Сестра Кирилла смотрела на нее долго и оценивающе.
– Знаешь, я ведь не верила, что он сможет кого-то полюбить. После всего того, что случилось… он считал, что у него нет права на счастье, на семью… Так радовался за меня, когда я встретила Мирона, а сам… – в ее красивых глазах блеснули слезы. – Катюша, не сердись на него за то, что он сделал. Мне не известны детали, но я слишком хорошо знаю своего брата. Он никогда бы не пошел на это, не будучи уверенным, что выбирает самое лучшее для тебя. Я не видела прежде, даже представить не могла, что Кир так будет относиться к кому-то…
Катя собиралась ответить, что поняла все даже без объяснений. В притворстве уже не было смысла, как и в маске спокойствия и благополучия в то время, как внутри все кипело от боли. Девушка осознавала, что мгновенно все не забудется, но рядом с НИМ этой боли не боялась. А в том, что мужчина останется рядом, уже не сомневалась.
Но ответить что-то Полине она не успела. Дверь в кухню неожиданно распахнулась, и возникший на пороге Кирилл одарил сестру тяжелым взглядом.
– Не помню, чтобы я заказывал адвоката. И не знал, что ты стала настолько болтливой.
Та пожала плечами, нисколько не смутившись.
– Я женщина. Мне гораздо легче объяснить Кате некоторые вещи.
– Я сам объясню Кате ВСЕ, что нужно. Ты бы лучше накормила ее. Она ведь не признается сама, что хочет есть.
Девушка рассмеялась. Подошла к нему, не дожидаясь возражений, уткнулась в грудь, выдыхая с облегчением:
– Признаюсь: очень хочу есть. И чтобы ты составил мне компанию.
Он взъерошил ее волосы, подталкивая обратно к столу.
– Долгий сон влияет явно положительно, – и, повернувшись к сестре, спросил: – Тебе никуда не пора?
Полина не ответила. Застыла, ошеломленно смотря куда-то вниз. Катя повторила движение ее глаз и тут же сама забыла обо всем, что собиралась сделать. Или сказать. Присела у ног Кирилла, зачарованно рассматривая сверток в его руке.
– Это… мне?…
Она только вчера ночью, уже засыпая, впервые подумала о том, что мужчина непременно подарит ей цветы. Не потому, что хотела этого. Так было принято. Наверное. И хотя Кирилл не делал этого раньше, вряд ли бы избежал сложившихся традиций. Даже было интересно представить, что именно он выберет. Какие цветы в его сознании ассоциируются с ней? Не могла не вспомнить избыточного внимания и бесконечных букетов Антона, ни разу не поинтересовавшегося, что именно ей нравится.
Кирилл подобных вопросов тоже не задавал, но в его выборе она почему-то не сомневалась. Вернее, в том, что этот выбор окажется верным и доставит неописуемую радость. Но как такое могло быть, если она и сама не знала, какие цветы хотела бы от него получить? Или все дело не в подарке, а в дарителе, и даже самый простой букет в его руках показался бы по-настоящему красивым?
Но то, что сейчас находилось перед ее глазами, назвать простым язык не поворачивался. Она смотрела на тончайшие лепестки, вытканные из нежнейшего шоколада и понимала, что в жизни не получала подарка прекрасней. Кирилл не просто угощал ее любимым лакомством, он раскрывал ей свое сердце, намерения, желания. Напоминал о сладости минут, проведенных вдвоем. И обещал такое удовольствие, которое не могло даже присниться…
– Это… – девушка подняла на него глаза. – Я…
Улыбнулся, помогая ей встать.
– Не верю, что моя лучшая ученица не может подобрать слов.
Она мотнула головой, забирая фантастический букет.
– Просто кощунственно есть такую красоту…
Мужчина притворно вздохнул.
– Ну вот, а я так надеялся, что мне тоже что-то перепадет.
Взгляд остановился на ее губах.
– Люблю, когда ты пахнешь шоколадом. Еще больше люблю твой вкус. Такую неповторимую сладость. Изнываю от голода с того самого момента, как вчера выпустил тебя из рук.
Оглянулся назад, туда, где только что стояла Полина, и удовлетворенно кивнул.
– Какая у меня понятливая сестра…
Забрал шоколадную феерию из рук девушки, а ее саму усадил на краешек стола. Придвинулся вплотную.
– Доброе утро.
Катя рассмеялась.
– Скорее день.
– Значит, добрый день. Неважно. Главное, что теперь действительно добрый.
На его коленях было определенно удобнее, чем за столом. Еда казалась вкуснее, душистый чай – слаще. Эти ощущения нравились слишком сильно. Девушка потерлась щекой о плечо мужчины.
– Это правда? Про дом?
Он вздохнул.
– Ей не следовало ничего рассказывать.
– Ты много услышал?
– Достаточно.
– А разве тебя не учили, что подслушивать нехорошо? – Катя склонила голову, с лукавой улыбкой разглядывая его. – Хотя… конечно, не учили! И что нельзя читать чужие дневники тоже никто не говорил… Тем более, вырывать листы…
Он прищурился.
– Ты помнишь…
– Разумеется, помню. Как и о том, что ты до сих пор за это не извинился.
– А если я не чувствую себя виноватым?
– Даже так? – изумилась девушка, сдерживая смех. – Все еще хуже, чем я думала. Так надеялась, что тебе хотя бы стыдно.
