.
– Он просидел в коридоре день или два, а потом пошел и устроил себе королевство в недрах Школы, даже глубже, чем твой котел. Назвал его Ножовище. Еще и баннер здоровенный повесил, будто это торжественное открытие парка развлечений. – Хронос так оживляется, что, по-моему, вот-вот швырнет в меня своим «Геймбоем». – Ножовище, знаешь ли, совсем рядом с моим актовым залом, вот я и решил пойти поприветствовать парня и объяснить ему, как работает территория и чтоб от моей он держался подальше. И этот парень, такой замечательный, такой добродушный, – угадай, чем он мне ответил?
– Чем?
Хронос срывает с правой руки перчатку коричнево-телесного цвета и предъявляет мне ладонь. На ней нет пальцев: среднего, безымянного и мизинца. У меня сводит живот.
– Этот уродец из моих пальцев украшения сделал!
Обрубки дергаются, как разрубленные пополам черви. Хронос снова надевает перчатку, прилаживает фальшивые пальцы на место. Перчатку не отличить от его кожи.
– Хочу вернуть свои пальцы, – заключает он. – А еще хочу, чтобы этот мудак понял, как мне было больно.
– Значит, Лазер нас убивает, – говорю я, и внутри у меня пусто, – а ты хочешь вернуть себе пальцы.
– Именно так, Кот-д’Ивуар.
Часы теперь наблюдают за нами, забросив свою работу. Я знала, что Лазер живет в Ножовище (это все знают) и что туда лучше не соваться, но все остальное ново. Мы все гадали, кто он такой, но никто не смел к нему приблизиться. Временами мне казалось, что, узнай я о Лазере побольше, он будет меньше меня пугать. Что в нем откроется нечто и он окажется похож на всех нас. Однако, если он носит украшения из пальцев, на нас он не похож.
Эта миссия – чистое самоубийство. Я это знаю, и Хронос знает. Но что еще остается? Смотреть, как Лазер поубивает нас по одному, пока не останемся только я, Джейк и Хронос? Ждать, пока ко мне не вернутся воспоминания, уже некогда, а Школа никаких решений не предлагает – значит придумаю их сама.
– Я согласна, – говорю я, и сердце екает. – Расскажи, как попасть в Ножовище, пальцы твои я тебе верну.
Вход в Ножовище перемещается, но Часы наверняка за ним следят.
Хронос улыбается во весь рот:
– Это-то я и хотел услышать. Тебе понравится. Вниз по коридору, налево и два раза направо. Сегодня он в туалете для мальчиков.
– Ножовище – в туалете для мальчиков?
– Вход в него – да.
– Хорошо. – Стою на месте, не торопясь уходить. – А почему не ты? Почему ты не пойдешь, не убьешь Лазера, не вернешь свои пальцы? Ты знаешь о нем вещи, которых не знает больше никто. С тобой Часы.
– Что толку иметь власть, если нельзя заставить кого-то другого делать за тебя грязную работу?
Хронос рассеянно бьет по кнопкам «Геймбоя» и бросает на меня взгляд поверх своих «рэйбэнов». Прямо в глаза не смотрит.
– Ты его боишься, – говорю я.
Хронос фыркает:
– Этого-то неудачника…
– Ты тоже его не понимаешь. И боишься.
Он замолкает. Его челюсть сжимается.
– Поаккуратней, Кот.
– Угрозы, Хронос? – спрашиваю я. – Похоже, ты и меня побаиваешься.
На это он ничего не отвечает. Больше сказать и нечего. Я поворачиваюсь к выходу.
– Погоди, Женщина-Кошка, – говорит Хронос.
Я смотрю на него и вижу, как он лезет в задний карман и достает нож. Щелк – из рукоятки выскакивает лезвие.
– Опасно идти одной. – Он протягивает нож мне. – Возьми это[12].
23
Я закончила картину.
Когда я впервые взяла ее в руки, уже завершенную, мне стало хорошо от мысли о том, что моя мама будет вечно ухаживать за своим бонсаем в лучах заката. На обратной стороне холста очень мелкими буквами я написала название: «Защитница».