– Остался всего год, – сказал он. – Потом Джейк уедет в колледж через всю страну, и мы обо всем этом забудем.
– Да, – сказала я. – Вот будет здорово.
Другая игра
– Снимите его с меня!
Руки Хроноса бьются о Лазера, цепляясь за огромный воротник смокинга и ероша волосы, но Лазера никак не снять. У Хроноса подгибаются ноги, он спотыкается о постамент, испачканный моей кровью, и падает на ножи. Руки Лазера – все еще в глазницах Хроноса, лицо Хроносу заливает кровь, пачкая красивые белые зубы.
– Сейчас же снимите с меня эту тварь!
– Сдавайся, тупая ты дрянь! Отдавай тело! – Голос Хроноса ломается.
– Иди в жопу! – отвечает он обычным голосом.
Хронос и Лазер, шатаясь, ковыляют по комнате. Часы переглядываются, держа оружие наготове. Лапша и Форте рычат и скулят.
Я тяну Джеффри к тому, что осталось от двери:
– Нужно уходить.
– Ты настолько тупой, что сам ко мне подошел! – орет Лазер. – Ты не заслужил этого тела!
– Оно мое…
Хроносово тело каменеет. Постепенно – сначала плечи, потом руки и до ног – расслабляется. За голову и шею все еще цепляется Лазер. Повернувшись к нам спиной, Хронос переламывается в талии, словно тряпичная кукла. Его руки шарят по полу, находят рукоятку большого ножа.
Затем он молниеносно подскакивает, разворачивается и бросает нож в нас. Лезвие вонзается в грудь Форте, отбрасывая пса к стене, где тот и остается висеть, пришпиленный. Лапша чудовищно лает и бросается на Хроноса. Тот ждет, пока пес приблизится, а затем хватает его за шею. Пальцы раздирают Лапшу, и из шва вырывается пушистая набивка. Лапша обмякает.
Хронос подбирает с земли еще один огромный нож, кухонный, и поворачивается к Часам.
Те бросаются на него, подняв оружие. Несколько быстрых, аккуратных ударов – и двое лишаются ног. Чик – голова третьего отделяется от плеч. «Больше не могу, больше не могу, больше не могу», – думаю я. А бедняге Тоду, который в последнюю секунду пытается отступить, кухонный нож втыкают в грудь и поворачивают, как ключ в замке.
– Беги! – Я толкаю Джеффри к темному тоннелю.
– Я не брошу тебя здесь! – говорит Джеффри. Он не отпускает мою руку, и приходится разжимать его пальцы.
– Предупреди остальных, – говорю я. – Пожалуйста, Джеффри. Я задержу его хоть ненадолго. Беги, надо предупредить остальных!
– У него же есть тело, зачем ему теперь нас убивать?
– Да, Кот, зачем мне убивать? – Голос Лазера, чистый и высокий, вырывается изо рта Хроноса. – Я ж просто подружиться хочу. Честно.
– Давай, Джеффри! – Я снова его толкаю, и он сдается, разворачивается и двигается к лестнице, опираясь на руки и ноги, будто краб.
Я оборачиваюсь. Лазер в нескольких футах от меня терпеливо ждет. «Рэйбэны» все еще на лице Хроноса, разбитые и погнутые, Лазер удерживает их на месте. Я впервые замечаю, что на его кукольных ручках вовсе не белые перчатки: пальцы просто обмотаны бинтами. Он поднимает нож и указывает на лестницу.
– Давай в другую игру сыграем? – спрашивает Лазер. – Спорим, я убью Джеффри до того, как он расскажет, что произошло?
Я выдергиваю нож из пола. Я сильная, я быстрая, и сейчас мне нужно действовать, чтобы он никогда не причинил Джеффри вреда.
– Пошел ты в жопу, – говорю я.
Он резко бьет ножом. Я блокирую своим. Он отпрыгивает, потом снова шагает вперед, бьет сбоку. Снова блокирую. В его руках гигантский кухонный нож двигается быстрее и плавнее, чем полагается гигантскому кухонному ножу, но стоит попытаться – и у меня получается орудовать своим с такой же легкостью.
Свет в комнате тускнеет. Тела вдоль стен исчезают. Мы размахиваем ножами с такой скоростью, что в темноте они превращаются в кляксы, не подчиняются законам физики. Звон стали о сталь разносится эхом. Я атакую, целясь ему в ноги. Хронос слишком проворен. Лазер теперь управляет не медлительным, неповоротливым Марком.
Руки уже болят. Они все в крови. У меня нет пальца, а ладонь рассечена. Только когда я вспоминаю об этом, рукоятка ножа выскальзывает, и следующий удар выбивает его у меня из рук. Хронос поворачивает нож и плашмя бьет им мне по голове. Комната расплывается, я врезаюсь в стену и скатываюсь вниз по темной груде тел.
– Живи пока, – говорит Хронос. – Хочу, чтоб ты увидела мою победу.
Он бежит к лестнице.
Голова кружится, но я заставляю себя подняться и рвануть за ним.
29
С Джеффри что-то случится.
Тем летом с Джеффри что-то случилось.
Теперь мы одиннадцатиклассники.
То есть технически – ничего особенного не произошло. Мальчики растут дольше девочек, и все такое. Но однажды я взглянула на него и бац – лицо совсем другое. Его лицо, только наконец-то созревшее. Закончился процесс перестройки, начатый в девятом классе.
