— Я верю в Германа, такие мужчины просто так не сдаются, - Диана ставит чашку, усмехается. – Пойду в комнату, уговорю своего трудоголика лечь спать.
— Ага, спать, так я тебе и поверила, - смеюсь над подругой, она строит смешную рожицу. – Доброй ночи.
— И тебе неспокойной ночи, - со смешком прощается Диана, оставляет меня на кухне одну.
Спать мне лично сейчас не хочется. Последние дни меня мучает бессонница, одолевают мысли о близости, что произошла между мной и Германом. Это было...я не могу и сравнить. Наша первая близость была не такой запоминающейся, как эта. Я была ослеплена и оглушена эмоциями, что будил во мне этот мужчина. Он был настолько родным, настолько чужим, что все внутри переворачивалось верх дном. Вроде знакомые родинки, выпуклости, я их целовала губами, ласкала руками. Но были новые шрамы, которые появились без меня, которые вызывали вопросы, предположения. И хотелось узнать о них подробнее. Впрочем, мне всегда хотелось о Германе знать намного больше того, что знаю.
Допив чай, убираю со стола посуду, вымываю чашки. Поднимаюсь на второй этаж, замираю перед дверью комнаты Германа. Он, наверное, голоден. Надо спросить его, хочет ли есть, смогу подогреть остатки ужина. Уверенно стучусь в дверь.
— Марьяна? – удивленно поднимает брови, потом сводит их к переносице. – Что-то случилось?
— Ты не вышел ужинать, я хотела спросить, принести тебе еды? – заливаюсь румянцем, как школьница, влюбленная в старшеклассника. В его глазах застыло непонимание, но через секунду приподнимает уголки губ.
— Я забыл про ужин. Много работы.
— Я могу подогреть и принести еды, - голос дрожит, а внутри все трепещет от волнения.
— Я бы не отказался от такого сервиса. У меня сейчас видео-конференция, можешь зайти в комнату без стука, - я согласно киваю, торопливо спускаюсь на первый этаж, несусь обратно на кухню.
Боже, наверное, я похожа на дурочку, но почему-то эта обычная просьба окрыляет сильнее, чем фраза «ты мне нужна». И эту фразу хочу услышать, но потом, чуть позже.
Возвращаюсь в его комнату с большим подносом. На цыпочках захожу, Герман мельком смотрит на меня и вновь переводит взгляд на монитор ноутбука. Пока я расставляю тарелки, себе тоже взяла, на столе, слышу несколько голосов, которые спорят о прибыли какой-то компании. Соболь не участвует в споре, молчит, делает какие-то пометки в блокноте. Он слышит своих сотрудников или делает вид, что слушает?
— Вы наговорились? – голос жесткий и холодный, участники замолкают. – Предоставьте мне все данные в ближайшее время, только после изучения всех фактов, я приму решение.
Нестройный хор голосов прощается, Герман ни с кем не прощается, просто захлопывает крышку ноутбука и встает. Я опускаю голову, прячу улыбку. Белая рубашка с галстуком не очень сочетается с джинсами.
— Да тут пир на весь мир. Мне одному много, - берет вилку и садится за стол. Я сажусь напротив него.
— Решила составить тебе компанию.
— За фигуру не боишься? - устремляет на меня немигающий взгляд. – Вдруг Реду не понравятся лишние твои килограммы.
— Ты ревнуешь?
Накладываю себе в тарелку овощной салат, запеченное мясо. Украдкой смотрю на Германа, он даже бровью не ведет. И вновь включает молчанку. Вздыхаю, качаю головой. Он все такой же: молчаливый по будням и разговорчивый по праздникам. Видимо лимит болтливости сильно превышен.
— Да.
— Что? - моргаю, не совсем поняв на какой вопрос он ответил.
— Да. Я ревную.
29 глава
(Марьяна)
Я не сразу нахожусь с ответом. Привыкла, что Герман не делится тем, что на душе, а тут признание. Смотрю на его почти равнодушное лицо, на то, как он спокойно ест, не поднимая на меня глаз, коварная мысль, что ослышалась, сверлит в виске.
— Ты так на меня смотришь, словно не ожидала это услышать, – усмехается, тянется за салатом, по-прежнему не смотрит в мою сторону. Способность подмечать реакцию собеседника, не обращая на него внимания, для меня феномен.
— Ты никогда не говорил об этом.
— Да? Кажется, ты просто забыла, как я реагировал, когда возле тебя оказывался Ясин, - награждает меня насмешливым взглядом.
— Если сравнивать Реда и Тимура, это как небо и земля.
— Я не хочу, чтобы ты их сравнивала. Мне плевать, кто хорош, а кто плох, главное то, что ты о них думаешь и думала, - довольно резко, раздраженно выпаливает, недовольно поджимает губы.
— Значит у тебя ко мне есть чувства?
— Чувства? – крутит в руке вилку, смеется, качнув головой. – Если бы у меня не было чувств, Марьяна, я бы тут не сидел.
— Ты никогда не говорил.
— Ты должна понимать по поступкам, а не по словам.
— Твои поступки как раз указывали на то, что тебе на меня наплевать.
— Это была вынужденная мера. Меньше всего я желал увидеть тебя с простреленной головой. Так уж лучше убедить всех вокруг в другие отношения, чем подвергать опасности.
