Мы обязательно вернемся в Мексику. Повторим тот незабываемый отдых, когда я понял, что эта женщина проникла внутрь меня, стала моим воздухом, моим допингом, моим наваждением.
— Иди ко мне, - прошу Марьяну, боясь пошевелиться, ибо сразу же окажемся на кровати и будет не до прелюдии.
— Я все же не уверена.... - и верю ей, чувствую ее сомнения.
Скрывая от нее борьбу с самим собой, подхожу к ней, поднимаю руку. Она делает вдох и не дышит, когда прикасаюсь к ее щеке костяшками. Осторожно поглаживаю, пристально разглядывая ее полураскрытые губы.
Хочу ее рот. Хочу его трахать языком, а потом своим членом. Сжимаю зубы, встречаюсь с голубыми глазами. В них смятение, растерянность и... необузданное желание, которое вырывается из-под контроля.
— Ты красивая, - обхватываю ее затылок, притягиваю к себе. – Безумно красивая и желанная, - трусь носом об ее щеку, осторожно прижимаюсь к губам в целомудренном поцелуе.
Мне слышится ее тихий стон, зажмуривает глаза. Пользуюсь моментом, настырно сминаю ее губы, пропихивая в ее рот свой нахальный язык.
В голове шумит, сердце грохочет как состав товарного поезда, член каменеет от движения языка. Это невообразимый кайф вновь впитывать в себя ее эмоции, дрожать всем телом от ее робких прикосновений, бороться с самим собой от желания поторопить события. Не сегодня. Сейчас мне нужно быть предельно сдержанным и не пугать ее.
— Я хочу тебя, - шепчет в губы между поцелуями, одну руку опускает вниз, второй откидывает полотенце в сторону.
Задыхаюсь, прижимаю ее тело к себе, хаотично водя ладонями по прохладной коже. Трется об меня своими грудями, чувствую сквозь тонкий хлопок рубашки ее острые соски. Просовываю между нами ладонь, опускаю на низ ее живота, нащупывая пальцем чувствительный бугорок.
С ее губ срывается стон ничем не приглушенный, обнимает меня за шею, сама проявляет инициативу в поцелуе. Целует неистово, словно истосковалась по моим губам. Обнимаю ее за талию и веду в сторону кровати.
Вся ночь впереди, чтобы взорваться, возродиться, вновь умереть и вновь воскреснуть.
— Разденься! – требует Марьяна, после неудачной попытки расстегнуть на мне рубашку.
Она ложится на кровать, призывно на меня смотрит, разводит ноги в стороны. Я на секунду забываю о пуговицах, завороженно наблюдая за ее шаловливыми пальчиками.
Это зрелище стоило моего ступора, сразу же стаскиваю через голову рубашку, снимаю джинсы. Достаю из кармана фольгированный квадратик. Марьяна смотрит на меня и облизывает губы розовым язычком. Прикрываю глаза, вздрагиваю, когда ее рука сжимает член у основания.
Все самое лучшее, что было со мной, связано с ней. Даже разочарование, досада, злость – все связано с ней. И причиняя в прошлом ей боль, я причинял себе же эту боль. Видя ее слезы на глазах, я в душе плакал вместе с ней. И мне бы хотелось уберечь ее от разочарований, боли, страха, но я не Бог. Приходилось бить наотмашь, беспощадно растаптывать мечты, чтобы вот сейчас иметь возможность смотреть в ее глаза. Она никогда не узнает, какую цену я заплатил.
Перехватываю инициативу, чувствуя себя на пределе. Толкаю Марьяну, она послушно падает на спину. Зачарованно наблюдает за моими действиями, раскатываю на члене презерватив. Вопрос о детях мы не обсуждали. Мне бы наладить контакт с имеющейся дочерью, о будущих отпрысках пока даже думать не хочу.
Я смотрю то ей в глаза, то на низ живота. Упираюсь членом между ее ног, коротко толкаюсь. В голове что-то взрывается, оглушает, ослепляет в одно мгновение.
Все установки быть нежным, неторопливым, дразнящим летят к чертовой матери. Я хочу ее до изнеможения. Хочу вколачиваться в ее податливое тело и ни о чем не думать.
Марьяна стонет. Она выгибается в пояснице, смотрит на меня с широком распахнутыми глазами, в которых застыло странное выражение. Я не понимаю его. Мой взгляд мечется между ее лицом, грудями, возвращается обратно. Мне нравится то, что вижу, нравятся ее стоны. Заводит ее прикушенная губа.
Бормочет что-то «боже», «мамочки», «о божечки», на каждый толчок прикрывает глаза, чтобы потом вновь их распахнуть и загипнотизировать меня ими. Чувствую, как вся сжимается, как внутри становится тесно. Вскрикивает, хватается за мои руки, выгнув спину.
Ускоряю темп, ловя ее поплывший взгляд. Марьяна что-то невнятное мычит, кусает губу, последние толчки совершаю с закрытыми глазами. Сильнее прижимаюсь к ней, рвано дыша ей в ключицу. Провожу языком по коже, ощущая солоноватость, она вздрагивает. Скатываюсь с ее тела, ложусь рядом. Слушаю наше частое дыхание. Какое-то время мы просто молчим, ничем не омрачая долгожданное воссоединение.
На душе становится легко, светло, словно после затяжного дождливого периода серое небо прояснилось, и выглянуло солнце. Жизнь заиграла новыми красками. Так и хочется сейчас позвонить своему психотерапевту и сказать: «Доктор, я выздоровел. Больше в ваших услугах не нуждаюсь».
