– Значит, когда ты узнал, что мне нравится Джейк… ты заревновал?
– Ну да. Но в основном волновался, потому что знаю, что он за человек, и знаю, что ему плевать на таких, как мы.
– Таких, как мы?
– Людей… ниже его.
Людей в потоке, подумала я. Людей, которые просто пытаются добраться до моря.
– Похоже, ты был прав, – сказала я.
– Меня это не радует. – Он постучал каблуком об пол, словно пытаясь получше надеть туфлю. – Так… тебе нормально? Я ничего от тебя не жду, но теперь, когда ты знаешь, я буду постоянно беспокоиться, не думаешь ли ты, что я пытаюсь тебя склеить.
Я крутила в пальцах рукав рубашки. Мне нормально, что я нравлюсь Джеффри? Мне же было нормально последние три года, хоть я и не знала. Джеффри был мне не больше чем другом.
А что, если и он тебе нравился?
От этого вопроса у меня в животе запульсировало. Я никогда не давала себе думать об этом, – казалось, будто это почти табу. Хоть он и надежный, заботливый, умный, красивый и смешной, он же Джеффри. Но теперь он постучал в дверь: оставалось только открыть.
Я спрятала кулаки в рукава рубашки и подошла к нему. Он выпрямился. Еще один шаг – и мы оказались лицом к лицу. Я постучала рукой, обернутой рукавом, по его груди.
– Нравятся мне твои жилеты, – сказала я.
– А мне твои картины, – ответил он. – Особенно те, что странные.
Я легонько его ударила.
Он щелкнул меня по носу.
Я схватила его за уши, притянула к себе и поцеловала.
Выдох
Школа выдыхает. Тяжело выдыхает.
Я бегу, а коридоры сужаются и в них все ярче и ярче. Я проскакиваю между шкафчиками. Как бы светло ни было, коридоры передо мной и позади меня всегда черны как ночь.
Я бегу быстро, как никогда еще не бегала, как никогда не бегал никто, но Хронос быстрее меня. Я уверена, что отстала всего на несколько шагов, но не вижу Хроноса ни на лестнице, ни в туалете для мальчиков, ни в коридорах. Я слышу его противный, пронзительный смех повсюду и еще подгоняю себя.
Может, Джеффри пошел к Фонтанному залу другим путем.
Может, Лазер не знает дороги.
Может, Джеффри уже добрался туда и все успели спрятаться.
Как в тот раз, когда я нашла его в кабинете миссис Ремли. Он просто прячется. Он слишком умен, его не поймают.
Коридоры, ведущие в Фонтанный зал, извилисты и бесконечны, но в конце концов я туда добираюсь. Проскакиваю в дверной проем и бегом огибаю северный фонтан.
Лазера здесь нет.
И вообще никого.
Маленькая колония из палаток, подушек, одеял и припасов разграблена. Ничего не осталось. Я подкрадываюсь ближе. Струи фонтанов взмывают вверх, к опускающемуся потолку. Они стреляют уже не водой, а кровью, как душ в раздевалке девочек. А поскольку Школа выдыхает, фонтаны заливают комнату. Кровью.
Я крадусь к остаткам палатки Сисси и понимаю, что Джеффри сюда все-таки добрался.
30
Почему почему почему именно сейчас?
Не хочу, чтобы стало еще больнее.
Мне тоже удалось пососаться в школе.
Чаще всего мы с Джеффри обедали в кладовке. Иногда пробирались туда тайком, и все было замечательно. Иногда, чтобы незаметно пробраться в кладовку, приходилось ждать отвлекающего фактора. Например, чтобы Кен Капур затеял драку едой в столовой, швыряя кусочки фасолевого буррито в Райана Ланкастера, сидевшего над сломанной пластиковой посудой за своим столом с несколькими друзьями, которые пытались отбиваться, но не могли попасть в Кена. А иногда вокруг было просто слишком много людей, поэтому мы ели вместе со всеми и притворялись, что ничего не изменилось.
Изменилось все.
Я снова рисовала. Я ела три раза в день. Я взяла в руки кисть и начала другую картину для конкурса на стипендию – я знала, что она никогда не сравнится с испорченной, где мама и ее бонсай, но помнила: у меня есть талант, я смогу пробиться. Моя успеваемость тоже немного стабилизировалась, но пуще прочего я старалась, когда гладила Джеффри по волосам.
Мы никому не рассказывали о наших встречах – без особых причин, нам просто не хотелось ни перед кем объясняться.
– Мне будет совершенно все равно, если узнает Джейк или кто-нибудь еще, – заявила я однажды в конце сентября, когда мы валялись на диване, а вокруг нас в ассортименте валялась еда с обеда. Джеффри деловито отщипывал виноградины с грозди и запихивал их себе за щеки.
– И я, – промычал он. – Пошли они в жопу.
– Пусть и дальше строят догадки о моей сексуальности, – сказала я.
– В любом случае – не их дело, – ответил он.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Он ухмыльнулся.
Быть с ним оказалось легко. Так же легко, как раньше, а может, и легче, потому что мы оба ничего не скрывали. Друзья, но больше. Друзья с плюсом. Клеймо «Лучшая подруга Джеффри Блументаля» никуда не делось с моего лба. Просто я заново начала его ценить.
– Смотри, – сказала я Джеффри однажды в октябре: я сидела в кресле, а он расслабленно позировал мне на диване. Я повернула к нему альбом.