Брови-медогусеницы больше не медогусеницы. Теперь они вписывались в лицо, и вместо русых гусениц над глазами у него были две строгие полочки, на которых покоились все его эмоции. Он был непоколебимой стальной стеной, а эти брови – первой линией обороны. Даже Джейк со своими ярко-зелеными глазами, спортивным загаром и улыбкой с ямочками не мог с ним сравниться.
В первый день учебного года я стояла с Джеффри у его шкафчика и наблюдала, как он заучивает комбинацию. Рядом с ним у меня по шее не бегали болезненные мурашки всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из выпускного класса. Джеффри одними губами повторял цифры, крутя циферблат. Нахмурился, когда засов не поднялся и не открыл дверцу. Попробовал еще раз.
– Ты что-то принимал? – спросила я.
Он скосил на меня взгляд:
– Что?
– Ты принимал что-то? Или укол сделал? Тебя сумасшедший ученый пристегнул к столу и прооперировал?
Он рассмеялся:
– Ты о чем?
– Об этом. – Я рукой обвела его с ног до головы. – Когда это произошло и почему меня не поставили в известность?
Он окончательно бросил борьбу со шкафчиком.
– Ладно, теперь ты меня пугаешь, – сказал он. – Поясни.
– Смотрелся в зеркало сегодня? – спросил я.
– Смотрелся.
– Тогда скажи мне, кто-то похитил моего лучшего друга и подменил его на этого симпатяжку?
– Симпатяжку? – Джеффри скривился. Затем на его лице появилась улыбка, а в уголках глаз – морщинки. Он поднял подбородок и выпятил грудь. – Ты думаешь, я симпатичный?
– Я такого не говорила.
– Ты считаешь, что я симпатичный.
– Я не…
– Ты считаешь, что я симпатичный.
– Нет…
– Ты считаешь, что я симпатичный.
– Джеффри, Богом клянусь…
Он нежно щелкнул меня по носу.
– Теперь мы с тобой вместе симпатяжки, – сказал он.
Я покраснела:
– Чего?
– Прости, наверное, надо было раньше сказать.
Я замялась. Он сказал это, чтобы мне не стало неловко? Потому что старался быть хорошим другом? Мы подтруниваем или это серьезно?
– Кот, – сказал он, – ты беспокоишься.
– Нет.
– Я знаю, какое у тебя лицо, когда ты беспокоишься.
– И что?
– Мне никто никогда не говорил, что я симпатичный, – сказал он. – Мне это приятно, понимаешь?
– Не надо мне то же самое говорить, просто чтобы не обделять вниманием. Со мной все в порядке.
– Я не поэтому сказал.
– Тогда зачем?
– Просто… я правда так думаю.
– Боже, да не надо врать.
– Кот, перестань, будет неловко же.
– В каком смысле неловко?
– Кот.
– В каком смысле неловко?
Он закрыл лицо руками и застонал.
– Не хочу сейчас это обсуждать, – сказал он. – Не посреди коридора.
Мне нужно было узнать. Если дать Джеффри выкрутиться, я так и не узнаю, о чем он говорил. Он никогда больше не поднимет эту тему.
– А где тогда? – спросила я. – В обеденный перерыв в художественной кладовке никого нет. Подойдет? Там объяснишь мне, почему неловко?
Он посмотрел на меня сквозь пальцы:
– Ты настолько сильно хочешь знать?
– Судя по тому, как ты себя ведешь, – да, хочу.
Я изображала невозмутимость и прижимала ладони к бедрам, чтобы джинсы впитали с них пот.
– Ладно, – сказал он. – Расскажу за обедом. Только перестань так на меня пялиться.
Я перестала так на него пялиться.
Первые четыре урока прошли даже медленнее, чем я себе представляла. После прошлогодней хрени с картиной почти все учителя меня знали, и, похоже, их не удивляло, что я не особо активничаю. Я пыталась нарисовать на полях тетради завиток волос Джеффри, но у меня ничего не выходило.
После звонка на обед Джеффри ждал меня возле кафетерия.
– Давай уже покончим с этим, – сказал он и замолчал.
Его брови снова превратились в суровые полочки. Он и обычно выглядел очень стойко, но настолько тихим и непреклонным бывал редко. Я привела его в кладовую, примыкающую к кабинету рисования. Большинство художников знали, что это помещение – заброшенная фотостудия миссис Андерсон. Когда-то в школе были уроки фотографии, а здесь проводили фотосессии, но в последнее время ее захламили лишними художественными принадлежностями. В результате получилась комнатушка, до потолка забитая старыми стеллажами и случайными предметами мебели: зеленым креслом, ширмой для переодевания и диваном, который выглядел так, будто его погрызла собака. Я убедилась, что внутри никого нет, задернула занавеску на дверном окне, а дверь заперла.
– Ладно, – сказала я, – колись.
– Не обязательно было закрывать дверь, – ответил Джеффри.
– Я съем тебя, что ли?
– Конечно нет.
Он сунул руки в карманы.
– Ты мне нравишься, – наконец произнес он. Его лицо горело красным.
Странное чувство кольнуло под кожей, но я не успела определить, что это, кроме того, что от него онемел язык.
– С каких пор? – спросила я.
Он пожал плечами:
– С восьмого класса, наверное.
– Почему ты мне не сказал?
– Не хотел, чтобы стало неловко, – ответил он. – Мы же лучшие друзья. Подумал, что, если расскажу, это все испортит. Опять. Мы и так целый семестр друг с другом не разговаривали. Я не хотел не разговаривать с тобой до конца жизни.