Марьяна встает с кровати, направляется в сторону ванной комнаты, на меня не смотрит. Слышу журчание воды, возникает желание присоединиться. У меня жизненная потребность трогать Марьяну, обнимать ее.
Едва встав с кровати, она возвращается, накинув на тело махровый халат. Вопросительно изгибаю бровь, выразительно глядя на узел пояса.
— Думаю тебе стоит вернуться в свою комнату.
— Не понял.
— Ночевать ты будешь в своей комнате, - терпеливо повторяет, словно я дебил.
Первое чувство недоумение, потом гнев. Не понимая причину смены ее настроения, натягивая маску равнодушия. Ощущение, что мной тупо попользовались.
Дважды повторять мне не нужно, торопливо одеваюсь. Марьяна стоит в сторонке, отрешенно смотрит в окно. Мы не прощаемся, не обмениваемся страстными взглядами. От желания громко хлопнуть дверью останавливает мысль, что в соседней комнате спит Кэтрин. Она может испугаться и заплакать. Поэтому я осторожно прикрываю за собой дверь, не оборачиваясь.
25 глава
(Марьяна)
— Ты сегодня припозднилась, - Элли с любопытством смотрит на меня, я вижу в ее глазах вопросы, не высказанные вслух. Не готова отвечать на личные темы. Слишком все настолько деликатно и непонятно, самой бы разобраться в себе.
— Плохо спала, - это чистая правда. После ухода Германа я не смогла уснуть, прикорнула под утро, но потом меня разбудила Кэти. А заснув, мне снилось то, что недавно было между нами. Снились его губы, снились его руки, жар его тела. И мне казалось, что он так же, как и я истосковался по нашей близости.
— Голова болит? – сочувственно спрашивает на мой жест, когда тру висок. Неопределенно пожимаю плечами.
Не голова болит, а душа. Мне срочно нужно что-то предпринять в отношении Соболя. Я словно очнулась после долгой спячки. Я почувствовала, как дышу полной грудью. Как-то мир заиграл другими красками, словно мне дали новую палитру цветов.
Мне нужен Герман: сейчас и навсегда. При этом я понимаю, что это невозможно. Мой лимит доверия к нему давно исчерпан, бонусов никаких нет.
— А где Кэти? – вспоминаю о дочери. Я неидеальная мать, но сейчас мне хочется обнять малышку и понять, что все делаю правильно. Безопасность превыше всего, а Герман не даст никаких гарантий, что его прошлые друзья не вспомнят о нем. Я не настолько наивная, чтобы верить в окончательный разрыв с криминалом.
— Она после завтрака убежала к Максу. С ними еще был этот красивый русский.
— Герман?
— Никак не могу запомнить это странное имя. Да, с ним. Кэти ему доверяет. Это странно, обычно она к чужим людям насторожено относится.
Родная дочь чувствует родного отца и тянется к нему на интуитивном уровне. Опять просыпается совесть и начинает отчитывать меня за то, что не помогаю воссоединению. Не представляю, как Кэтрин сообщить о том, что Герман ее отец. Не понимаю, как вообще мы сможем выстроить встречи, если Соболь живет в России, а мы в США. Слишком много вопросов нужно будет решить, когда все раскроется. И так ли это правда нужна для малышки? Она никогда не переживала по поводу того, что у нее нет отца. Кевин был вместо него, но слишком мало жизнь отмерила нам семейного счастья.
— Сегодня я не в состоянии работать, пойду Макса попрошу дать мне лошадь. Покатаюсь немного по окрестностям, - говорить невестке о том, что просто хочу побыть одна наедине с собой не собираюсь.
Подходя к загону, вижу Макса, держащего на длинном поводе Фореста. Верхом на добродушном коне со серьезным лицом восседает Герман. Рядом на пони Шейхе гарцует Кэтрин. У меня от этого зрелища встает ком в горле. Даже в смелых мечтах о таком не смела мечтать, в итоге реальность выходит лучше, чем могла я подумать.
Соболь улыбается, когда его глаза встречаются с глазами дочери. Она тут же расплывается в ответной улыбке. И сразу становятся очень сильно похожими друг на друга. Генетическую экспертизу нет смысла делать. Герман это понимает, поэтому его глаза сейчас смотрят с таким обожанием, что я ревную. Ревную к собственной дочери, ибо такого взгляда я никогда у него не видела.
— Как дела? – ставлю ногу на перекладину деревянного забора. Три пары глаз обращаются в мою сторону. Кэти машет мне рукой, Макс кивает, Герман равнодушным взглядом мазнул по моему лицу и на этом все. Все его внимание обращено на управление лошадью.
Через какое-то время отстегивает повод, и Соболь самостоятельно по кругу легкой рысью наматывает круги. Кэти не отстает. Я задерживаю взгляд на его руках, которые вчера прикасались к телу, дарили наслаждение. Сглатываю, ощутив желание, вновь ощутить эти руки на себе.
— Недельку интенсивных тренировок и поскачет галопом. Кэтрин прям вьется возле него, - Макс устремляет на меня внимательный взгляд, скручивая повод.
— Он ее отец. Наверное, чувствует.
— Неплохой парень.
— Ты так думаешь?
— Я вижу, как он относится к Кэти, как малышка готова ему довериться. Ей все же не хватает отцовской любви, обожания.