– Ты ведь меня раскрасишь? – сказал он.
– Конечно раскрашу.
– А куда делся тот рисунок Джейка?
– Сожгла, – ответила я.
– Правда?
– Нет, вырвала и выбросила. Но в своем сердце – сожгла.
– Уже неплохо.
Я подсела к нему.
– Ты с такого расстояния меня рисовать будешь? – спросил он.
– Детали прорисовывать, – ответила я.
– Какие детали? Мой огромный нос?
– Идеальный у тебя нос. Я про, ну… волоски в твоих бровях.
– Да кто будет так внимательно рассматривать портреты?
– Никто. Мне просто очень нравятся твои брови.
– В таком случае на, держи.
И он прижался лбом к моей щеке. Я рассмеялась и оттолкнула его.
Вскоре мы расширили свою территорию. Когда я рассказала родителям, что мы вместе, папа стал приглашать Джеффри на ужин минимум раз в неделю, а мама хвалила его за опрятность и организаторские способности и засыпала вопросами о колледже и карьере каждый раз, когда он садился за наш стол. Мы по-прежнему приходили к нему домой, только когда не было Джейка, да и тогда уединялись в спальне Джеффри. Мы часами валялись на его кровати, поедали «Скитлс», смотрели страшно глупые фильмы ужасов, и я узнала, что хорошо вписываюсь в изгиб его руки.
Однажды в ноябре я раскладывала «Скитлс» в кучки по цветам на его груди, пока убийца на экране кромсал подростков, занимавшихся сексом.
– Бессмыслица какая-то, – сказал Джеффри. – Не такой уж он и скрытный. Они бы услышали, что он к ним приближается.
– Слишком заняты приближением к оргазму, – сказала я.
Джеффри закашлялся так сильно, что рассыпал «Скитлс».
– А повульгарнее комментариев не было? – сказал он.
– Вообще-то, да, были. Это же правда. Разве заметишь, как к тебе крадется убийца с топором, когда занимаешься страстным сексом в грязном, кишащем болезнями сарае? Раз уж возбудился настолько, чтобы прямо там приступить к делу, то не заметишь уже ничего.
Джеффри прижался к моему боку. Теперь он рассматривал кусок стены чуть выше маленького телевизора. Я села и наклонилась над ним, подбирая упавшие на плед «Скитлс». Его руки обхватили мои бедра.
– Не нависай надо мной так, – сказал он.
– Ой, прости, я загораживаю телевизор?
Он приподнялся, поймал мои губы, обхватил меня руками за талию и вместе со мной упал обратно. На «Скитлс» я плюнула. Мы обнимались на его кровати, пока нас не разлучил хлопок входной двери. По коридору загрохотали тяжелые шаги.
– Угадай, кто дома? – сказал Джеффри. Он повернул голову и застонал в подушку.
– Не волнуйся, – сказала я. – Вернемся к этому в понедельник.
Я никогда не уставала ходить в школу и искать новые способы пробраться в кладовку. Там можно было спрятаться от угроз типа Джейка или его дружков, патрулирующих коридоры. Картина для конкурса была не очень, но все же неплохой, и мне не было дела до того, что с ней станет. Может, если бы я не напрягалась, писать было бы легко, как и в прошлый раз. Джеффри заставлял меня рисовать каждый день, даже когда я дулась и ныла, даже когда казалось, что хуже – только ногти себе вырывать. Наградой за выполненную работу всегда был полдник в кладовке.
И вот однажды в декабре, когда другие студенты-художники еще работали над проектами, а я уже закончила сложный участок новой картины (на нем моя собственная рука держала кисть, рекурсией уходя в бесконечность), мы с Джеффри заперлись в кладовке и завалились на диван, как на работу. Мне острее обычного хотелось прикоснуться к нему, словно его губ и рук было недостаточно. К тому же на нем был новый бордовый вязаный жилет, в котором он выглядел чертовски сексуально, о чем я его и оповестила, пока стягивала жилет ему через голову.
– Сделай рубашку навыпуск, – сказала я.
– Зачем?
– Хочу знать, как ты выглядишь в рубашке навыпуск.
Он так и сделал.
– Симпатично, – заключила я.
Он улыбнулся и снова наклонился к моим губам, но я увернулась и поцеловала его в шею.
– С тобой все хорошо? – спросил он.
– Прекрасно, – ответила я.
И начала расстегивать пуговицы его рубашки. Он схватил меня за руки.
– Чем мы сейчас занимаемся?
– А чем ты хочешь заниматься?
– Есть пара вещей на уме, – сказал он.
– Круто, – сказала я, – давай ими и займемся.
– В школе?
Я остановилась. Поразмыслила. Сказала:
– Может, я не все продумала.
Он уставился на меня. Брови зависли между неуверенным и заинтригованным выражением.
– Я хочу, – сказал он, – но не здесь.
Я откинулась на спинку дивана.
– Хорошо, – сказала я.
– Хорошо?
Я взяла его лицо в руки и повернула к себе.
– Ты мой лучший друг, – сказала я. – Уже пять лет. Ты мой лучший друг, и я люблю тебя, и ты совершенно прав, в школе этим заниматься противно и стремно.
– Я тоже тебя люблю, – сказал он. – Надеюсь, мы не в фильме ужасов.