Мы перекатываемся. Мы пытаемся разбежаться врассыпную.
Трибуны в огне.
Лазер спрыгивает с помоста, поворачивается и выпускает еще один луч, такой жаркий, что виселица исчезает в столбе пламени и пепла. Пол спортзала становится прозрачным, как стекло. Лазер вытаскивает из-за спины огромный кухонный нож и вертит его в руках, озираясь.
Я прыгаю на ближайшую сетку и начинаю ее рвать. Я не позволю перебить нас, как скот. Мы выше этого. Мы заслуживаем большего. Внутри меня полыхает гнев.
– Помогите, помогите! – кричит кто-то внутри. Уэст.
Я понимаю, что он кричит не мне, а кому-то еще – пробегающим мимо ребятам. Кричит не мне, а про меня.
– Я ж и помогаю! – рявкаю я на него.
Я взглядом ищу Лазера, но он куда-то пропал. Нет, не пропал: он слишком быстрый – мне за ним не уследить. Затем ни с того ни с сего падает девушка. Ее живот вскрыт, как вареный помидор, кожа отслаивается, розовые внутренности лопаются.
Мальчик у дверей вопит: ему прямо на ходу отрезают ноги, и он опрокидывается навзничь, ударяясь всем телом о стеклянный пол. Он хватает одну из ступней, неподвижно лежащую возле его головы, и кричит.
Другого мальчика подбрасывает вверх, и он всем телом бьется о стропила, рассыпая искры. Он висит там, пришпиленный, – ноги и руки дергаются, словно у паука, которого накололи на канцелярскую кнопку.
Они падают и падают. Одни перед смертью кричат. Другие так напуганы, что не издают ни звука. В конце концов Лазер настигает всех. Затем рвутся сети, и школьники из Фонтанного зала выбираются на свободу, но их рубят так же, как админов. Невидимая сила вырывает сеть с Уэстом из моих рук и швыряет ее раз за разом о трибуны, пока и сама сеть, и ее содержимое не превращаются в месиво из кусков покореженного металла и мяса.
Я никак не могу это остановить. Да и зачем? У меня отобрали Джеффри. У меня отобрали всё. Даже их кровь меня теперь не волнует.
Джейк был не прав. Лазер не делает различий между преображенными и неизменными. Ему все равно, кого убивать.
Что-то хватает меня за воротник и прижимает к полу. Это не Лазер, а Раф. Он стоит надо мной, его арбалет целится мне в лицо.
– Скажи, как его остановить! – орет он.
– Я не знаю! – кричу я.
– Говори! – орет он, наступая ногой мне на горло.
– Да не знаю я!
Я хватаю Рафа за ногу и дергаю в сторону. Он спотыкается, но не падает. Стреляет из арбалета. Болт задевает мой нос, отрывая кусок маски. Я переворачиваюсь и готовлюсь к броску, хочу вырвать арбалет, но Лазер успевает первым.
Нож легко, как в масло, входит в грудь Рафа, пригвождая его к полу. Его глаза расширены, он с изумлением смотрит на меня снизу вверх. И замирает.
Лазер вытаскивает нож и подносит к ближайшему костру, чтобы кровь, шипя, испарилась с лезвия.
– Это было очень весело, Кот, – говорит он. – Жаль только, что долго не продлится.
Мне не нужно озираться – я и так знаю, что все остальные мертвы. Стало тихо, слышен только треск пламени. Я поднимаю арбалет Рафа и как можно быстрее и тише заряжаю еще один болт.
– Когда вас больше не останется, Школа укажет мне путь отсюда, в этом я уверен, – говорит Лазер. – Вот что она шептала мне во тьме. Я знаю, что и к тебе она обращалась, – разве она не говорила то же самое? Разве не объяснила, что все это значит?
Он снова поворачивается ко мне. Я стреляю из арбалета.
Хронос спотыкается.
Я прыгаю вперед и вырываю нож из его хватки.
Я – Кот, я – кошка.
Я вонзаю нож Хроносу в брюхо.
Из его рта хлещет темная кровь.
Я вытаскиваю нож и снова втыкаю. И снова. И снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова и наконец Лазер уже не может держать Хроноса вертикально или двигать его ногами. Его хватка ослабевает, и беспомощное кукольное тело сползает на пол. Голова Хроноса откидывается набок.
Хронос делает глубокий, дрожащий вдох и говорит:
– Спасибо, Женщина-Кошка.
Не успеваю я и на секунду задуматься, оглядеться, сориентироваться, как маленькая рука хватает меня за ногу. Потом другая. Лазер взбирается на меня, и я пытаюсь схватить его, сбросить, но он скользкий, как угорь, и проворный, как паук. Я прикрываю шею руками до того, как вокруг нее обвиваются Лазеровы ноги. Я чувствую, как его тело прижимается к моей голове, его слишком большой смокинг давит на мои волосы, его кукольные руки шарят по моим маско-ушам, по моему лбу.
– НЕТ! – кричу я – я полна ярости, полна ненависти.
Его руки нащупывают мои глазницы. Его пальцы проникают внутрь.
У меня нет глаз. Он не может управлять мною, потому что я не чувствую боли и не испытываю страха. Самое страшное со мной уже случилось.
Я самая быстрая среди преображенных.
Я самая сильная.
