— Из всего сказанного, мне понравилось только то, что ты не отказываешься со мной спать, - резко подается в мою сторону, опаляя своим дыхание кожу лица. – Как ты смотришь на то, чтобы этот чудесный день мы завершили вдвоем?
— Нет! – а сама мысленно соглашаюсь и прикусываю изнутри щеку, чтобы не сказать ему о том, что передумала.
— Я всего лишь предлагаю тебе посидеть вдвоем на веранде, полюбоваться звездам. Тут очень чистое небо и хорошо видно звезды. Замечала?
— Нет, - не обращала я внимание на звезды, а вот его глаза сияют ярче всех этих звезд. И погаси сейчас вокруг свет, серые глаза будут освещать эту тьму.
— Как только Кэтрин уснет, посидим вдвоем, - подмигивает, вгоняя в ступор, не спеша возвращается к дочери.
Я стою, как дурочка, растерянно хлопаю глазами, не понимая, что происходит. Где тот Соболь, который делал только то, что ему надо? Где тот мужчина, который удовлетворял свои желания и чаще всего они были похотливыми? Я без понятия, какую сейчас преследует цель Герман, но однозначно что-то у него на уме есть.
Праздник проходит на ура. Кэтрин радостно визжит, когда выносят торт. Первый кусочек по традиции дает мне, второй – Герману. Я внимательно смотрю на гостей, но вряд ли кто-то понял, кем приходятся эти двое. Адам великодушно позволяет себе улыбаться, обнимая Диану за талию. Кажется, двое мужчин временно объявили примирение.
Под конец дня, когда на небе стали появляется звезды, гости постепенно начали разъезжаться, ощутила внутри себя мандраж от предстоящих посиделок с Германом.
О чем мы с ним будем разговаривать? О прошлом? Об общем прошлом или о нашем отдельном прошлом? Я хочу знать, как он жил после того момента, когда я его увидела лежащим на земле с ранением. Я хочу узнать, почему так долго меня искал. Не верю, что спряталась так хорошо. Видимо мне подсознательно всегда хотелось быть найденной им.
Еще мне любопытно, были ли в его жизни женщины. Конечно, были. Это понятно и объяснимо. Интересно другое. Была ли та, что зацепила после меня, заставила задуматься, прислушаться к себе. Может быть его в России ждет преданная любовница, несмотря на то, что предлагал мне выйти замуж.
Я многое хочу знать о Германе. Прежде всего хочу, залезть ему в душу и понять, почему он такой сложный, трудный, а не другой, более легкий и понятный. И почему я люблю его. Продолжаю любить.
— Скажи мне, Герман, что тебя связывает с Ренатом? – Адам говорит ровным голосом, как робот, нисколько его не повышая.
Прижимаюсь к стене дома, выглядываю. Мужчины стоят в темноте, их не видно. Кто этот Ренат?
— Ничего. Ты же знаешь, что с ним лучше не вести дел.
— Я так же знаю, что он постоянно тебя провоцирует.
— Это давнее соперничество. Плюс ему ужасно хочется, чтобы я вернулся обратно.
— Ты вернешься?
Герман не спешит отвечать, а я задерживаю дыхание. Не знаю, что хочу услышать. Будь я одна, я бы вновь рискнула, но сейчас...
— Нет. У меня другие планы на жизнь. Хочу быть рядом с дочкой, видеть, как она растет, как добивается успехов. Быть ее опорой, ее защищать от всяких придурков и отстреливать им яйца, если обидят.
Чувствую, как по щекам катятся слезы. Прикладываю руку к груди, судорожно вздыхаю. Ведь мечтала, чтобы у моей крошки был защитник. Мечтала, что ей будет к кому обратиться. Не думала, что слова Германа попадут прямо в цель, что я готова прямо сейчас выскочить к нему, обнять и сказать, что готова начать все сначала.
— Не профукай свой шанс, Герман, хоть ты его и не заслуживаешь. По поводу Рената имей ввиду, сученок что-то ищет, сдается мне – тебя.
— Не переживай. Я знаю его слабые места. И еще Адам... Я понимаю, прошлое изменить невозможно, но может мы сможем подружиться?
Я складываю руки в молитвенном жесте. Если Адам согласится на эту «трубку мира», мы с Дианой выдохнем. Ибо находиться в постоянном напряжении невозможно. И прекрасно осознаю, что сейчас Герман сделал: он перешагнул через себя, протянул руку в дружеском жесте человеку, с которым никогда не хотел иметь дел. Если Тайсум не согласится, я его первая прибью.
— В гробу я видел твою дружбу, - мое сердце перестает биться, я отчаянно сжимаю пальцы, пытаясь не расплакаться от досады. – Но я подумаю, - слышу смешок и прижимаюсь стене, закрыв глаза.
Теперь я могу постепенно доверять Герману. И осторожно мечтать о будущем.
33 глава
(Марьяна)
Можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на то, как отец сидит возле спящей дочери. Никогда я не видела Германа с отрешенной улыбкой. Его глаза, устремленные на Кэти, полны бескрайней нежности и немого обожания. На людях Соболь по-прежнему отстранен, местами даже надменен, только вот дочери все равно на равнодушие в серых глазах. Она знает, что это выражение для посторонних.
— Она уснула? – тихо спрашиваю, прислонясь к дверному косяку.
