— Да как же? Блядь! Да услышь ты меня! — Аверин что-то еще орал, а я вытянул трубку перед собой и выпустил ее из рук, отправляя в полет с пятого этажа. Выживет или нет? Вряд ли. Так и я — моя песенка спета и пора признать поражение.
Но не получалось. Я тянул сигарету за сигаретой, пока снова не затошнило. Есения… моя девочка. Зачем я ее привязывал к себе? Зачем? Ей было больно, когда узнала о той ночи. И мне было больно.
Сердце будто вынули из груди и раздавили каблуком. Я сам это сделал.
Все это грызло мучительно и не первый месяц, я даже порывался жене сказать, признаться, что тогда ошибься, что это ничего не значило для меня, просто секс, но не смог. Боялся, что она развернется и уйдет, что останусь один. Эгоист чертов!
Я даже знал, почему она не простит.
Ее мать изменила отцу, а Есения стала свидетелем — и она сама признавалась, лежа у меня на груди, остывая после секса, что измена — ее пунктик. Она прямо так и сказала, уходя из дома, что простила бы все — нелюбовь, жестокость, факт покупки ее тела, но не измену. Как она тогда на меня смотрела… душу выворачивала. Так глубоко ныряла в глаза, что я думал сдохну на месте от ее взгляда, а не опухоли под черепушкой.
А еще она сказала, что не любит. Так скупо и просто: «Я не люблю тебя, ты не любишь меня», будто это как-то нам поможет.
Врала. Я знаю. Однажды, после жаркого третьего раза за ночь, я притворился, что сплю. Не хотел больше выматывать жену, хотел дать поспать, а Есения прижалась ко мне всем телом и прошептала те заветные слова, которые Я. НЕ. ХОТЕЛ. Слышать!
Да мне и не нужно было слышать, чтобы знать.
Потому что понимал всю ту боль, через которую ей придется пройти. Из-за этого не объяснял, что измена по сути и не была изменой, мы тогда фактически и не были близки, разве что по документам.
В какой-то степени та сучка брюнетка сделала мне добро, перечеркнула наш фальшивый брак с Есенией одним своим появлением.
Но больше всего меня убило то, что жена обманывала меня и пила все это время таблетки. Случайно, из банального любопытства, открыл ее шкатулочку с поделками и нашел пустой блистер противозачаточных.
Как я тогда злился, не передать словами. Разбил окно в кабинете, отцовскую любимую вазу перевернул, картину порвал… измочалил тогда руки в кровь.
Не на Есению злился, нет. На себя. А когда она еще и высказала, что не доверяет мне, что не готова стать матерью вот так — я понял. Она, Есения, моя умная девочка, сильнее, чем думаю. Мудрее, чем я представлял. Уберегла себя от неподъемной ноши, я даже был рад, что у нас ничего не получилось. С ребенком оставить ее одну — совсем казалось жестоко.
Документы о передаче наследства на ее имя, я уже подписал. Паша все заверил, и я спрятал их в сейф до часа Х. Жаль, что земли не уберег, дед так и не связался со мной — все катается по столице. Плевать! Мне уже на все плевать. Я уже даже не обижаюсь на него за этот безумный вынужденный брак, который принес в мою жизнь новое дыхание с привкусом горечи.
Надеюсь, что через время Есения меня простит и отпустит, как я смог отпустить Валери. Верил, что Брагина снова выйдет замуж, но в этот раз нормально и сразу по любви. Она же совсем молоденькая, чистая, она сможет начать жизнь заново. И пусть меня крутило от подобных мыслей так, что я сломал подлокотник кресла, я готов уйти. Пора.
Выходя из номера, оглянулся, чтобы проверить — ничего ли не забыл. Мде, в могилу за собой богатство не возьмешь, любовь в карман не положишь, дом на колесах не покатишь следом, чтобы спать было уютно.
Спускаясь по лестнице, вспомнил последний день в родном поселке. Сходил к Валери, постоял молча у ее могилки, цветы посадил. Вряд ли я принесу ей свежие, срезанные, пусть хоть так.
А после заглянул к Вороному. Он метался по загону, словно сошел с ума, ломился в решетки и ревел. По-настоящему ревел. Будто что-то чувствовал.
— Ну давай, друг, разочек, последний, прокатимся, — я протянул ему ладонь и он ткнулся в нее, прикусил немного пальцы, но не больно. — Не переживай, здесь будет кому за тобой присмотреть. А потом и Сеня вернется, — конь навострил уши, а я прохрипел: — Ты только дождись ее.
Хоть и зима началась, снега немного насыпало, дороги у нас всегда расчищены и скакать на полном ходу было приятно. Холодный воздух выбивал боль и жар.
Вот так я скакал на Вороном, когда погибла Валери.
В то утро мы планировали съездить на дальние земли нашего владения, туда, где поля упираются в невысокие, но каменистые горы. Валери поехала первой, я задержался у деда, пытался выпросить у него южные поля для лаванды, но он сказал, что подумает. Это разозлило. До безумия. Я наговорил ему гадостей, мол, если бы были рядом родители, мне бы не пришлось спрашивать и кланяться за каждый клочок земли.
Дед лишь вяло заулыбался и махнул мне, чтобы я его не отвлекал и проваливал поскорее. Я и свалил, оставив эту тему для себя под запретом. Обойдусь без дедовых подачек. С женой я как-то договорюсь, найдем мы другие земли для ее идеи.