Я сжимаю его ноги. Дерево расщепляется под пальцами. Я вырываю его ноги из гнезд – правую, потом левую. Я бросаю их в огонь. Затем вырываю его руки из своей маски. Ничего сложного, если сначала раздробить ему запястья. Выдираю ему руки с плотным, округлым звуком ПЛОНК и тоже швыряю в огонь. То, что осталось, падает на пол само.
Я не знаю, боится он или злится. Он кукла, его сделала куклой та сила, которая сотворила это со всеми нами. И эта сила решила отнять у него все. Эмоции. Голос. Сочувствие. А теперь он не может пошевелиться – это у него отняла я.
Я стою над ним. Он убил Джеффри. Моего лучшего друга. Моего Джеффри.
Все мы отнимаем у всех. Отнимаем, отнимаем, отнимаем.
– Я не понимаю, зачем ты это сделал, – говорю я, – но и пожалеть я тебя не могу.
Он смотрит на меня не мигая. Я обрушиваю каблук на его голову, как поршень.
Хлоп! Его голова взрывается. Этот звук я уже слышала раньше, в воспоминаниях, которые еще не вернулись. Этот взрыв. Его лоб, крутясь, отлетает в одну сторону, челюсть – в другую. Зубы рассыпаются, как конфетки «Тик-так». Глаза закатываются, маленькие красные лазеры гаснут. В нем, как и во всех нас, течет кровь, и моя нога вся испачкана ею.
Я падаю на колени и замечаю свое отражение в полу.
Я вижу свое лицо. Свой рот. Рычащий. С клыками. Маленькие ножи, сверкающая сталь.
Кто сделал это со мной?
Ответ приходит, как удар бейсбольной битой по затылку.
33
Я под водой.
Я тону.
Когда я вернулась в школу, директор Митчелл и замдиректора Каур ждали меня в кабинете администрации. По их словам, видео было очень близко к порнографии с несовершеннолетними.
Они хотели знать, выложила ли это видео я. Меня охватила такая паника, что я не могла дышать, не могла думать. Наконец я сказала:
– Нет, не выкладывала, я бы никогда такого не сделала.
Тогда они спросили, знаю ли я, кто мог это сделать.
Я сказала: Джейк, Раф, Шондра и их друзья. Ну а почему нет?
Они сказали, что уже поговорили с Джейком, Рафом, Шондрой и их друзьями и все они ничего не знают, кроме того, что делились этим видео в сети. Их билеты на выпускной аннулированы за участие в травле. Ни отстранения от уроков, ни наказания. Просто никакого выпускного.
Разумеется, отсутствие выпускного останется с ними до конца жизни. Разумеется, отсутствие выпускного определит их будущее и станет преследовать их до конца дней.
Затем директор Митчелл спросил, понимаю ли я, что меня могут отстранить от занятий за непристойное поведение в публичном месте, за секс в школе.
Я сказала, что секса в школе у меня не было.
Они спросили, есть ли у меня склонность к рискованному поведению.
Я сказала, что совсем наоборот.
Затем явился школьный психолог. Мне пришлось отвечать на кучу вопросов о моей жизни дома и в школе, а также о моих отношениях с Джеффри. Директор Митчелл сказал, что сегодня утром о происшествии сообщили моим родителям. Мир расплылся в ужасе красок и звуков.
В обед меня отпустили. Я побрела в столовую и села за стол, не взяв еды. Уставилась на столешницу. В конце концов рядом сел Джеффри. У него на подносе было только яблочное пюре.
Раф Джонсон прошел мимо и свистнул:
– Кис-кис-кис, киса и Джефферсон. Когда следующая серия? Хочу еще жарких историй из подсобки!
Несколько ребят засмеялись. Мое тело металось между жаром и холодом. Я цеплялась за край стола, пока Раф не ушел, затем встала и побежала из кафетерия по главному коридору к выходу. Я согнулась в кустах у входа, но блевать было нечем. Меня окутал морозный январь. Снег оседал на волосах. Кончики пальцев уже покраснели. Я прикинула, не пойти ли домой по снегу, а если я упаду замертво в канаву на обочине, то это будет, наверное, и к лучшему.
Позади меня захрустели шаги по снегу. Я подняла голову, ожидая увидеть Джеффри.
Это был Райан Ланкастер. Вечно перебинтованные руки он сунул в карманы порванной парки. Под паркой был смокинг, как будто он собрался в какое-то модное место. Каштановые волосы были аккуратно зачесаны набок.
– Чего уставился? – рявкнула я, прекрасно сознавая, что по моему лицу стекают сопли и слезы. – Тоже видео посмотрел? И как тебе? Понравилось?
Он ничего не сказал.
– Чего тебе надо, Райан? У меня никогда не будет нормальной жизни, потому что у меня в голове теперь это. Навсегда. Это говно никогда не закончится. Не будет такого, что в один прекрасный день я проснусь и все эти воспоминания исчезнут. Даже сменить имя и переехать в другую страну не поможет, потому что это всегда будет со мной. Я в жопе, навсегда. Пошло оно все. Пошел ты.
Я встала и отпихнула его с дороги. Я чувствовала, как его глаза следят за мной до самых дверей.
В тот день я просидела все оставшиеся уроки молча. Все было кончено. Было кончено все. Ни в чем больше не было смысла. Не было смысла в школе, не было смысла отправлять мою картину на конкурс. Не было смысла пытаться никого понять.