Его взгляд погрустнел, но при этом не утратил страсти.
– Стыдно… что лишил тебя возможности повторить написанное вслух. Ты бы сказала мне об этом?
Жар, пылающий в глазах мужчины, передался ей.
– Я помню каждое слово, но очень хочу услышать их из твоих уст…
Было уже не смешно. Он к ней даже не прикасался, но его близость будоражила, проникала в сердце острым, восхитительным смятением.
Кирилл протянул руку, сплетая их пальцы, потянул девушку за собой.
– Спустимся к морю? Сегодня изумительная погода…
День действительно был великолепным. Словно случайно вернулось лето, заблудившись на этом берегу, затерялось в легкой дымке, поднимающейся над водой. Теплый воздух обволакивал, ласкал, соблазнял, как и мужчина, находящийся рядом, одним своим присутствием.
Он прошептал, склоняясь к ее лицу, словно скрывая слова от посторонних, хотя кроме них на берегу никого не было.
– Так что, котенок? Повторишь?
Отозвалась таким же тихим шепотом:
– Когда?
В его глазах отразилось бескрайнее небо, пена прибоя и ее собственный взгляд, немного испуганный, восхищенный, влюбленный.
– Когда я удостоюсь чести коснуться своей жены…
Знала и ждала, но все равно оказалась неготовой к этой пронзительной откровенности. Казалось, уже нельзя было любить сильнее, желать еще больше, но внутри разгорался огонь, разрывающий грудную клетку, сминающий своей силой все прежние принципы и представления.
– Позволь мне видеть, как сияют твои глаза по утрам. Разделить с тобой каждое из этих мгновений. Прожить вместе минуты, часы, дни. Годы. Заботиться о тебе. Оберегать. Радовать. Я постараюсь, чтобы получилось лучше, чем раньше и у тебя не было больше причин плакать иначе, как от счастья.
Слова впечатывались в разум, проникали под кожу, будоражили, заставляя забыть обо всем вокруг. О прошлом. Не осталось ничего и никого в мире, кроме них двоих.
– Я не обещаю, что подарю весь мир, но себя самого отдам до последнего вздоха. Если я тебе нужен…
Катя поняла, что он собирается сделать, на мгновенье раньше, когда увидела неожиданно побледневшее лицо, в котором смешались и страх, и волнение, и неизбежная боль. Та же самая боль прошила ее позвоночник, обожгла внутренности, заставляя не просто затаить дыхание – застыть в оцепенении, все еще не веря.
Она не ждала, не рассчитывала ни на что подобное, давно лелея внутри мысли о близости, надежду переплести собственную судьбу с его. Вдруг вспомнила их вчерашний разговор и наполнивший любимые глаза странный свет, которому она тогда дала совсем другое объяснение. И этот самый свет сейчас проникал в душу, в кровь, заполонял легкие, вызывая дрожь во всем теле и не меньший страх, чем горел в его взоре. Но ни остановить, ни удержать не смогла бы, на это не хватило бы даже вселенских сил…
Кажется, она прокусила губу и, ощутив во рту солоноватый привкус, напряглась еще больше. Не видела – почувствовала, как скользнула рука по его бедру, и странный тихий звук утонул в шуме прибоя. И зажмуриться не могла, хотя пелена слез и так скрывала почти все: пустынный берег, вздымающиеся волны, одиноких чаек, планирующих над водой. Не осталось ничего, кроме мощной, высокой фигуры, рухнувшей к ее ногам.
– Девочка моя… Почему же ты плачешь?
Она пыталась ответить, но слов не выходило. Это были не слезы – живительной влагой прорвалась наружу давно похороненная мечта о чуде. Сказка, ставшая былью и уничтожающая своим появлением все прежние устои, растапливающая последний лед сомнений и снова дающая силу дышать.
– Катя…
Почти стекла на землю, цепляясь за его плечи. Ближе – к до надлома напряженному телу, к искаженному болью лицу. К глазам, тоже почему-то затуманенным прозрачной влажной пеленой.
– Земля холодная… Встань немедленно!
Она вдруг рассмеялась в ответ на его возмущенное заявление. Запрокинула лицо к бесконечной синеве облаков. Могла бы, закричала, чтобы услышал весь мир, но вместо слов выходило лишь непонятное, смешное сипение. Ответила губами, стирая тревожные складки не с лица – с души, целуя не кожу – обнаженную сущность. Покоренная его мужеством, впитывала слабости и стремилась исцелить страхи…
«Да» – сердцу, прорывающему грудную клетку, глазам, отражающим ее будущее счастье, жарким губам, высушивающим слезы, надежным рукам, мыслям, еще не сказанным словам. Непрожитым дням, надеждам, которым только суждено родиться. Желаниям, которые реализуются на двоих. Сладким снам на его груди и будням, в которых каждый шаг будет поддерживаться любовью. Волшебной реальности, завещанной прежде встречи, вызревшей и выстраданной и снизошедшей на них в прозрачном воздухе незабываемого осеннего дня…
Глядя в окно, Полина незаметно смахнула слезы.
– Похоже, мой брат забыл, какой на улице месяц. Они уже почти час сидят на земле.
Муж обнял ее за плечи, поворачивая к себе.
– Ну, допустим, на земле сидит один Кир. И я тебя уверяю, что уж он-то точно н