Именно Герман сегодня купал Кэтрин, читал сказку, поправлял одеяло. Честно, первые минуты я дико ревновала, но тут же себе напомнила, что он отец и имеет право проявлять заботу.
— Уснула, - осторожно убирает волосы с лица, встает. – Она похожа на ангелочка.
— Когда спит, а не когда носится по всему ранчо, - на мое ехидное замечание, он улыбается, не охотно отходит от кроватки.
Как и договаривались, спускаемся вместе на первый этаж. Я уже приготовила нам по большой чашке чая. Себе с молоком, Герману крепкий с лимоном. Когда-то он именно такой пил вечером.
— Не забыла, - его голос заставляет вздрогнуть и покрыться мурашками. Слишком интимный. Я неуверенно ему улыбаюсь, беру свою чашку и сажусь в плетеное кресло. Завернувшись в плед, слежу за Германом.
— Только когда человек тебе дорог, ты помнишь каждую мелочь, связанную с ним, - делает глоток, прикрывает глаза.
— А мои привычки помнишь?
— Ты любишь меня, - хитро косится, я смеюсь над этим самоуверенным замечанием. Изгибает темную бровь. – Разве не так?
Не отвечаю, на время превращаясь в глухую. Герман хмыкает, устремляет взгляд в темноту. Мы молчим довольно долго, мне вполне комфортно сидеть с ним в темноте.
— Что с тобой произошло тогда в Крыму? Почему Адам сказал, что ты мертв?
— Больше полугода мало кто верил, что я очнусь. Я довольно долго пролежал без сознания. Именно в этот день три года назад открыл глаза.
Давлюсь чаем, удивленно смотрю на невозмутимого Соболя, продолжающего разглядывать темноту Вайоминга. То есть когда я рожала нашу дочь, он очнулся? Как после этого не поверить в кармическую связь между нами. Постоянно мы сталкивались, потом разлетались в разные стороны. Мы притягивали друг друга и тут же отталкивали друг друга.
— И что потом? – как он восстанавливался? Кто его поддерживал? Кто ему помогал преодолевать боль?
— Потом долгая реабилитация без каких-либо гарантий. Я не могу сейчас назвать себя абсолютно здоровым человеком.
— Мало кто может назвать себя здоровым.
— Нет, Марьян, у меня все серьезно. Все же голова - это не шутки. Мне приходится работать с психотерапевтом, чтобы контролировать свои вспышки гнева, учиться жить в нормальном мире без желания кого-то грохнуть только за косой взгляд.
— Ого, не думала, что ты кому-то доверяешь свои секреты.
— Не говори чепухи. Я никогда никому не доверял и не доверяю до сих пор.
— Даже мне? – горько улыбаюсь, обхватывая двумя руками чашку. Герман прищурившись, косится в мою сторону.
— Тебе верю. Ты меньше всех меня обманывала. Людям свойственно лгать, это нормально. Я никогда не встречал кристально честных людей.
— В твоей жизни им было не место, - прикусываю губу, чувствую изучающий взгляд на своем лице. – Ты, правда, покончил с темным прошлым?
Вздыхает, да так шумно, что я поворачиваю голову в его сторону. Он повторил мой жест, держит чашку двумя руками тоже. Вот как соотнести его слова, сказанные Адаму с этим выразительным молчанием?
— Я планирую окончательно выйти из игры, - неожиданно, когда и не рассчитывала на пояснение, подает голос Герман. – Только сегодня окончательно понял твои прошлые страхи, опасения... и прости меня. Хотя мне нет прощения, я как был эгоистом, так и им остался, - губы кривятся в саркастической улыбке.
— И в чем сейчас твой эгоизм? – допиваю чай, рассчитывая уже закруглить вечер откровенней. Он получается не совсем душевным, из Соболя все приходится вытаскивать клещами. Он вынуждает меня чувствовать себя надоедливой мухой, и мне это чувство не нравится.
— Я эгоистично хочу быть с тобой и с дочкой. Не просто эпизодически рядом, а всегда рядом, - его глаза сейчас готовы прожечь мне дырку во лбу. Он смотрит так пристально, что хочется передернуть плечами.
— Мы все немного эгоисты, Герман. Я тоже хочу спокойной, стабильной жизни, без резких взлетов и падений. Я все еще хочу семью. Настоящую семью. А ты... Ты похож на дикого зверя, которого посадили на цепь в домашнем дворе. Рано или поздно ты сорвешься. Рано или поздно волк сожрет всех кур.
Слова даются с трудом, вижу в его глазах понимание и согласие. Впервые за все время нашего знакомства Герман не закрывается, разрешает увидеть себя истинного. Он не отрицает сказанное, не пытается оправдать себя, не делает попыток наобещать неведомое и несбыточное. А я при всем этом хочу ему верить. И целовать его хочу.
Подаюсь вперед, перегибаюсь через подлокотник. Герман обхватывает рукой мой затылок и прижимается горячими губами к моему рту. Его горячее дыхание подобно нагретому воздуху в пустыне: обжигает и сушит. Я прикусываю его нижнюю губу, он шипит, сжимает сзади шею.
Можно я вновь поддамся искушению? Потом мы еще раз поговорим, попробуем найти выход из ситуации.
Обнимаю Германа за шею, он перетягивает меня к себе, сжимает мои бедра. Наши чувства истины и пылают с прежней силой, даже больше. Я обжигаюсь об его дыхание, я стону от его прикосновений. Все воспринимается острее, чувственнее, чем было рань