Когда я приехал, все уже случилось. Мы даже не попрощались. Я бросился к завалам и разгребал голыми руками острые камни, мужики пытались меня оттащить, но я все равно лез. Кому-то морду разбил, кого-то отправил в нокаут, а потом и меня привалило.
Отключаясь, я думал, что это все. Выдохнул облегченно, впитывая в себя запах каменной крошки с грязью, что мы все равно с Валери будем вместе, а потом очнулся изломанный и порванный на тряпки в больнице.
Окруженный охраной и журналистами.
Оказалось, что жена нашла старую шахту, куда мой прапрапрадед Емельян спрятал золото.
И с того времени моя жизнь развернулась и перевернулась.
Глава 43
Есения
Возвращаться туда, где тебя не ждут, очень тяжело. Но жить там, где ты — просто игрушка в руках — не хочу. Хватит.
Меня на вокзале встретила Аня. Самолетом я не захотела лететь, выбрала поезд. Из вещей взяла с собой только ручную кладь. Все, что мы покупали с мужем — пусть носят его девицы. А захочет — сожжет. Мне все равно.
Вру. Мне было не все равно. Душу скребли ноготки обиды и злости, я не понимала, за что он так со мной. Зачем вообще купил, если в первую ночь к другой побежал? А потом? Сколько раз он потом ходил на сторону? Проверять? Нет. Во мне еще есть капелька гордости.
— Сень, ты уверена? — спросила Аня, выруливая на знакомую трассу, ведущую к дому. — Вы же только поженились. Да мужики все налево ходят, что ты на этом зациклилась?
— Анют, — я отвернулась в окно, — не нужно об этом. Прошу тебя.
Подруга хлопнула по рулю.
— Ты ничем не делишься, Ясик. Так нельзя. Андрэ больше нет, ему не поплачешь в жилетку, поделись со мной. Неужели так не доверяешь?
— Я… — руки на коленях сжались в кулаки, кожа побелела. — Просто не могу, — ком в горле не давал говорить, голос срывался, а слезы, что я старалась все это время сдерживать, подступили близко и необратимо.
Аня ударила по тормозам и припарковала машину около подлеска.
— Иди сюда, — она отодвинула кресло водителя, потянулась ко мне и сграбастала в объятия. И я, впервые за несколько холодных дней, позволила себе слабину. По-детски разревелась.
— Ну… — хлопала она меня по плечам и гладила по волосам, — а говорила, что никогда не полюбишь.
— Я… н-не смогла, — разрыдалась сильнее, — н-не смогла с ним остаться, довериться не смогла… Не любит он меня и никогда не полюбит. К другой пошел.
— Не верю, — я слышала в голосе подруги легкую улыбку. Так улыбаются умирающему, когда не хотят говорить, что его дни сочтены. — Француз ведь всю жизнь по тебе сох, Ясь… Ты чудесная, и все еще будет. А Волгин — идиот! Он пожалеет.
Я замотала головой, обняла Аню крепче. Я даже не ожидала, что она поймет и услышит мою боль. Мы не были особо близки, больше по-деловому общались, когда она приезжала принарядить нас с мамой к праздникам или выходу в свет.
Домой мы приехали — уже смеркалось. Я выбралась из машины и с тяжелым сердцем глянула на окна родного гнездышка. Везде было темно, только тускло горела настольная лампа в папином кабинете. Я так соскучилась, что сразу дернулась к порогу, но Аня меня притормозила:
— Слушай, Ясь, пока тебя не было — многое изменилось. Мы просто не хотели лишний раз тебя тревожить, потому ничего не рассказывали.
— Что? — я убрала непослушные волосы назад, приподняла воротник белого пальто, чтобы не продрогнуть от зимнего ветра окончательно. — Аня, не пугай, я и так еле стою на ногах.
— Твой отец все узнал… о матери, — тихо проговорила подруга и потерла зябко плечи. — Пойдем, он давно тебя ждет.
— А мама?
Девушка покачала головой. Ее темно-русые волосы рассыпались от порыва ветра пушистым веером, а в светлых глазах я неожиданно прочитала триумф.
Впервые вижу Аню такой — сияющей, что ли. Я пристальнее присмотрелась и поняла, что не так — девушка в юбке! Быть не может. Она же предпочитает брюки, а еще… у нее немного отросли волосы, совсем немного, но на моей памяти такого не случалось — она всегда была коротко подстриженной с выбритыми иногда висками. Но сережка неизменно сверкала на губе и добавляла ее улыбке шарма.
— Идем? — Анюта вздрогнула и попрыгала с ноги на ногу. — А то околеем.
— Он как? — подходя к двери, уточнила я. Сердце колотилось, будто я не домой иду, а в прорубь собираюсь нырнуть.
И девушка не ответила, лишь загадочно заулыбалась, внутри же прошептала мне на ушко, мол, сама спросишь.
Я даже не раздевалась. Скинула сапожки и бросилась через холл к лестнице. Поднялась в пять шагов, перепрыгивая по несколько ступеней сразу. Пробежала знакомый коридор и замерла, увидев на углу высокую пальму. Ту самую, что Волгин скинул на свадьбе. Ее пересадили в новый горшок, повыше и пошире, но воспоминания выбили меня из равновесия. Я даже застыла и сжала перила, отчего дерево визгнуло под пальцами. Как же я не хотела этих отношений, как же упиралась, даже пыталась бежать!