— Ты мог все это мне рассказать, объяснить. Мы бы придумали выход, - мой ровный тон, без наезда и обвинений дается с большим трудом. Я все вновь переживаю, вспоминаю свое опустошение, когда ему звонила женщина, когда он уходил к ней.
— Не мог.
— Почему? – все же не сдерживаюсь и возмущенно смотрю в его стальные глаза. Герман накалывает овощи и отправляет их в рот, игнорируя мой вопрос.
— Почему? – упрямо повторяю. – Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? Представляешь, каково мне было, думая, что ты умер? – слезы против воли скапливаются в уголках глаз. Он не реагирует.
— Ты можешь хоть раз в жизни быть со мной предельно откровенен?
— Кому от этого станет легче, если я начну откровенно говорить о прошлом? – взгляд темнеет, лицо ожесточает и становится чужим. Шумно выдыхаю, осознаю, что разговора по душам не будет.
— Расскажи о Кэтрин, - неожиданно просит, резко сменив тему. О дочери я могу говорит часами, но почему-то именно сейчас не могу подобрать нудных слов и собрать мысли в кучу.
— Она родилась в срок, была похожа на маленького котенка. Когда я на нее взглянула, поняла, что это моя Кэт, - украдкой кошусь на серьезного Германа, с таким непробиваемым выражением лица он сидел некоторое время назад, когда была видео-конференция.
— Развивалась очень быстро, опережала своих сверстников. Рано села, рано пошла, рано начала говорить. Ей было неинтересно с детьми своего возраста, всегда тянулась к старшим. Кевин с Максом в полтора года посадили ее на лошадь, я активно занималась ее развитие в плане моторики, языка. Все схватывала налету, но быстро теряла интерес, когда достигала потолка, - улыбаюсь, так как губы Германа трогает нежная улыбка, а глаза теплеют, превращаясь в расплавленное серебро.
— Иногда я пугаюсь ее рассудительности, ее высказыванием, но для меня она самый главный человек в моей жизни. Если бы не Кэти... – опускаю глаза, вздыхаю. Если бы не Кэти я не смогла пережить «смерть» Германа, она заставляла меня отвлекаться от этих мрачных мыслей, заставляла думать о том, что случится с ней, если меня не будет.
— Как ты познакомилась с Кевином? – судя по блеску глаз, Германа явно интересует не история нашего знакомства, а то, что было между нами. Усмехаюсь, ставлю локти на стол и подаюсь вперед.
— Нас познакомил Адам. Они были ранее знакомы. Кевину нужна была жена, мне нужен был дом и защита.
— Тебе кто-то угрожал? – сразу же, как волчара, почуявший опасность, выделяет из моей фразу главное для него. Некоторое время колеблюсь, размышляя, есть ли смысл ворошить прошлое.
— Кто-то звонил после рождения Кэти, потом присылал подарки.
— И все?
— Только звонки и посылка, - осторожно повторяю, Герман хмурится, опускает веки, скрыв свои глаза. По тому, как подрагивают его губы, думает.
— То есть ты вышла замуж, что тебя и дочь защитили?
— Затеряться ведь проще, когда у тебя другая фамилия, и ты живешь в небольшом городке в глубине страны, - отодвигаю тарелку, пытливо смотрю на Соболя. Разговор обо мне, но не о нем, а мне хочется тоже знать, чем он жил эти годы без меня, о чем думал.
— А что у тебя было интересного?
— Какие отношения у тебя были с Кевином? – игнорирует мой вопрос.
— Мы были хорошими друзьями. Он всегда меня понимал и никогда ничего не заставлял делать против своей воли. И да, я его любила, по-своему, как друга, как отца. Он мне дал много тепла, оказался поддержку, он был рядом всегда. Он подарил мне семью. И все это, - выразительно окидываю глазами комнату, имея ввиду все ранчо. – Это очень мне дорого. Здесь наш дом с Кэти, здесь нас любят, здесь мы в полной безопасности и счастливы.
— То есть если я тебе предложу вернуться в Россию...
— Я откажусь. Я не вернусь туда. Забегая немного наперед, хочу с тобой договориться на берегу по поводу Кэти. Давай не будем рвать ребенка на части, подрывать ее психологическое состояние. Мы можем составить встреч, обсуждать воспитание, вместе строить ее будущее, быть для нее самыми лучшими родителями. Мы можем быть дружной командой.
— Марьян, - отодвигает тарелку, повторяет мою позу, смотрит в глаза. И у меня холодок вдоль позвоночника появляется от пронзительности его взгляда.
— Подавать в суд для установки родительских прав я не буду, мы ведь благоразумные с тобой, и ты сама сказала, не рвать Кэти на части. Но играть в хорошего родителя на расстоянии я не согласен и не буду.
— Но...
— Ты меня перебила, я не люблю этого, - хмурится, прикусываю язык. – Ради нашей дочери мы должны сойтись вновь.
— Ты шутишь? – недоверчиво уточняю. – Как ты себе это представляешь? Твоя жизнь в Москве, моя тут. Как мы будем вместе? И я не хочу быть с тобой! – резко встаю, торопливо собираю посуду. Герман перехватывает меня за руку и смотрит снизу гипнотизирующим взглядом, от которого у меня подкашиваются ноги и слабеет воля.